Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 41

Вот оно как. Сын барона. Неудивительно, что четверо гвендлов не справились с ним, трагически недооценив: вопреки юному возрасту, сир Робин слыл лучшим бойцом Вудленда. Талант. Кайл пуще прежнего пожалел, что они не убили рыцаря, когда была возможность. Такой трофей невероятно возвысил бы его среди Гэннов. Да что там… Кайл прославился бы на весь Орфхлэйт.

Но теперь Эйлис даже не узнает, что с ним случилось.

Говорят, перед смертью весь жизненный путь проносится перед глазами. Ерунда: ничего подобного Кайл не испытал. Сожаления тоже развеялись — хоть и было, о чём сожалеть. Боль притупилась. Даже крупных капель дождя, забарабанивших по лицу, Кайл не чувствовал. Он уже не был частью этого мира.

— Давай, сир Робин… заканчивай.

Рыцарь занёс меч над грудью Кайла, но сознание потухло ещё прежде удара. Теперь уже навсегда. Последнее, что гвендл увидел — как сизая туча сменилась чистым ночным небом, усеянным звёздами. Вместо капель дождя, падавших вниз, вверх полетели искры.

Глава 5

— Остановимся, братья: время молитвы.

Церковь предписывала молиться Творцу Небесному минимум трижды в день. Не все верующие были достаточно прилежны, особенно что касалось полуденной молитвы. Но паладины, конечно, соблюдали указания в точности.

Можно было и поспорить о том, наступил ли полдень: солнца рыцари толком не видели. Небо с утра затянуло тучами. Однако спорить никто не стал — тем более что спутники Тиберия подустали трястись в сёдлах.

И сам магистр был рад слезть с коня: хоть Колуэй лежал недалеко от Фиршилда, сказалась долгая дорога из столицы. К тому же рыцарю приглянулась часовенка на перекрёстке двух широких, но вусмерть разбитых дорог.

На больших перекрёстках часто ставили часовни, и не просто для заботы о набожных путниках. Дело было в самой вере. Если точнее — в святой Белле, Благостной Деве, что принесла людям мрачной древности слово Его и благую весть Его. Белла поплатилась за это жизнью: её сожгли на перекрёстке, и ветер разнёс прах по четырём дорогам — во все стороны света.

А вместе с прахом — и веру в Творца Небесного. Потому последователи Его и почитали перекрёсток. Их равносторонние кресты изображали именно пересечение дорог. К этой форме тяготели в архитектуре, а почти век назад Бернард IV Набожный, король Стирлинга в те времена, даже додумался строить подобным образом армию. К счастью, от этого отказались после первого поражения. Творец Небесный всемогущ и всемилостив, однако не поощрит любую глупость, совершаемую в его честь.

В противовес кресту, дурным символом верующие считали круг. Это дорога без начала и конца, путь в никуда. К тому же круг издревле был связан с языческими суевериями.

Священника, что заботился о часовне, оторвали от уже начатой молитвы. Тиберию стало неловко.

— Простите, отец, что потревожили вас. Мы не нашли лучшего места в дороге.

Старик вовсе не был расстроен или разозлён.

— Истинное чудо, что такие благочестивые рыцари и сам паладин-магистр решили помолиться в моей скромной обители! Счастлив принять вас, братья во кресте. Идёмте к алтарю, скорее!

Всадники продолжили путь спустя полчаса. Тиберий ехал впереди, рядом с местным рыцарем — сиром Вилфордом Винслоу, которого барон назначил провожатым. Следом везли знамёна два паладина: Деметрий — церковную хоругвь, Хирмений — паладинский стяг. Сир Амадей замыкал маленькую колонну. Вопреки изначальным планам, они всё же прихватили нескольких сквайров.

Винслоу магистру сразу же не понравился. Даже несмотря на то, что среди рыцарей Вудленда он был, похоже, самым ярым сторонником Церкви — и помогал сгинувшему Вермилию.

Тиберий начинал понимать слова барона о сложном отношении вудлендцев к деятельности церковных рыцарей. Сир Вилфорд производил впечатление человека, в истовости которого говорит вовсе не искренняя вера, не чистая любовь к Творцу Небесному. Скорее речь шла о пристрастии иного рода — каковое в борьбе с ересью легко утолить.

