Женская война - Дюма Александр - Страница 61

Едва принцесса въехала в ворота, как началась давно подготовленная сцена в гигантских размерах. Корабли, стоявшие в порту, встретили ее пушечною пальбою, тотчас загремели и городские пушки. Цветы летели из окон или вились по улицам гирляндами, мостовая была покрыта ими. Тридцать тысяч жителей и жительниц Бордо всех возрастов кричали беспрестанно, усердие их возрастало ежеминутно, потому что они ненавидели Мазарини, а принцесса и сын ее внушали им живейшее участие.

Впрочем, маленький герцог Энгиенский лучше всех сыграл свою роль. Принцесса не решилась вести его за руку, боясь, что он устанет или упадет под грудою цветов. Поэтому принца нес камер-юнкер. У мальчика руки были свободны, он посылал поцелуи направо и налево и грациозно снимал свою шляпу с перьями.

Жители Бордо легко приходят в восторг. Женщины почувствовали беспредельную любовь к хорошенькому мальчику, который плакал так мило. Старые судьи трогались словами маленького оратора, который говорил: «Господа, кардинал отнял у меня батюшку, замените же мне отца».

Напрасно приверженцы Мазарини пытались сопротивляться. Кулаки, камни и даже алебарды принудили их к осторожности, они поневоле должны были уступить триумфаторам.

Виконтесса де Канб, бледная и важная, шла за принцессой и привлекала взоры. Она думала об этом торжестве с некоторой грустью: она боялась, что сегодняшний успех, может быть, заставит забыть принятое вчера решение. Она шла в толпе, ее толкали ухаживатели, толкал народ; на нее сыпались цветы и почтительные ласки; она боялась, что ее понесут в триумфе, потому что несколько голосов начинали уже кричать об этом. Вдруг увидела она Лене, который заметил ее волнение, подал ей руку и довел до экипажа. Между тем она, отвечая собственной своей мысли, сказала:

– Ах, как вы счастливы, Лене! Вы всегда во всем заставляете принимать ваши советы, и их всегда исполняют. Правда, – прибавила она, – они всегда хороши и полезно слушать их...

– Мне кажется, виконтесса, вы не можете жаловаться, вы дали только один совет, и его тотчас приняли.

– Как так?

– Ведь решено, что вы поедете на остров Сен-Жорж.

– Но когда?

– Хоть завтра, если обещаете мне неудачу.

– Будьте спокойны; я очень боюсь, что желание ваше исполнится.

– Тем лучше.

– Я вас не совсем понимаю.

– Нам нужно сопротивление крепости Сен-Жорж, чтобы жители Бордо приняли наших герцогов и армию, а они нам чрезвычайно нужны в теперешнем нашем положении.

– Разумеется, – отвечала Клара, – но хотя я не так знакома с военным делом, как маркиза Турвиль, однако же мне кажется, что не атакуют крепости, не потребовав прежде, чтобы она сдалась.

– Совершенно так.

– Стало быть, пошлют кого-нибудь для переговоров на остров Сен-Жорж?

– Разумеется.

– Так я прошу, чтобы послали меня.

Лене изумился.

– Вас, – вскрикнул он, – вас! Но, верно, все наши дамы превратились в амазонок?

– Позвольте мне исполнить мою прихоть, господин Лене.

– Вы совершенно правы. Тут может быть только одно дурно для нас: вы, пожалуй, возьмете крепость.

– Стало быть, решено?

– Решено.

– Но еще одно обещание.

– Что такое?

– Чтобы в случае неудачи никто не знал имени парламентера, которого вы пошлете.

– Извольте, – сказал Лене, подавая руку Кларе.

– Когда же ехать?

– Когда вам угодно.

– Завтра?

– Пожалуй.

– Хорошо. Вот принцесса с сыном выходит на террасу президента Далана. Предоставляю мою долю триумфа маркизе де Турвиль. Извините меня перед ее высочеством, скажите, что я вдруг заболела. Велите довезти меня до квартиры, которую вы приготовили мне: я пойду готовиться к отъезду и думать о данном мне поручении, которое очень беспокоит меня: я ведь исполняю первое поручение в этом роде, а в вашем свете, говорят, все зависит от первого дебюта.

– Теперь, – сказал Лене, – я не удивляюсь, что Ларошфуко едва не изменил герцогине Лонгвиль ради вас. Вы равны с нею во многих отношениях, а в некоторых гораздо выше ее.

