Женская война - Дюма Александр - Страница 87

Он подошел к капитану телохранителей и долго говорил ему на ухо, между тем принцесса ушла с маркизой и с Лене, который бил себя в грудь.

Виконтесса стояла у дверей. Придя в чувство, она тотчас хотела идти к принцессе и встретила ее на дороге, но с таким сердитым лицом, что не посмела расспрашивать.

– Боже мой! Боже мой! Что хотят делать? – робко спросила Клара, сложив руки.

– Хотят мстить! – отвечала маркиза величественно.

– Мстить? Каким образом? – спросила виконтесса.

Маркиза прошла далее, не удостоив ее ответом, она уже обдумывала обвинительную речь.

– Мстить! – повторила Клара. – Ах, Лене, что хотят они сказать этим словом?

– Виконтесса, – отвечал он, – если вы имеете какое-нибудь влияние на принцессу, так воспользуйтесь им, чтобы здесь не совершили какого-нибудь гнусного убийства под предлогом мщения.

И он ушел, оставив Клару в испуге.

По странному предчувствию воспоминание о Каноле мелькнуло в голове Клары. В сердце ее раздавался тайный голос и печально шептал ей об отсутствующем друге. С бешеным нетерпением бросилась она в свою комнату и начала приготовляться к свиданию, как вдруг вспомнила, что оно должно быть не прежде как часа через три или четыре.

Между тем Каноль явился к госпоже Лалан, как было приказано ему Кларою. То был день рождения президента, и он давал праздник. Все гости сидели в саду, потому что день был прекрасный, на зеленом лугу играли в кольца. Каноль, чрезвычайно ловкий и грациозный, тотчас же стал держать пари и по ловкости своей постоянно одерживал победу.

Дамы смеялись над неловкостью соперников Каноля и удивлялись его искусству. При каждом его ударе раздавались продолжительные восклицания, платки развевались в воздухе, и букеты едва не вылетали из дамских ручек к его ногам.

Это торжество не выгнало из головы Каноля главной мысли, которая занимала его, но дало ему силу сносить терпеливо ожидание. Как бы человек ни спешил к цели, он терпеливо сносит помехи, когда они соединяются с торжеством.

Однако же по мере того, как приближался условленный час, барон все чаще и чаще поглядывал на калитку сада, в которую входили и уходили гости и через которую непременно должен был явиться обещанный вестник.

Вдруг, когда Каноль уже думал, что ему остается ждать недолго, странное беспокойство овладело веселою толпою. Каноль заметил, что в разных местах собирались группы и смотрели на него со странным участием, в котором было что-то печальное. Сначала он приписал это участие своим достоинствам, своей ловкости и чванился им, не подозревая настоящей его причины.

Наконец он заметил, как мы уже сказали, что в этом внимании, обращенном на него, было что-то печальное, он с улыбкою подошел к одной из групп. Люди, составляющие ее, силились улыбнуться, но заметно смутились, те, кто не говорил с Канолем, отошли.

Каноль повернулся и увидел, что мало-помалу все исчезали. Казалось, что роковая новость вдруг распространилась в обществе и поразила всех ужасом. Сзади него ходил президент Лалан, поддерживая одною рукою подбородок, а другую засунув под жилет, и казался очень печальным. Президентша, взяв сестру под руку и пользуясь минутою, когда ее никто не видал, подошла к Канолю и, не обращаясь особенно ни к кому, сказала таким голосом, что Каноль вздрогнул:

– Если бы я была в плену и даже обеспечена честным словом, то, боясь, что не сдержат данного мне обещания, я бросилась бы на добрую лошадь, доскакала до реки, заплатила бы десять, двадцать, сто луидоров перевозчику, если нужно, и спаслась бы...

Каноль с удивлением посмотрел на обеих дам, и обе дамы с ужасом сделали ему знак, которого он не понял. Он подошел к ним, желая попросить объяснения этих слов, но они убежали, как привидения: одна прижала палец к губам, желая показать ему, что надобно молчать, другая подняла руку, показывая ему, что надобно бежать.

В эту минуту у решетки раздалось имя Каноля.

Барон вздрогнул. Это, верно, посланный виконтессы. Каноль бросился к решетке.

– Здесь ли барон Каноль? – спросил грубый голос.

