Женская война - Дюма Александр - Страница 78

– Дерзкий! – вскричала королева. – Ступайте!

– Уйду, ваше величество, – отвечал Ковиньяк, – но вы не возьмете Вера.

И в этот раз капитан повторил маневр, который так хорошо удался ему в первый раз, то есть повернулся и пошел к двери. Но королева очень рассердилась и уже не воротила его.

Ковиньяк вышел.

– Взять его! – сказала королева.

Гито пошел исполнять приказание.

– Позвольте, ваше величество, – сказал Мазарини, – мне кажется, вы напрасно предаетесь первому порыву гнева.

– Почему вы так думаете?

– Потому что, мне кажется, этот человек будет вам нужен, и если ваше величество обидит его теперь, то после надобно будет заплатить ему вдвое.

– Хорошо, – отвечала королева, – ему заплатят, сколько будет нужно, а теперь не выпускать его из виду.

– А, это совсем другое дело, и я первый готов похвалить вашу осторожность.

– Гито, посмотрите, где он, – сказала королева.

Гито вышел и через полчаса вернулся.

– Что же? – спросила Анна Австрийская. – Где он?

– Ваше величество, можете быть совершенно спокойны, – отвечал Гито, – капитан вовсе не думает уйти. Я собрал справки: он живет очень близко отсюда, в гостинице трактирщика Бискарро.

– Он туда и ушел?

– Никак нет, ваше величество, он стоит на горе и смотрит на приготовления маршала де ла Мельере к осаде. Кажется, это очень занимает его.

– А наша армия?

– Она подходит. По мере появления отряды строятся в боевой порядок.

– Так маршал теперь не начнет действия?

– Думаю, ваше величество, что лучше бы дать войскам отдохнуть одну ночь, а потом уже идти на приступ.

– Целую ночь! – вскричала Анна Австрийская. – Такая дрянная крепость остановила бы королевскую армию на целый день и на целую ночь! Невозможно! Гито, ступайте и скажите маршалу, что он должен идти на приступ сейчас же. Король желает ночевать в Вере.

– Но, ваше величество – начал Мазарини, – кажется, что осторожность маршала...

– А мне кажется, – возразила королева, – что надобно тотчас же наказать за оскорбление, нанесенное нам. Ступайте, Гито, и скажите маршалу, что королева смотрит на него.

Отпустив Гито величественным жестом, она взяла короля за руку, вышла и, не заботясь, идут ли за ней, начала подниматься по лестнице, которая вела на террасу.

С террасы, для которой были вырублены в лесу просеки с величайшим искусством, можно было видеть всю окрестность.

Королева быстро осмотрела местность. В двухстах шагах тянулась дорога в Либурн, на которой блистал белизною домик нашего друга Бискарро. У самой террасы протекала Дордонь, спокойная, быстрая и величественная, на правом ее берегу возвышалась крепость Вер, безмолвная, как развалина, около крепости шли вновь построенные ретраншементы. Несколько часовых прохаживались по галерее. Пять орудий вытягивали свои бронзовые шеи и показывали открытые пасти. На левом берегу маршал расположился лагерем. Вся армия, как уже сказывал Гито, прибыла на место.

На возвышении стоял человек и внимательно следил глазами за движением осаждающих и осажденных; то был Ковиньяк.

Гито переправлялся через реку на пароме изонского перевозчика.

Королева стояла на террасе неподвижно, нахмурив брови, и держала за руку юного Людовика XIV. Он смотрел на это зрелище с некоторым любопытством и говорил своей матери:

– Позвольте мне сесть на мою военную лошадь и пустите меня, прошу ваше величество, к маршалу, который собирается наказать дерзких ослушников.

За королевою стоял Мазарини. Лицо его, обыкновенно лукавое и насмешливое, казалось теперь серьезно-задумчивым, что случалось только в важные минуты. За королевою стояли придворные дамы; подражая молчанию Анны Австрийской, они едва смели разговаривать украдкой и вполголоса.

Все это с первого взгляда казалось совершенно спокойным, но это спокойствие походило на спокойствие пороха: одна искра может произвести в нем бурю и разрушение.