– Может быть, – отвечала Клара, – и я принимаю ваш комплимент. Но если вы имеете какое-нибудь влияние на герцога де Ларошфуко, утвердите его в первой его любви, потому что я боюсь второй.

– Извольте, постараюсь, – сказал Лене с улыбкою, – сегодня вечером я дам вам инструкцию.

– Так вы соглашаетесь, чтобы я доставила вам остров Сен-Жорж?

– Поневоле согласишься, если так вам угодно.

– А герцоги и армии?

– У меня есть другое средство призвать их сюда.

Лене дал кучеру адрес квартиры виконтессы, ласково простился с Кларой и пошел к принцессе.

II

На другой день после въезда принцессы в Бордо Каноль давал большой обед на острове Сен-Жорж. Он пригласил офицеров гарнизона крепости и комендантов прочих крепостей провинции.

В два часа пополудни, когда назначен был обед, Каноль встретил у себя человек двенадцать дворян, которых он видел в первый раз. Они рассказывали о вчерашнем важном событии, шутили насчет дам, сопровождавших принцессу, и весьма мало походили на людей, собирающихся сражаться и заботящихся о самых важных государственных интересах.

Веселый Каноль в шитом золотом мундире оживлял общую радость своим примером.

Хотели садиться за стол.

– Милостивые государи, – сказал хозяин, – извините, недостает еще одного гостя.

– Кого же? – спросили молодые люди, глядя друг на друга.

– Верского коменданта. Я писал к нему, хотя не знаю его. Именно потому, что мы незнакомы, я обязан быть с ним особенно обходительным. Поэтому я прошу вас дать мне еще полчаса времени.

– Верский комендант! – сказал старый офицер, привыкший к военной аккуратности, которого эта отсрочка заставила вздохнуть. – Позвольте, если я не ошибаюсь, теперь комендантом в Вере маркиз де Берне, но он сам не управляет, у него есть лейтенант.

– Так он не приедет, – сказал Каноль, – а пришлет своего лейтенанта вместо себя. Сам он, верно, при дворе, где добывают милости.

– Но, барон, – сказал один из гостей, – мне кажется, не нужно жить при дворе, чтобы идти вперед по службе; и я знаю одного известного мне коменданта, который не может жаловаться. Черт возьми! В три месяца он пожалован в капитаны, в подполковники и назначен комендантом острова Сен-Жорж. Славный скачок по службе, признайтесь сами!

– Да, признаюсь, – отвечал Каноль, покраснев, – и, не зная, чему приписать такие милости, должен сказать, что у меня есть какой-нибудь гений, раз мне так везет.

– Мы знаем вашего доброго гения, – сказал лейтенант, показывавший Канолю крепость. – Ваш добрый гений – ваши достоинства.

– Не оспариваю его достоинств, – сказал другой офицер, – напротив, первый признаю их. Но к этим достоинствам прибавлю еще рекомендацию одной дамы – самой умной, самой добродетельной, самой любезной из всех французских дам – разумеется, не считая королевы.

– Без намеков, граф, – сказал Каноль, улыбаясь. – Если у вас есть тайны, так берегите их для себя. Если вы знаете тайны ваших друзей, так берегите их для друзей.

– Признаюсь, – сказал один офицер, – когда у нас просили извинения, отсрочки на полчаса, я думал, что дело идет о каком-нибудь ослепительном наряде. Теперь вижу, что я ошибся.

– Неужели мы пообедаем без женщин? – спросил другой.

– Что же делать? Разве пригласить принцессу со всей свитой? А больше нам не с кем обедать, – отвечал Каноль. – Притом же не забудем, господа, что наш обед серьезный: если мы захотим говорить о делах, так надоедим только самим себе.

– Хорошо сказано, комендант, хотя, по правде, следует признаться, что теперь женщины предприняли нападение на нашу власть, а в доказательство приведу слова, которые при мне кардинал сказал дону Луи де Геро.

– Что такое? – спросил Каноль.

– Вы, испанцы, очень счастливы! Испанские женщины занимаются только деньгами, кокетством и любовниками, а у нас во Франции женщины выбирают себе почитателей, соображаясь с политикой. Так что, – прибавил кардинал с отчаянием, – так что любовные свидания проходят в разборе распоряжений министерства.