– Я здесь, – отвечал барон, забывая все, кроме обещания, данного Кларою.

– Вы точно Каноль? – спросил сержант, входя в калитку, за которою он до сих пор стоял.

– Да.

– Комендант Сен-Жоржа?

– Да.

– Бывший капитан Навайльского полка?

– Да.

Сержант обернулся, подал знак, тотчас явились четыре солдата, стоявшие за каретой. Карета подъехала так, что дверцы ее почти касались калитки. Сержант пригласил Каноля сесть. Барон оглянулся: он был решительно один. Только вдалеке, между деревьями, увидал он госпожу Лалан и сестру ее: они стояли, поддерживая одна другую, и смотрели на него с состраданием.

– Черт возьми! – сказал он, ничего не понимая. – Виконтесса выбрала мне престранную свиту. Но, – прибавил он, улыбаясь, – нечего разбирать средства!..

– Мы ждем вас, господин комендант, – сказал господин сержант.

– Извините, господа! Иду.

Он сел в карету. Сержант и два солдата сели возле него, третий солдат поместился с кучером, а четвертый сел на запятки. Тяжелая карета покатилась так скоро, как могли тащить ее две сильные лошади.

Все это казалось очень странным и заставило Каноля призадуматься.

Он повернулся к сержанту и спросил:

– Теперь, когда мы остались наедине, не можете ли сказать, куда везете меня?

– Прямо в тюрьму, господин комендант, – отвечал тот, кого спрашивал Каноль.

Каноль взглянул на него с изумлением.

– Как в тюрьму! Да ведь вы присланы знатною дамою?

– Да.

– Виконтессою де Канб?

– Нет, принцессою Конде.

– Бедный молодой человек! – прошептала женщина, проходившая мимо.

И перекрестилась.

Каноль почувствовал, что пронзительный холод пробежал по его жилам.

Далее человек остановился с пикою в руке, когда увидел карету и солдат. Каноль высунул голову из кареты, человек, вероятно, узнал его, потому что показал ему кулак с угрозой и бешенством.

– Да они у вас все сошли с ума! – сказал Каноль, стараясь улыбнуться. – Неужели я в течение одного часа стал предметом сострадания или ненависти, что одни жалеют обо мне, а другие грозят мне?

– Ах, господин комендант, – отвечал сержант, – кто жалеет о вас – прав, а кто грозит вам... ну, и тот, может быть, тоже прав.

– Если бы я, по крайней мере, понимал что-нибудь во всем этом! – прошептал Каноль.

– Сейчас вы все поймете, – отвечал сержант.

Приехали к тюрьме и вывели Каноля из кареты среди толпы, которая начинала уже собираться. Но его повели не в обыкновенную комнату, а вниз, в подземную келью, наполненную солдатами.

– Надобно наконец разрешить вопрос, – сказал Каноль.

Вынув два луидора из кармана, он подошел к одному из солдат и положил деньги ему в руку.

Солдат не решился взять их.

– Возьми, друг мой, – сказал Каноль, – потому что я предложу тебе вопрос, на который ты можешь отвечать.

– Так извольте спрашивать, господин комендант, – отвечал солдат, укладывая деньги в карман.

– Мне хотелось бы знать, почему вдруг вздумали арестовать меня?

– Кажется, вы ничего не изволите знать о смерти коменданта Ришона?

– Ришон умер! – вскричал Каноль с непритворною горестью, потому что между ними существовала самая тесная дружба. – Боже мой! Его, верно, убили?

– Нет, господин комендант, его повесили.

– Повесили! – пробормотал Каноль, побледнев и всплеснув руками и вглядываясь в зловещие лица своих сторожей. – Повесили! Черт возьми! От этого несчастья свадьба моя может быть отсрочена надолго!

XIX

Виконтесса де Канб окончила свой туалет, простой и очаровательный, набросила на плечи плащ и приказала Помпею идти впереди нее. Уже совсем стемнело, она думала, что ее не заметят, если она пойдет пешком, и потому приказала карете своей ждать у ворот кармелитской церкви, где должен был происходить обряд венчания. Помпей сошел с лестницы, виконтесса следовала за ним. Эта должность проводника напоминала старому солдату о знаменитом патруле накануне славной битвы при Корбии.