Эдуард III - Дюма Александр - Страница 33

Едва граф Алансонский успел произнести сии слова, как произошло странное явление.

Солнце скрылось как при затмении, и полил дождь, больше похожий на водопад.

Каждое мгновение небо пронзали молнии, озаряя небесный свод от края до края, и грохотал гром.

Потом, как будто Богу не было угодно избавить прекрасную землю Франции, подвергавшуюся столь великой опасности, от мрачного предзнаменования, туча воронов, подобная огромной траурной вуали, пронеслась над обеими армиями со зловещим и мрачным карканьем.

Самые наблюдательные из рыцарей сразу же объявили, что это знамение большой битвы и великого кровопролития.

Однако погода начала проясняться, и снова выглянуло солнце. Англичанам оно светило в спину, французам било прямо в глаза.

Когда генуэзцы поняли, что придется идти на англичан, они принялись громко кричать, чтобы напугать противника; но англичане не дрогнули и, казалось, вообще их не слышали.

Генуэзцы снова возобновили свои крики и немного продвинулись вперед.

Англичане не сдвинулись ни на дюйм.

Наконец генуэзцы, прокричав в последний раз, открыли стрельбу.

Тогда английские лучники выступили вперед, натянули арбалеты и обрушили на генуэзцев град стрел.

Те из них, кто не знал, как метко стреляют противники, увидев, что их осыпают стрелами, пришли в ужас; среди них нашлись и такие, кто перерезал тетиву своего лука и бросал оружие.

Большинство генуэзцев бросились бежать.

И тут разыгралась невероятная сцена.

Генуэзцев и французов разделял большой ряд вооруженных людей, пышно разодетых и сидящих на богато убранных конях; они наблюдали вступление генуэзцев в бой, так что, когда последние побежали, путь назад им был отрезан.

Тогда король Франции, поняв, что эти наемники ничем помочь не способны, воскликнул:

— Ну что ж, перебейте этот сброд: он только дорогу загораживает!

И можно было увидеть, как солдаты, которые должны были вместе сражаться против общего врага, начали истреблять друг друга.

Все это время англичане продолжали стрельбу и каждый их выстрел достигал цели.

Вот так и началась битва при Креси в субботу 26 августа 1346 года, в час вечерней молитвы.

Настало время вспомнить о клятвах, которые были даны накануне, хотя, как мы уже знаем, их помнило немного французских сеньоров, ибо каждый из них, вместо того чтобы исполнять приказы своего предводителя-короля, жаждал биться в первой шеренге.

Однако среди них нашелся один, кто не забыл клятвы; это был король Богемии Иоанн Люксембургский.

Услышав, что битва началась, он спросил у находившихся при нем рыцарей, как войска выдерживают боевой порядок.

— Очень плохо, ваше величество, — последовал от-ает, — ведь генуэзцы отступили, а король отдал приказ их перебить, так что одни убивают, а другие защищаются — и все вместе только больше нам мешают.

— О, какой дурной знак для нас! — воскликнул король Богемии. — Ну, а где мессир Карл, наш сын?

— Мы не знаем, ваше величество, — ответили рыцари. — Думаем, он сражается далеко отсюда.

Тогда король обратился к ним:

— Вы мои люди, друзья мои, мои боевые соратники, а посему я умоляю вас отвезти меня на поле битвы, чтобы я смог обратиться к воинам и нанести хотя бы один удар мечом.

Те, кто был рядом с ним, согласились; чтобы не потерять друг друга в суматохе, они, поставив посередине коня Иоанна, связали уздечки своих лошадей и бросились в гущу врагов.

Легко понять, что у короля Франции сильно сжималось сердце от страха, когда он видел, как его людей одолевает горстка англичан.

Поэтому он спросил у мессира Иоанна Геннегауского, давшему ему совет, которому король не последовал, что же делать.

— Сир, я не вижу для вас другого выхода, — ответил рыцарь, — как отступить и укрыться в безопасном месте, ибо с вами, подобно тем из ваших друзей, что уже погибли, может случиться беда.

Король, дрожавший от гнева и нетерпения, не внял этому предостережению.

