Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия - Страница 34

***

В отличие от довольно-таки путанных и не всегда определённых рассказов, практика была более чем конкретна. Нам показывали магические плетения — причём чаще всего даже не объясняя подробно суть и предназначение заклинания. В первые три выезда мы должны были просто распутать или уничтожить их. В случае затруднений адьют помогал нам или подсказывал, но делал это с очевидной неохотой. За работой трех адептов следил, пристально, внимательно, я чувствовала кожей его оценивающий и холодный взгляд, который отчего-то полностью выбивал меня из состояния душевного равновесия, так что нередко магические нити предательски лопались, и приходилось их сперва тайком восстанавливать, а потом возвращаться к первоначальной задаче. Это было непросто. В Академии я привыкла к учебному, то есть так или иначе немного сниженному формату нагрузки, тогда как здесь всё было по-настоящему.

В четвёртый выезд — предпоследний перед летними каникулами и началом обучения на втором курсе — мы отправились не по проторенной дорожке вниз в подземелье королевского дворца, а напротив, узкой и тёмной лестницей поднялись наверх. Мне показалось, что наш путь вёл гораздо правее изначально намеченного пути, но этого быть не могло — тогда мы бы оказались в личной королевской башне. Интерьер лестницы и небольшого узкого коридора был донельзя строг — никаких ковров под ногами, никаких картин на стенах.

Каменный пол. Окошки в форме арок на стенах, небольшие, чем-то напоминающие бойницы. Несколько светящихся сфер, медленно покачивающихся под потолком. Мы миновали две или три наглухо запертые двери и свернули в четвёртую — адьют достал ключ и вставил его в скважину замка, из чего я сделала вывод, что в комнате никого нет. Однако я ошиблась.

Окно, прикрытое глухими занавесками, плохо пропускало свет. Глаза, постепенно привыкавшие к полумраку, выхватывали то одну, то другую фигуру: массивный шкаф с прозрачными, видимо, стеклянными дверцами и какими-то склянками, напомнивший мне шкаф тогда ещё аптекарши леди Адаи, круглый стол с прозрачным графином в центре, кровать с балдахином — видела такие на паре картин в школе. Тело на кровате, с головой укутанное в белые простыни, так, что видна была только одна рука, бледная, как молоко, и тонкая, словно плеть. Трудно понять, мужская или женская.

Тишина затягивалась.

— Кто это? — тихо спросил Вейл.

— Что с ним? — не менее тихо добавила я.

— Правильный вопрос, Джейма. Не кто, а что. Что с ним?

— Стазис…

— Смотрите глубже.

И мы смотрели.

А потом я до головокружения выжигала мельчайшие, едва ощутимые глазу абсурдным образом словно бы склизкие на ощупь нити, означающее гниение вырывающейся из-под стазиса плоти. И когда перед глазами начали мерцать стремительно ускользающие от фокусирования черные мушки, я почувствовала неожиданный прилив сил, почти как тогда, на тестировании проректора Алахетина. Леннард поддержал меня, и если бы не он, я бы, кажется, упала бы в обморок.

В какой-то момент я столкнулась с поразительным явлением. В опутывавших, буквально пронзающих больного нитях плетений "лишними" были не только болезнетворные темно-серые нити, но и другие, ржаво-оранжевого цвета. И эти самые оранжевые нити вели себя… странно.

Они мне мешали, как… как живые, как разумные! Опутывали серые, укрепляя, поддерживая их, невообразимым образом подползали под моё пламя, отражая, отталкивая его. Прежде я никогда с подобным не сталкивалась.

И, на мой взгляд, такое могло означать только одно: это была не просто болезнь. Это была наложенная, сознательно, специально наведённая болезнь. Тяжёлая, омерзительная, трудноизлечимая — в запущенной форме почти наверняка смертельная.

Выжигать надо было не только серые, но и оранжевые нити, и при этом не задеть другие, защитные и полезные! Вот ведь…

Я не владела своим пламенем столь виртуозно и филигранно. Адьют смотрел холодно, равнодушно, и обращаться к нему не хотелось до зубовного скрежета.

