Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 4

Ангус намеревался пройтись, чтобы осмотреть город при дневном свете: многочисленные шатры скрывали Фадл из виду. Однако до края лагеря не дошёл — из-за неожиданной встречи.

Игги уже никто не чаял увидеть живым. Этот красавчик был младше Ржавого Отряда — он и родился прямо в лагере, будучи сыном одного из самых матёрых ветеранов. Игги все любили: и как плоть от плоти «ржавых», и как надёжного солдата, и за задорный нрав.

Но теперь Игги был мрачен, и неудивительно — учитывая бурую от крови повязку, закрывающую половину лица.

После штурма приграничной крепости его сначала вовсе оттащили к мертвецам. Кресс ещё вчера не сомневался: оправиться от такой раны невозможно, Игги однозначно не жилец. Уж насколько все люди Шеймуса привыкли к смерти, вечно дышащей в ухо — но от этой потери у многих кошки на душе скреблись.

Однако Игги, всю дорогу без движения лежавший в телеге, сегодня уже сосредоточенно чистил песком ствол аркебузы — пусть молча и без привычной улыбки.

— Ты чего, на штурм собрался?

Юноша зыркнул единственным оставшимся глазом и промолчал.

— Игги, засранец, я к тебе обращаюсь!

Тот беззвучно пошевелил губами — явно выругался, но после всё-таки ответил. Голос Игги был прежним, в отличие от лица: тонким и высоким, почти девичьим.

— Вы же сами видите.

Намерение Игги читалось вполне ясно, но вопрос был не о том. Юноша не носил ни офицерского звания, ни «ржавого» плаща — но позволял себе побольше, чем другие солдаты.

— Ты ещё вчера был почти мёртв. Самое время молиться какому-нибудь богу, а не лезть на стену.

— У меня по-прежнему две руки и один глаз. Вполне достаточно, чтобы стрелять. Я не собираюсь сидеть в лагере. Или поубиваю побольше напоследок да сдохну… или возьму то, что мне теперь должны.

Убивал Игги всегда не хуже прочих, грабежа тоже не чурался, но никогда так об этом не говорил. Видать, увечье парня изменило: хорошо бы только на время. Ангус вздохнул. Он, может, и хотел запретить Игги идти в бой. Но…

Настрой солдата вызывал уважение. По правде говоря, Ангус не был уверен, как вёл бы себя на месте Игги. Тяжкие увечья — не редкость. За ними следовало годичное жалование, а дальше либо работа некомбатанта, либо иная дорога на остаток жизни.

Но бывало и так.

— Ну, чего тут скажешь… Не потянешь — не обессудь: из жалости в строю не держим. Если сможешь сражаться, как раньше, то сражайся. Хорошая заявка на плащ.

— Да плевать: как капитан решит. Дадут плащ — хорошо. Но я бы предпочёл глаз.

Плащ, помимо почёта и свободы от худшей работы, означал двойное жалование и преимущество в дележе трофеев. Хоть что-то хорошее: золото способно скрасить любую жизнь…

Времени на разговоры по душам не было, и в собеседнике Игги явно не нуждался. Ангус зашагал прочь в несколько подпорченном настроении.

Глава 3

Появление наёмников в осадном лагере вызывало всеобщее возбуждение. Большую часть войска составляли ополченцы, только что собранные для подавления мятежа. Столь непохожих на себя людей они прежде не встречали, зато наслышаны о Ржавом Отряде были — в основном, конечно, всяких небылиц.

Вельможи и их приближённые знали о наёмниках гораздо больше. Джамалутдин-паша сразу отметил разницу между теми, кто действительно воевал вместе со Ржавым Капитаном, и прочими.

Первые, хотя и осторожно, но проявляли уважение. Даже выражали уверенность, что уж теперь-то суровый приказ халифа непременно будет исполнен. Вторые в лучшем случае мыслили так: если приговор вынесен, кто-то должен его исполнить — но это не значит, что палач достоин почёта и славы.

Больше всех подкреплению были рады маркитанты, потянувшиеся из попутных городов вслед за армией. Они поначалу рассчитывали на долгую осаду и уже считали в уме барыши. Быстрый штурм города не сулил доходов от торговли. Так что наёмники появились очень кстати — они расставались с золотом и серебром легко.

