Дареному дракону в зубы не смотрят 2 (СИ) - Скибинских Екатерина Владимировна - Страница 31

Я не могла гарантировать, что мои настойки его излечили бы, учитывая, что Себа укусила все же не змея, но хотя бы облегчили бы состояние. Ну в самом деле, что такого особенного в этом конкретном яде, что отличает его от любого другого?

Мои эмоции словно кто-то заморозил. Потом, когда сделаю все от меня зависящее, я поистерю всласть, порыдаю, но сейчас я действовала быстро и четко. Отложив в сторону противоядия, я сняла с огня котелок. По моим прикидкам, отвар должен быть готов. Своим ножом я срезала с Себастьяна рубашку, отстраненно отмечая, что сеточка вен поползла дальше, задевая грудь.

Не сводя взгляда с часто дышавшего парня, порезала его рубашку на тряпки и кинула их в отвар. По-хорошему, им бы покипеть там часика три-четыре, но сойдет и так.

Когда кусает ядовитая змея и нет ничего под рукой, яд отсасывают. Но это следовало сделать сразу. С другой стороны, благодаря этой самой черноте вен я могла сказать наверняка, где сейчас этот яд и как далеко он распространился. Делая надрез за надрезом, я смогу хотя бы часть убрать из его крови. С этой самой кровью, но… Как бы ни смеялись над Средневековьем с его любовью к кровопусканиям, в некоторых случаях это таки было оправданно. И потом, что нам с Себастьяном терять?

Драконья регенерация не даст ему совсем истечь кровью, вовремя залечив раны. Чем больше этих надрезов будет, тем медленнее будет срабатывать регенерация, удерживая надрезы открытыми. Тряпки, пропитанные отваром, помогут через них вытянуть часть яда.

Не позволив себе больше сомневаться и медлить, я прокалила нож над костром и распорола Себастьяну вену…

Я никогда не любила кровь. Тем более пускать ее собственноручно. Что бы в моей жизни ни происходило, старалась обходиться без этого. Еще больше я не любила причинять боль тем, кто этого не заслуживал.

Можно бы сказать, что тяжело было наносить первый порез на теле Себастьяна. Но нет. Я не обладала исключительным драконьим слухом, но, казалось, слышала, как подается плоть под острием ножа, как шелестят капли неестественно темной крови, стекающей по его коже, как с тихим шорохом они падают на траву, как сбивается дыхание Себастьяна, который, к счастью, больше не приходил в себя. Каждый этот звук отдавался болью где-то в сердце, но я не имела права останавливаться.

– Держись, чурбан чешуйчатый, слышишь? Я тебя вытащу. Только держись. Не вздумай меня оставлять. Нам еще вашу гребаную скрижаль искать, твоего Даррэна обводить вокруг пальца, спасать ваше драконье царство… Только попробуй умереть, не заплатив мне. Ты мне должен мою мечту, помнишь? А еще нам предстоит определить, какова твоя мечта. Нельзя жить без мечты… То есть можно, конечно же можно! Живи и без нее, я своей поделюсь, единорог с тобой! Давай, пентюх упрямый, не подведи… – шептала я всякий бред, с тревогой всматриваясь в его совсем серое лицо с заострившимися чертами.

Я не могла позволить себе рассчитывать всецело только лишь на смоченные в отваре повязки, что они вытянут весь яд. Мне приходилось после каждого надреза самой припадать к ране, втягивать в себя кровь ставшего мне дорогим парня, сплевывать ее, прикладывать мокрую ткань… И повторять все снова.

Кажется, это длилось целую вечность. Но в какой-то момент я в очередной раз занесла над Себастьяном нож и замерла, пытаясь понять, где еще можно сделать надрез. Вся его рука и часть груди были облеплены мокрыми, порозовевшими от крови тряпицами. Дальше зараза не распространялась. Может, мне только показалось, но из последних надрезов, которые я делала на груди, кровь вытекала красная, практически такого оттенка, какой и должен был быть. Да и сеточка была еле видна.

Желая проверить догадку, я подцепила ногтями примочку с самого первого надреза. Он уже подернулся корочкой, но совсем не зажил. И к моей радости, вена была обычного голубоватого оттенка. Правда, учитывая, сколько крови мне пришлось спустить, ее и вовсе почти не было видно. Но главное – я не видела и той пугающей черноты!

