Жорж - Дюма Александр - Страница 12

Наконец, после нескольких минут безмолвного созерцания, иностранец заговорил.

— Мсье, — сказал он, — вас, по-видимому, не было на набережной, когда «Лейстер» бросил якорь в порту?

— Простите, мсье, я был там, — ответил старик, удивленно глядя на Жоржа.

— Значит, вас не волнует прибытие корабля из Европы?

— Но почему же? — спросил старик.

— Если бы вы интересовались, то не сидели бы здесь, а пришли бы в порт.

— Вы ошибаетесь, мсье, вы ошибаетесь, — грустно ответил старик, качая поседевшей головой, — напротив, я с большим интересом, чем кто-либо другой, отношусь к прибытию судов. Вот уже четырнадцать лет каждый раз, когда приходит корабль из какой-либо страны, я прихожу сюда и жду, не доставил ли он писем от моих сыновей или не вернулись ли они сами. Слишком тяжело стоять на ногах, потому я прихожу сюда с утра и сажусь здесь, на том месте, откуда я смотрел, как уходили мои дети, и остаюсь здесь весь день, пока все не разойдутся и пока не потеряю надежду.

— Но почему вы сами не идете в порт? — спросил иностранец.

— Я ходил туда первые годы, — ответил старик, — но тщетны были мои ожидания. Каждое новое разочарование становилось все тяжелее, в конце концов я стал ждать здесь, в порт же посылаю своего слугу Телемака. В этом случае надежда теплится дольше: если он возвращается вскоре, я могу думать, что он сообщит об их прибытии, если задерживается, полагаю, что он ждет письма. Но он неизменно приходит с пустыми руками. Тогда я иду домой один, вхожу в безлюдный дом, провожу ночь в слезах и говорю себе: «Наверное, это будет в следующий раз».

— Бедный отец! — прошептал незнакомец.

— Вы жалеете меня? — с удивлением спросил старик.

— Конечно, я вас жалею.

— Значит, вы не знаете, кто я такой?

— Вы человек, и вы страдаете.

— Но ведь я мулат, — тихо, с глубоким смирением ответил старик.

Лицо собеседника слегка покраснело.

— Я тоже мулат, мсье.

— Вы? — вскричал старик.

— Да, я.

— Вы мулат, вы?

И старик с удивлением посмотрел на красно-синюю ленточку, красовавшуюся на груди собеседника.

— Вы мулат, тогда вы меня не удивляете. Я принял вас за белого, но если вы цветной, как и я, это другое дело, тогда вы мне друг и брат.

— Да, друг и брат, — сказал наш герой, протягивая старику обе руки, потом он тихо прошептал, глядя на него с глубокой нежностью:

— А может быть, и более.

— Тогда я могу сказать вам все, — продолжал старик. — Я чувствую, что мне станет легче, если я расскажу вам свое горе. Представьте себе, что у меня есть, вернее, были, потому что бог знает, живы ли они еще; представьте себе, что у меня было двое сыновей, которых я любил, как только может любить отец, в особенности младшего.

Незнакомец вздрогнул и ближе придвинулся к старику.

— Вас удивляет, не так ли, — продолжал старик, — что я по-разному отношусь к своим детям, и что одного люблю больше, чем другого? Да, я признаю, это несправедливо, но он был младше и слабее своего брата, меня можно простить.

Незнакомец поднес руку ко лбу, и, пользуясь моментом, когда старик, словно устыдясь произнесенной исповеди, отвернулся, смахнул слезу.

— О, если бы вы знали моих детей, — продолжал старик, — вы бы это поняли. Жорж не был красивее брата, напротив, его брат Жак был гораздо красивее, но хрупкое тело Жоржа исполнено было таким сильным духом, что если бы я отдал его в коллеж в Порт-Луи, чтобы он учился вместе с другими детьми, уверен, что он вскоре обогнал бы всех учеников.

Глаза старика на мгновение сверкнули гордостью и воодушевлением, но тут же погасли; взгляд вновь принял непроницаемое выражение и затуманился.

— Я не мог отдать его в местный коллеж. Коллеж был основан для белых, а мы ведь мулаты.

