Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 31

Я подумала и согласилась, что этакое счастье и вправду нормальному человеку и даром не надо. С министерством дело иметь — не у каждого человека настолько нервы крепкие.

— Да и… если бы была чья-то, понадобилось бы разрешение хозяев, — добавил некромант. — На исследования в том числе. И стало быть, ничья.

Усадьбу стало жаль.

Немного.

И до реки мы добрались. В этом месте Лопушанка, выбравшись на луг, закладывала на нем петлю, будто норовя оградить этот клочок земли и от леса, и от людей. Она врезалась в землю глубоко и за многие годы вымыла её, обнажив неожиданно крутые глинистые склоны. С дальнего края, неожиданно робкий, подбирался к реке лес. И тонкие хлысты молодых осинок дрожали даже без ветра.

— Красиво здесь, — сказал некромант, озираясь. — А купаться тут можно?

— Тут — вполне. Вон там даже глубоко будет. А вот если выше подняться, тогда уже не надо. Там и омуты, и… старый договор водяницы, конечно, помнят, но… всякое случается.

Помнится, лет этак пять тому заезжие решили в речке рыбку половить. И ладно бы по-людски, так ведь сперва сети, а там и глушануть попытались… в общем, нашли их далеко не сразу.

Разбирательство даже было.

Из самой Москвы приезжали. И тетку вызывали, на установление, так сказать, произошедшего.

— Ясно, — некромант покрутил головой. — Вы…

— Ты.

— Присаживайся, что ли… и рассказывай. Обещала.

Я присела на старую коряжину, что лежала на берегу, сколь я себя помню, и с каждым годом гляделась все более старой, но вот гнить и не думала. Была она сухой и теплой, и потому часто на ней любили греться что прыткие ящерки, что ленивые гадюки.

Надо бы предупредить этих, но я подвинулась и сказала:

— Тоже садись. Здесь тихо, только комары больно наглые. А рассказывать… это я от тетки услышала. Сколько в том правды — не знаю, но… вдруг да поможет.

Глава 16 В которой плетутся заговоры и зарождаются чувства

Деду ведьма не понравилась бы.

Определенно.

И категорически.

Ведьма была… обыкновенной. Даже не для ведьмы, для женщины, за спиной которой не выстроилась вереница благородных предков. И кровь-то в жилах ведьмы текла обыкновенная, красная. Хотя, конечно, она у всех такая.

Но деду ведьма точно…

А вот Николай разглядывал её исподтишка, радуясь, что ведьма слишком увлечена собственной историей, чтобы это вот разглядывание заметить. И, если вдруг заметит, всегда можно сделать вид, что он не специально, что тоже увлекся.

Историей.

А не вот тонкой прядочкой, которая выбилась из косы и легла, приникла к щеке. И не щекой этой гладкой да мягкой, которую до жути хотелось потрогать.

Не соринкой над бровью.

Не…

— Васятка уверен, что в бочаге клад, — ведьма оперлась локтями на колени, а подбородок на ладони поставила. И майка её короткая, застиранная, задралась. Николай не собирался смотреть, но…

Само получилась.

Спина белая.

Руки вот загорели уже, до темноты, до того цвета, который в обществе почти неприличным считается. А спина белая, молочная и с родинкой. Сквозь кожу проступают холмики позвонков, и вновь же тянет потрогать. Причем желание это яркое, как в детстве, когда ему, Николаше, жуть до чего хотелось потрогать отцовский клинок, тот, на который и смотреть-то было неможно.

— Как ты думаешь, в этом есть правда? — ведьма глянула снизу вверх, и в какое-то мгновение Николаю показалось, что все-то она про него поняла.

И вообще давно знает.

Ведьмы всегда знают правду. А эта…

— Правда? — он сглотнул вязкую слюну и взгляд выдержал. Глаза у неё не чисто зеленые, а будто мозаика из разных оттенков, тут и зелень легкая, еловых лап, и серый полупрозрачный цвет грозового неба, и золотые искры.

И…

И некромант он или поэт недоделанный?