Мрачно поводила глазами по стенам и вдруг увидела сиротливо стоящую в уголке Мэй. Моя однокурсница никогда не лезла телегой впереди лошади, и, сказать по правде, меня всегда это немного раздражало. Но сейчас я ей почти позавидовала: я бы и сама держалась подальше от наведенных проклятий, да только сама не знаю, как, всегда оказывалась на передовой.

Мэй поймала мой взгляд и тут же подошла ближе. Всё-таки вынужденная немота сделала нас… чувствительными друг к другу.

И, тем не менее, страшно подумать, что будет, если нас лишат ещё и слуха. Может быть, мы все-таки сойдём с ума. А может, достигнем просветления, как сэр Джонатан Оул, начнём понимать друг друга даже без взглядов, а перед выпускными экзаменами введём себя в долгосрочный стазис на триста лет?..

Мэй коснулась моего плеча горячей ладошкой, и я вздохнула. Пламя текло узкой струйкой, а хищные оранжевые нити, поддерживающие проклятие, вяли, оседали, словно сворачивались — они были магической природы, и моя соседка могла их гасить.

Так мы и работали втроём, и в какой-то момент я поняла, что нитей не осталось, и пламя, потерявшее цель, вращается надо мной, как космический спутник, а Мэй и Леннард держат меня за руки, пытаясь одновременно остановить позорное падение ослабевшей тушки Джеймы Ласки как влево, так и вправо. Адьют тяжело поднимается со своего стула, в несколько шагов преодолевает расстояние между нами — я вдруг с ужасом думаю, что сейчас он подхватит меня на руки, и неимоверным усилием пытаюсь удержаться в вертикальном положении — но нет. Он только касается исхудавшего, тончайшего запястья больного. То ли считает пульс, то ли каким-то ещё образом анализирует его состояние. Поворачивается к нам.

— Вы справились, — и, отдельно, мне:

— Ты справилась, девочка. Я рад, что не ошибся в тебе. В вас троих.

…и мое сердце на мгновение наполняет немыслимое, какое-то детское счастье.

***

— Иногда и умного надо предостеречь, — с важным видом произнёс Ларс, а я закатила глаза, испытывая огромное желание то ли треснуть его по голове, то ли потрепать, как раньше, по короткому ёжику тёмным волос.

Впрочем, не стоит.

Тоже мне, храбрецы и воины, перестраховщики! То сэр Джордас со своим неглисиумом, то эти со своими пословицами и поговорками…

Неужели правда завидуют?

Я обнимаю Габриэля, и, уже не смущаясь Ларса, целую его. Несмотря на то, что моих выездов в столицу было всего пять, несмотря на то, что практически всё остальное время я провожу с Габриэлем, а после занятий — и с Ларсом тоже, я чувствую вину и смущение.

Но я же ни в чем не виновата! Я не делаю ничего плохого, даже наоборот: я учусь помогать людям, а в будущем — целой стране! И всё равно кажусь самой себе предательницей.

Демонова совесть, к чему вообще эти её беспричинные муки?

Мы ждали каникул, я по большей части собиралась наведаться к Джеймсу и улучить момент с ним поболтать — я не видела и не слышала его три с лишним месяца, а описывать всё в письмах не хотелось по ряду причин. Я безумно по нему соскучилась! Однако с каникулами не вышло.

— Джейма Ласки, — не поднимая глаз от вороха каких-то пожелтевших, древних на вид бумаг, — пробормотал сэр Алахетин. — Каникулы вам явно не требуются, вы же только несколько месяцев как поступили. Позанимаетесь в библиотеке, плюс проведём индивидуальные консультации с теми преподавателями, у кого будет такая возможность.

— Вы хотите сказать, что я хоть где-то, хоть в чём-то, хоть как-то уступаю другим?! — закипая, прищурилась я. Видимо, поездки в столицу поспособствовали развитию скрытых дерзостных ресурсов

— Нет, — признал проректор, и наконец, с видимым нежеланием оторвался от своих документов. — Но правила есть правила. Несмотря ни на что, официально вы переступили порог Академии только в апреле. Здесь вы будете… в большей степени под присмотром.

Я снова с трудом удержала рвущееся наружу пламя.

— Если вы… если вы всё знали, то какого… демона пытались меня тогда завалить?!