Он проехал еще немного вперед, ибо хотел присоединиться к своему брату, графу Алансонскому, чьи знамена развевались на небольшом холме.

Граф Алансонский по его приказу спустился на равнину и вступил в битву с англичанами. Он творил чудеса и приближался к полку короля.

Филипп желал бы соединиться с братом, но путь ему преграждало так много лучников и рыцарей, что пробиться сквозь них не удалось.

Однако эта битва, в целом злосчастная для французской армии, изобиловала отдельными высокими подвигами, однако, к сожалению, они были совершены напрасно.

Итак, кроме графа Алансонского, о коем мы упоминали, и старого короля Богемии, который, будучи почти слепым, бросился в самую гущу схватки, были еще граф Людовик Блуаский, племянник короля Филиппа и графа Алансонского, и герцог Лотарингский, без устали разившие врагов. Если бы сражение было дано утром и на позиции, находившейся на три льё впереди, а не началось слишком поздно, когда армия уже устала, или началось на другой день после ночного отдыха, то в историю не был бы вписан первый акт кровавой трагедии, именуемой битвами при Креси, Пуатье и Азенкуре.

Таким образом, французские рыцари, разбившие лучников принца Уэльского, врукопашную схватились с пехотой.

И англичане совершали прекрасные воинские подвиги, ибо короля Англии окружал цвет рыцарства.

Граф Норхэнтон и Арондейл, как мы уже писали выше, были готовы прийти на помощь юному принцу; они поспешили к нему и сделали это очень кстати, ибо иначе он не сумел бы отбить атаку французов.

Но, для большей уверенности, принц Уэльский послал рыцаря просить помощи у своего отца, короля Эдуарда, располагавшегося чуть дальше, на холме, рядом с ветряной мельницей.

Подъехав к королю, рыцарь обратился к Эдуарду:

— Ваше величество, графу Уорику, графу Кенфорту и мессиру Реньо Кобхэму, что сражаются вместе с вашим сыном, приходится трудно, ибо французы сильно их теснят. Вот почему они просят вас, чтобы вы и ваш полк помогли им одолеть эту опасность, ибо, если эта атака усилится и не будет отбита, они боятся за вашего сына.

Тогда король спросил рыцаря (его звали мессир Томас Норвич):

— Мессир Томас, мой сын убит или так тяжело ранен, что не может защитить себя?

— Нет, ваше величество, — ответил рыцарь.

— Прекрасно, мессир Томас! — воскликнул король. — Возвращайтесь назад к тем, кто вас послал, и передайте им, чтобы они не присылали ко мне гонца до тех пор, пока сын мой жив, ибо я хочу, как вчера сказал, чтобы день этот принадлежал ему и чтобы он заслужил шпоры рыцаря.

Мессир Томас Норвич привез ответ Эдуарда.

— Да свершится воля короля! — воскликнули принц и его рыцари.

Они стали сражаться с удвоенным мужеством, и поле битвы осталось за ними.

* * *

Можно, конечно, утверждать, говорит хронист, а мы повторяем вслед за ним, что там, где находилось столько доблестных мужей и простых солдат, там, где пало много французов, должны были свершаться прекрасные воинские деяния, которые остались нам неизвестны.

Мессир Годфруа д'Аркур, находившийся в армии принца Уэльского, узнал, что среди французов видели знамя графа д'Аркура; он отдал бы все ради того, чтобы спасти брата. Он прискакал туда, где, как ему указали, сражался его брат, но вовремя не успел и нашел на поле только его труп.

Позднее мы увидим, что из этого последовало. Вместе с графом д'Аркуром погиб и граф д'Омаль, его племянник.

С другой стороны, как мы уже рассказывали, граф Алан-сонский и граф Фландрский сражались доблестно, но не смогли сдержать натиска англичан и пали под своими знаменами, со всеми рыцарями и оруженосцами, сопровождавшими их.

Граф Людовик Блуаский и герцог Лотарингский, его шурин, яростно отбивались от окруживших их англичан и валлийцев, не пощадивших их. Но доблесть им не помогла, ибо они и все воины, что сражались вместе с ними, остались на поле брани.

Граф Осерский и граф де Сен-Поль умерли от ран на поле битвы.