— Думаю, что-то да есть… на самом деле проверить можно. Хотя я не слышал, чтобы с какой-нибудь из племянниц Потемкина несчастье приключалось.

— Я в сети лазила, — призналась ведьма. — Хотела найти что-то… они все живы были. То есть, не сейчас, а тогда еще. В общем, и замуж выходили, некоторые не по разу. Но такого, чтобы умерли где-то… если и умерли, то не здесь. Так что… или там правды нет.

— Нет, — согласился Николай.

И подумал, что, если осторожно вытащить из растрепавшейся ведьминой косы травинку, это не будет понято превратно.

Или будет?

— Думаешь?

— Знаю, — он вздохнул. — Старые рода не любят скандалов. И потому те же слухи о связи Потемкина с племянницами, конечно, до сих пор гуляют. Но Потемкины отрицают их напрочь. А поскольку после смуты многие архивы сгорели, то доказать что-либо невозможно. Не сохранилось ни личных дневников, ни писем, хотя отсылки к ним имеются. Так, разные байки… думаю, самим Потемкиным известно точно, но это дело семейное.

— Значит, клада нет?

Кажется, ведьма несколько огорчилась.

— Пока рано что-то говорить, но само место… аномальное, — признался Николай. — Честно говоря, я думал, что речь идет о слабых возмущениях. Естественные энергетические флуктуации. Такие зоны нестабильного силового поля и в Подмосковье имеются. Изучены и переизучены, но здесь другое. Возмущения, с одной стороны, достаточно сильные, чтобы влиять на структуру аналитической сети, а с другой, лично я их не ощущаю.

Ведьма задумалась.

И сама травинку вытянула.

Жаль.

— Значит, там может быть что-то?

— Вполне.

— И эта история…

— Может оказаться если не правдой, то частью её. Прошлое — сложная штука, — сказал Николай и устыдился этакой банальности. — На деле, та женщина могла быть вовсе не из Энгельгартов. Или из них, но не из основной ветви. Никто ведь не исключал иную родню. Тогда часто бывало, что в дом брали дальних родичей, особенно обедневших. Вот и… или вообще кто-то из любовниц Потемкина. Возможно, что и любовницей стала не по доброй воле. Потому и сбежала.

…судя по всему, не с пустыми руками, но прихватив с собой какой-то серьезный артефакт.

Вот только какой?

И зачем?

— С другой стороны, дом её принял.

И не только дом. Родовые артефакты не давались в чужие руки… хотя… если принять во внимание беременность, смешанную кровь и нарушения ауры… кажется, Николай начинает всерьез обдумывать, что же произошло тогда.

— Тебе еще с теткой Василисой поговорить надо, — ведьма поднялась. — Если кто и поможет, то она.

— А это…

— Линкина матушка. Она тут издревле… то есть, не она, а род её. Но если проникнется, то она родовую память поднимет.

Николай, признаться, удивился.

— Только проникается она редко. Говорит, что дурное это дело, прошлое тревожить. Но если вдруг… попробуй.

— Попробую.

Уходить не хотелось.

Было что-то в этом месте на редкость умиротворяющее. Река. И берега. Запах воды и тины. Стрекозы, что скользили над поверхностью, порой касаясь её. Но тени леса почти добрались до берега, да и солнце покраснело, того и гляди полыхнет закатом.

И возвращаться надо бы.

Не хочется, но надо.

Сеть проверить.

Убедиться, что работает и аспиранты не разбежались. А завтра уже, после того, как первичный этап завершится, можно будет провести глубокое сканирование. И если в бочаге действительно что-то лежит, то…

Экспедиция переставала быть скучной.

Инга смотрела на любовника, раздумывая, что в сущности своей ничем-то он от Красноцветова не отличается. Нет, внешне Белов иной. Стройнее. Изящнее. С претензией на стиль и любовью к дорогим игрушкам. А в остальном обыкновенный мужчина.

Амбициозный.

С переразвитым чувством собственной значимости и выпестованными обидами. И главное, верит же, верит, что она, Инга, влюблена в него. И вот теперь развалился, улыбается собственным мыслям, достраивает воздушные замки.