Женская война - Дюма Александр - Страница 38

Все эти люди вышли через потайной коридор. Тотчас Каноль отскочил от окна и побежал к конюшням. Туда направлялось шествие: нет сомнения, принцесса уезжает.

В эту минуту мысль об обязанностях, возложенных на Каноля поручением королевы, представилась его уму. Эта женщина, которая уезжает, просто междоусобная война; он выпускает ее из своих рук, и она опять начнет терзать грудь Франции. Разумеется, стыдно ему, мужчине, быть шпионом и сторожем женщины, но ведь женщина же, герцогиня Лонгвиль, зажгла Париж со всех четырех сторон.

Каноль бросился на террасу, возвышавшуюся над садом, и приложил свисток к губам.

Погибли бы все эти приготовления. Принцесса Конде не выехала бы из Шантильи, а если бы и выехала, так была бы остановлена шагов через сто со всею своею свитою, остановлена отрядом, который был бы втрое сильнее ее свиты. Каноль мог исполнить свое поручение, не подвергаясь ни малейшей опасности. Он мог одним ударом разрушить счастие и будущность Дома Конде и тем же ударом создать себе счастие и будущность, как в прежнее время сделали Витри и Люинь, недавно Гито и Миоссан при обстоятельствах, не столь важных для блага королевства.

Но Каноль поднял глаза к той комнате, где за пунцовыми занавесками тихо и задумчиво горел ночник у подложной принцессы, и ему показалось, что очаровательная тень рисуется на огромных белых шторах.

Все решения, принятые рассудком, расчеты эгоизма исчезли перед этим лучом сладкого света, как при первых лучах солнца исчезают ночные призраки и видения.

«Мазарини, – подумал Каноль в припадке страсти, – так богат, что погубит всех этих принцесс и принцев, которые стараются убежать от него. Но я не так богат, чтобы терять сокровище, теперь уже принадлежащее мне: буду стеречь его, как дракон. Теперь она одна, в моей власти, зависит совершенно от меня. Во всякое время дня и ночи я могу войти в ее комнату. Она не уедет отсюда, не сказав мне, потому что дала мне честное слово. Какое мне дело, что Мазарини взбесится! Мне приказано стеречь принцессу Конде, я стерегу ее. Надобно было дать мне ее приметы или послать к ней досмотрщика поискуснее меня».

И Каноль положил свисток в карман, слушал, как заскрипели затворы, как задрожал мост парка под каретами и как затихал отдаленный стук конного отряда. Потом, когда все исчезло, он не подумал, что играет жизнью за любовь женщины, то есть за тень счастья, перешел на второй двор, совершенно пустой, и осторожно взобрался по своей лестнице, погруженной в непроницаемую темноту.

Как ни осторожно шел Каноль, однако же в коридоре он наткнулся на человека, который прислушивался у дверей его комнаты. Незнакомец вскрикнул от страха.

– Кто вы? Что вы? – спросил он испуганным голосом.

– Черт возьми, – пробормотал Каноль, – кто ты сам, пробравшийся сюда, как шпион?

– Я Помпей!

– Управитель принцессы?

– Да.

– Бесподобно, – сказал Каноль, – а я Касторин.

– Камердинер Каноля?

– Именно так.

– Ах, любезный Касторин, – сказал Помпей, – бьюсь об заклад, что я вас очень напугал.

– Меня?

– Да! Ведь никогда вы не были солдатом! Могу ли сделать что-нибудь для вас, любезный друг? – продолжал Помпей, принимая опять важный вид.

– Можете.

– Так говорите.

– Доложите сейчас ее высочеству, что мой господин хочет говорить с нею.

– Теперь?

– Да, теперь.

– Никак нельзя!

– Вы думаете?

– Я в этом уверен!

– Так она не примет моего господина?

– Нет, не примет.

– По королевскому повелению, Помпей!.. Ступайте и скажите ей, Помпей!

– По королевскому повелению! – повторил Помпей. – Сейчас иду, бегу!

Помпей живо побежал с лестницы, его подстрекали уважение и страх, эти два рычага, могущие заставить бежать черепаху.

Каноль вошел в свою комнату. Касторин важно храпел, растянувшись в кресле.

Барон надел свое офицерское платье и ждал события, которое сам подготовил.