Всё это пробудило в визире ещё большее любопытство.

— На базаре говорят, что их шлюхи носят украшения дороже, чем у наших жён. Занятное, должно быть, зрелище! Чудно Иам, да святится небесное царстие его, сотворил этот мир: даже на войне мы можем найти нечто забавное.

— Я не слишком разбираюсь в украшениях, визирь. Но посмею посоветовать вам не употреблять этого слова в разговоре со Ржавым Капитаном.

— Которого?

Алим ар-Малави, юноша из очень знатного рода, с наёмниками Висельника уже сражался плечом к плечу. Обо многом говорил тот факт, что он употреблял иное прозвище Шеймуса.

— «Шлюхи». Не скажу, что успел хорошо узнать традиции иноземцев за время похода на Рачтонг, но у Ржавого Отряда всё устроено сложно. Когда они надолго встают лагерем, то живут почти как деревня — если есть дерево, отстраивают что-то вроде форта за пару дней. У женщин, которые за ними следуют, всегда бывает много более важной работы, хотя… их нравы гораздо свободнее наших, это правда.

Визирь, сопровождаемый немногочисленной свитой и личной охраной, шагал от своих богатых шатров к лагерю мураддинского ополчения. Там планировали третий штурм Фадла: следовало появиться лично, пусть Джамалутдин и не собирался командовать.

— Хочешь сказать, что наёмники Шеймуса возят с собой семьи?

Джамалутдин-паша был удивлён. Как визиря, его прежде интересовало одно: оправдывают ли наёмники немалые средства, которые тратятся на их содержание. В тонкости он не вникал.

— Кажется, некоторые да. Эти люди вообще чем-то напоминают большую семью… клан, если хотите. Нам непросто понять народы Ульмиса, даже за несколько лет бок о бок. Им нас — тоже не легче. Я лишь посмел дать небольшой совет, потому что на подступах к Рачтонгу из-за всего этого вышла скверная история. Когда мы заняли первую крепость, некоторые командиры заявили, что их оскорбляет вид шлюх, разгуливающих по замку. Ржавый Капитан тоже оскорбился: отвечал, что найми его король Муанга — шлюхами давно стали бы жёны тех командиров. Едва не кончилось поединком.

О несостоявшемся поединке Джамалутдин-паша краем уха слышал. Но подробностей мураддины особенно не описывали, потому как желающих скрестить клинки с Висельником тогда не нашлось. Едва ли была правдива хоть половина слухов о нём, рисующих скорее демона, чем человека — но под пересудами явно лежала определённая почва.

— Капитан говорит по-мураддински?

— На удивление хорошо говорит, разве только с акцентом. Он неплохо образован.

За усеянным жилыми шатрами полем начинались передовые позиции, где мураддины поставили осадные орудия. Увы, требушеты оказались почти бессильны против стен Фадла, а больших пушек привезли всего несколько.

От фадлских арбалетчиков, лучников и лёгких кулеврин позиции защищала длинная насыпь. На ней Джамалутдин-паша заметил человека, которого сразу узнал, хотя прежде никогда не видел.

Первое, что визирь понял о Висельнике — почему ему дали такое прозвище.

Силуэт Шеймуса и правда напоминал человека, болтающегося в петле. Он сильно сутулился набок: вероятно, из-за уродливо огромного роста. Не все люди вокруг были ему даже по грудь, а уж по плечо — единицы. Крайняя худоба и непропорционально длинные руки усиливали ассоциацию с трупом. Одеждой капитан подчёркивал своё жутковатое сложение: оранжево-красный плащ носил наброшенным на одно плечо, а его камзол не имел тех смехотворно пышных рукавов, что у большинства наёмников. Напротив: плотно облегал иссушенную фигуру.

Капитана окликнули, и он тотчас спустился с крутой насыпи, придерживая одной рукой меч на перевязи, а другой — шляпу. Двигался Висельник с совершенно неожиданной плавностью: можно сказать, почти грациозно. Спустя мгновение скрюченная фигура нависла над визирем и его свитой.

— Большая честь быть представленным вам, Джамалутдин-паша: меня несколько раз принимали при дворе халифа, но вы, верно, посвящали те дни неотложным делам государства.

Капитану пришлось глубоко поклониться, чтобы его голова оказалась почти вровень с головой визиря.