Особенно все взгляды стремились за Гито: он произведет взрыв, ожидаемый с такими различными надеждами.

Армия тоже ждала его с большим нетерпением. Едва вышел он на левый берег, едва узнали его, как все взгляды устремились на него. Маршал де ла Мельере, увидав его, оставил кружок офицеров, с которыми разговаривал, и пошел к нему навстречу.

Маршал и Гито поговорили несколько минут. Хотя река довольно широка в этом месте и хотя офицеры стояли довольно далеко от вестника, однако же все заметили, что лицо маршала выражало изумление. Было очевидно, что приказание казалось ему неудобоисполнимым, поэтому он с сомнением взглянул на террасу, где стояла королева со своей свитой. Но Анна Австрийская, поняв его мысль, повелительно кивнула ему головою и махнула рукою. Маршал, давно знавший непреклонность королевы, опустил голову в знак не согласия, а повиновения.

В ту же минуту по приказанию маршала три или четыре капитана, исправлявшие при нем ту должность, которую в наше время исправляют адъютанты, бросились на лошадей и поскакали по разным направлениям.

Везде, где они проезжали, лагерные работы тотчас прекращались, а при звуках барабанов и труб солдаты бросали солому, которую несли, и молотки, которыми вбивали колья для палаток. Все бежали к оружию: гренадеры брались за ружья, простые солдаты за пики, артиллеристы за свои орудия. Произошла невообразимая суматоха от столкновения всех этих людей, бежавших в различных направлениях, однако же мало-помалу клетки огромной шахматной доски прояснились, порядок последовал за суматохой, каждый солдат стал на свое место, гренадеры в центре, королевский отряд на правом крыле, артиллерия на левом. Барабаны и трубы замолчали.

Один барабан отвечал за ретраншементами и потом замолк.

На равнине воцарилось мертвое молчание.

Тут раздалась команда, громкая и ясная. Находясь довольно далеко, королева не могла расслышать слов, но увидела, что войска тотчас построились в колонны. Она вынула из кармана платок и махала им, а маленький король кричал лихорадочным голосом, топая ногами:

– Вперед! Вперед!

Армия отвечала одним криком: «Да здравствует король!» Потом артиллерия пустилась в галоп и заняла позицию на небольшом возвышении, при звуках барабанов двинулись и колонны.

То не была правильная осада. Ретраншементы, построенные Ришоном наскоро, были земляные, стало быть, не следовало проводить траншей, следовало взять их приступом. Однако же искусный верский комендант принял все возможные меры осторожности и удачно воспользовался средствами местности.

Вероятно, Ришон решился не стрелять прежде врагов, потому что и на этот раз ждал первого выстрела королевских войск. Только, как и во время первого нападения, из-за укреплений показался страшный ряд мушкетов, которые уже нанесли так много вреда королевскому отряду.

В это время шесть орудий загремели, и в то же время полетели глыбы земли с парапетов.

Не долго ждали ответа: крепостные орудия тоже заговорили и очистили ряды в королевских войсках, но по команде начальников эти кровавые борозды закрылись, и главная колонна, на минуту расстроенная, опять пошла вперед.

Тут начали стрелять из мушкетов, пока заряжали орудия.

Через пять минут два залпа с двух сторон встретились и раздались вместе, как два грома, грохочущие в один момент.

Но погода была ясная, без ветра, и дым останавливался над полем битвы, скоро осажденные и осаждавшие исчезли в облаке, которое изредка прорезывали огненные молнии артиллерийского грома.

Иногда из этого облака, с задних рядов королевского войска, выходили люди, шатаясь, и через несколько шагов падали, оставляя за собою кровавый след.

Скоро число раненых увеличилось, а гром пушек и свист пуль продолжался. Между тем королевская артиллерия начинала палить без цели, наудачу, потому что в густом дыму не могла отличать своих от неприятеля.

Напротив того, крепостная артиллерия видела перед собою только врагов и потому действовала все быстрее и сильнее.

Вдруг королевская артиллерия замолчала: очевидно было, что начали приступ и вступили в рукопашный бой.