– Черт возьми, – сказал он сам себе, – если я плохо устраиваю дела Мазарини, то, мне кажется, порядочно устроил свои делишки.

Каноль напрасно ждал возвращения Помпея. Минут через десять, видя, что Помпей не идет и никто не является вместо него, барон решился идти сам.

Поэтому он разбудил Касторина, желчь которого успокоилась после часового отдыха, приказал ему быть готовым на всякий случай голосом, не допускавшим возражения, и пошел к комнатам молодой принцессы.

У дверей барон встретил лакея, который был очень не в духе, потому что звонок позвал его в ту самую минуту, как он воображал, что кончил дежурство и надеялся, подобно Касторину, вкусить сладкое отдохновение, необходимое после такого бурного и тяжелого дня.

– Что вам угодно, сударь? – спросил лакей, увидав барона Каноля.

– Хочу видеть ее высочество.

– Как! Теперь?

– Да, теперь.

– Но уж очень поздно.

– Что, ты рассуждаешь?

– Я так... – пробормотал лакей.

– Я не прошу, а хочу, – сказал Каноль повелительно.

– Вы хотите... Здесь приказывает только ее высочество принцесса.

– Король приказывает везде... Я здесь по королевскому повелению!

Лакей вздрогнул и опустил голову.

– Извините, сударь, – отвечал он со страхом, – я простой слуга. Стало быть, не смею отворить вам двери принцессы. Позвольте мне разбудить камергера.

– Так камергеры ложатся спать в Шантильи в одиннадцать часов?

– Весь день охотились, – прошептал лакей.

«Хорошо, – подумал Каноль, – им нужно время, чтобы одеть кого-нибудь камергером». Потом прибавил вслух:

– Ступай скорее. Я подожду.

Лакей побежал, поднял весь замок, где уже Помпей, напуганный дурною встречею, посеял невыразимый страх и трепет.

Оставшись один, Каноль начал прислушиваться и всматриваться.

По всем залам и коридорам забегали люди. При свете факелов вооруженные солдаты стали по углам лестниц, везде грозный шепот заменил прежнее молчание, которое за минуту прежде царствовало в замке.

Каноль вынул свисток и подошел к окну, из которого он мог видеть вершины деревьев, под которыми разместил свой отряд.

– Нет, – сказал он, – это поведет нас прямо к сражению, а этого мне вовсе не нужно. Лучше подождать, ведь меня могут только убить, а если я слишком потороплюсь, то могу погубить ее...

Каноль едва успел подумать, как дверь отворилась и явилось новое лицо.

– Принцессы нельзя видеть, – сказал этот человек так поспешно, что не успел даже поклониться Канолю, – она легла почивать и запретила входить в ее комнату.

– Кто вы? – спросил Каноль, осматривая странного господина с головы до ног. – Кто внушил вам дерзость не снимать шляпы, когда вы говорите с дворянином?

Концом палки Каноль сбил с него шляпу.

– Милостивый государь! – закричал незнакомец, гордо отступая на шаг.

– Я спрашиваю, кто вы? – повторил Каноль.

– Я... – отвечал незнакомец, – я, как вы видите по моему мундиру, капитан телохранителей принцессы...

Каноль улыбнулся.

Он успел уже оценить своего противника и догадался, что имеет дело с каким-нибудь дворянином или с каким-нибудь кухмистером, одетым в мундир, которого не успели или не могли застегнуть.

– Хорошо, господин капитан, – сказал Каноль, – поднимите вашу шляпу и отвечайте мне.

Капитан исполнил приказание Каноля как человек, изучивший известное превосходное правило: хочешь уметь повелевать – так умей повиноваться.

– Капитан телохранителей! – сказал Каноль. – Не худо! Прекрасное, видное место!

– Да, сударь, довольно хорошее, а еще что? – спросил подложный капитан.

– Не чваньтесь так, – сказал Каноль, – или на вас не останется ни одного галуна, что будет не совсем красиво.

– Но, наконец, позвольте узнать, кто вы сами? – спросил подложный капитан.

– Милостивый государь, я охотно последую вашему хорошему примеру и отвечу на ваш вопрос, как вы отвечали мне. Я капитан Навайльского полка и приехал сюда от имени короля посланным, мирным или неумолимым, и буду тем или другим, смотря по тому, будут или не будут повиноваться приказаниям его величества.