Вот только стоило мне мимолетно этому порадоваться, как тело Себастьяна выгнуло, он захрипел и начал биться в судорогах, изо рта повалила пена бурого цвета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мой взгляд метнулся к отложенному ранее противоядию. Откуда-то изнутри пришла твердая уверенность, что как раз сейчас счет пошел уже на секунды.

Схватив пузырек со снадобьем, я влила сразу половину в Себастьяна, молясь всем существующим богам, чтобы его организм принял лекарство и оно помогло. Томительные секунды спустя тело Себастьяна обмякло, и наступила тишина… Пугающая тишина, в которой больше не было слышно дыхания дракона.

Глава 36

Себастьян

Страх. Давно Себастьян не испытывал этого чувства. Был уверен, что эта глупая эмоция осталась в далеком детстве, где он ее запер, не позволяя воскреснуть даже в воспоминаниях. И вот снова. Но в этот раз все иначе, ведь, несмотря на яд, расползавшийся по его жилам, боялся дракон не за себя.

Когда стало понятно, что артефакт орка привел их в тупик, было уже поздно. Все, что Себастьян мог, это защищать Триш до последнего. Он сам не мог сказать, когда она для него стала чем-то большим, чем помеха на пути, а после способ сокрытия ауры и, неожиданно, напарница по поискам реликвии… Кем-то большим.

Себастьян понимал, что сделать ничего нельзя. Он чувствовал, как смерть ползет по его венам. Но спасти Триш все еще был в состоянии. Следовало лишь немного подкопить сил и снести этот демонов потолок. Дракон знал, что его брат почувствует сильную магию в его исполнении и прилетит сюда. Сквозь разрушенный потолок заберет Триш и его тело. Его способностей хватит, чтобы считать ее память и узнать, что произошло. Вероятнее всего, эту же память Даррэн и сотрет. Зато аферистка с неожиданно глубоким внутренним миром останется жить. И у нее обязательно все будет хорошо.

Из-за непредвиденных обстоятельств план пришлось корректировать прямо на ходу. Но глобально ничего не изменилось. Потолок обрушен, мощные заклинания задействованы. Правда, при этом дракону пришлось отдать свои жизненные силы, которых и так оставалось немного. Но, учитывая яд, так ли важно, сколько именно минут у него оставалось? Часом больше, часом меньше – итог неминуем.

Угасающим сознанием Себастьян еще успел уловить, как Триш метнулась к нему, прижимая к груди какую-то книгу. И почти с облегчением отправился во тьму. Но долго пробыть там ему не дали. Все тело пронзило ощущением опасности. В довершение к этому дракон слышал, как неистово кричала эта неподражаемая девчонка, желая кому-то сдохнуть.

Себастьян распахнул глаза как раз вовремя, чтобы увидеть склонившуюся над ним Триш, а рядом с ней дохлую тварь, которую, похоже, человечка только что убила собственноручно.

Связных мыслей уже не было, остались лишь эмоции. Ярость на тварей, угрожавших Триш, сожаление, что сам так глупо подставился, страх за жизнь ставшей неожиданно безумно дорогой человечки… Последнее запустило древние инстинкты, побуждавшие до последнего защищать свое.

Себастьян еще успел ощутить первые признаки оборота, но его сознание захлестнула тьма. По себе лишь оставила надежду, что драконья ипостась сильнее человеческой и продержится чуточку дольше, успев вынести Триш за пределы проклятого храма.

Те, кто говорит, что тьма приносит облегчение, – врут. Она на то и тьма, что хранит в себе самые темные воспоминания, заставляя проживать их снова и снова, превращая нахождение в ней в бесконечный кошмар.

Страх снова сковывал Себастьяна, как когда-то в далеком детстве. Дракон снова слышал крики умирающих, рев драконьего пламени, лязг мечей, взрывы боевых заклинаний, хохот ворвавшихся в их мир демонов и крик его матери, пытавшейся защитить младшего сына ценой своей жизни…

– Нет! Только не Себастьян! – снова и снова звучал ее голос. – Только не так! Себастьян, ты должен жить!

В какой-то момент дракон с удивлением понял, что голос звучит не так, как должен. Будто это кто-то очень родной, но не мама. Вот только кто – никак не удавалось вспомнить. Ко всему мешала боль, пробудившаяся в его теле. Она расходилась от правой руки к груди, словно дракон горел в жерле вулкана. Но странное дело, чем сильнее становилась боль, тем четче звучал дрожащий от слез голос с отчаянными нотками.