Лицо незнакомца вспыхнуло, его словно осветило пламя презрения и гнева. Старик продолжал:

— Вот почему я отправил их обоих во Францию, надеясь, что образование отучит старшего от склонности к скитаниям и смягчит слишком упрямый характер младшего. Но, видимо, бог не одобрил моего решения, потому что, приехав однажды в Брест, Жак поступил на борт пиратского судна, и с тех пор я получил от него лишь три письма. И всякий раз из нового места на земном шаре. А в Жорже, по мере того как он рос, все усиливалась непреклонность нрава, которой я так опасался. Он писал мне чаще, чем Жак, то из Англии, то из Египта, то из Испании, потому что тоже много путешествовал, и хотя письма его очень содержательны, клянусь, я не посмел бы показать их кому-нибудь.

— Так, значит, ни тот ни другой ни разу не сообщили вам, когда вернутся?

— Ни разу. И кто знает, увижу ли я их когда-нибудь, а ведь минута эта была бы самой счастливой в моей жизни; и все же я никогда не уговаривал их вернуться. Если они остаются там, значит, там они счастливее, чем были бы здесь, если не испытывают желания увидеть старого отца, значит, они нашли в Европе людей, которых полюбили больше, чем его. Пусть все будет так, как они хотят, особенно если они счастливы. И хотя я сильно скучаю по обоим, все-таки больше мне не хватает Жоржа, и самое большое горе мне доставляет то, что я никогда не получу весточки о его приезде.

— Если он не сообщает вам о своем возвращении, мсье, — заметил собеседник, тщетно пытаясь подавить волнение, то, быть может, потому, что хочет приехать внезапно, чтобы не мучить вас надеждой, а явиться нежданной радостью.

— Дай-то бог, — сказал старик, воздев руки к небу.

— Может быть, он хочет предстать перед вами неузнанным и до того, как вы узнаете его, насладиться сознанием вашей любви к нему?

— Ах! Невозможно, чтобы я его не узнал.

— Однако же, — вскричал Жорж, не способный больше сдерживать волнение, — вы не узнали меня, отец!

— Вы.., ты.., ты… — вскричал в свою очередь старик, окинув незнакомца жадным взглядом и дрожа всем телом.

Потом он произнес:

— Нет, нет, это не Жорж; правда, он немного похож на васино он невысокий, не такой красивый, как вы, он ребенок, а вы — мужчина.

— Это я, я, отец, неужели вы не узнаете меня? — вскричал Жорж. — Подумайте, прошло четырнадцать лет с тех пор, как я вас покинул, подумайте, ведь мне скоро двадцать шесть лет, а если вы сомневаетесь, то смотрите — вот шрам у меня на лбу, это след удара, который мне нанес Анри де Мальмеди в тот день, когда вы так прославились, захватив английское знамя. Примите меня в свои объятия, отец, И когда вы меня обнимете и прижмете к своему сердцу, вы перестанете сомневаться в том, что я ваш сын.

С этими словами незнакомец бросился к отцу, который, глядя то на небо, то на сына, долго не мог поверить счастью и не решался расцеловать Жоржа.

В этот момент у подножия горы Открытия появился Телемак; он шел, опустив голову, уныло глядя перед собой, в отчаянии от того, что опять возвращается к хозяину и не несет ему известий ни от одного из сыновей.

Глава VI. ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Теперь пусть читатели позволят нам покинуть отца с сыном во время их счастливой встречи и, вернувшись вместе с нами к прошлому, согласятся проследить духовное преображение, происшедшее за четырнадцать лет с героем нашей истории, которого мы ранее показали мальчиком и только что — взрослым человеком.

Вначале мы хотели передать читателю то, что Жорж рассказал отцу о событиях, имевших место четырнадцать лет назад, но подумали, что такое повествование явилось бы отражением личных впечатлений и могло бы вызвать недоверие к человеку с таким характером, каким наделен у нас Жорж.

Потому мы решили по-своему рассказать эту историю во всех подробностях, и, поскольку это не личная исповедь, мы не скроем ничего, ни плохого, ни хорошего, и не утаим никаких мыслей, будь они похвальные или постыдные.

Итак, начнем.

Пьер Мюнье, чей характер мы уже пытались очертить, еще в начале своей сознательной жизни, и тогда, когда стал взрослым мужчиной, занял по отношению к белым позицию, от которой не отступал никогда; чувствуя, что у него нет ни сил, ни воли сражаться с бесчеловечным предрассудком, он решил обезоружить противников тем, что старался возвеличить свой род неизменным смирением и безграничной покорностью. Человек глубокого ума, он не пытался занять какую-либо должность или особое положение в обществе, старался затеряться в толпе, никому не показываться на глаза. Стремление, заставившее его отвлечься от общественных интересов, руководило им в личной жизни.