— Ну… не то шоб они взошли на костёр… ходить-то уже не могли! — Винслоу расхохотался. — Я аж боялся, что с парочкой их этих нечистых отродий переборщил. Что трупы жечь придётся. Но всё прошло как должно! Мы согнали деревенских, шоб поглядели на казнь в назидание, и до самого конца никому уйти не дали. А горело-то долго: дрова собрали сырые.

Пухлые щёки Винслоу снова запрыгали, лицо покраснело, а маленькие глазки прищурились так, что почти исчезли. Тиберий поморщился. Сир Вилфорд смущал его откровенной кровожадностью и совсем не походил на крепкого бойца. Но, как заверил барон, Винслоу — небогатый, однако старый и уважаемый в Вудленде род. А сам сир Вилфорд — человек надёжный.

— Помните, сир Вилфорд: страдания заблудших служат лишь очищению их душ. Мы ни в коем случае не должны теми страданиями наслаждаться, какой бы праведной яростью ни пылали к неверным, еретикам и слугам Нечистого. Архиепископ каждого паладина тщательно наставляет о том, и сам я стремлюсь донести сию мысль до любого, кто стоит на защите креста.

Винслоу пожал покатыми плечами. Его грушеобразная фигура даже в доспехе не смотрелась так, как должно выглядеть рыцарю. Ко всему прочему, речь Вилфорда выдавала в нём человека плохо образованного, хотя достойного происхождения. Тиберий не привык видеть таких рыцарей.

— Не знаю, магистр. Не свезло мне бывать на проповедях архиепископа. Вам перечить не смею, но вот паладин Вермилий, знаете, слова поперёк мне не говорил. За все три месяца, что мы ловили да жгли проклятущих ведьм. А рыцари Перекрёстка… Ну, это… На вас не похожи. Сами увидите.

Орден Перекрёстка был силён в глубине страны — а не в столице, расположенной на юго-западе Стирлинга. Поэтому Тиберий братьев этого ордена знал плохо: лишь немногих столичных да успешно выступавших на турнирах. Вполне возможно, что их вера слабее. И не столь чиста, как у самого Тиберия, но чего тут удивительного? Именно поэтому Тиберий — паладин, а они — нет.

А вот рассказы о Вермилии немало удивляли. По всему выходило, что пребывание в восточных пределах Стирлинга ожесточило одного из самых опытных и уважаемых братьев. Оказавшись в жестоком краю, он сам быстро изменился к худшему. Отошёл от принципов смирения и милосердия.

Этим соображением паладин и поделился с местным рыцарем.

— Хм… Ну тут видите, оно какое дело… — Винслоу почесал подбородок, подбирая слова. — Вот говорят на проповеди: ворожеи в живых не оставляй! А потом, значица, что-то про милосердие. Оно ж простому человеку одно-то с другим увязать трудно. Вроде и жги ведьму, вешай язычника. А вроде и будь к ним милостив. Я человек простой, никак этого в толк не возьму. Да особо и не пытаюсь, просто дело своё делаю: всю жизнь гвендлов давлю, аки клопов. К этим вообще какое милосердие? Зверьё есть зверьё.

Тиберий подумал, что Винслоу лукавит. Красочные описания пыток пособников гвендлов и уличённых в колдовстве женщин говорили о большом удовольствии от процесса. Сомнительно, что он так полюбил истязания, внимая речам проповедников. Уж магистр-то в проповедях разбирался. Прекрасно знал, какое место в них обыкновенно уделяется любви к ближним, а какое — методам, коими этих ближних следует защищать.

— Всё просто, сир. Для истинно верующего человека есть только два пути: либо славить Свет, либо сражаться с Тьмой. Мы рыцари, мы держим в руках оружие: значит, борьба с Тьмой суть наш рубеж. Но один монах много лет назад сказал мне мудрые слова… Когда смотришь в Тьму — и сама Тьма смотрит в тебя. Нужно быть осторожным, чтобы не стать чудовищем, сражаясь против них.

— Честно сказать, понятнее не стало. Если я Тьму давлю, значит — сам на светлой стороне. А разве по-другому бывает? Мудрёно это всё, магистр. Не для простых людей вроде меня: я хоть рыцарь, а книгу в жизни одну прочёл. Писание Святое. Другой у нас в замке не было.

Прозвучало вполне логично. О самой необходимости борьбы с мракобесием говорили и святые книги, и высшие церковные иерархи. Но методы они описывали очень обтекаемо. И неспроста, подумалось теперь Тиберию: в рассуждениях обо всём это легко зайти слишком далеко. Задать самому себе вопросы, ответы на которые лучше не знать.