Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 37

— Двадцать четыре. — позволил себе поправить барона Амадей.

Он превосходно знал историю Великой войны. Многие родственники Амадея, человека высочайшего происхождения, сложили головы на её полях.

— Ах… ну пусть так. Что за бой — песня! Рубились с балеарцами от рассвета до заката. Пикинеры Мендосы трижды убивали подо мной коня. Сильны были… Да и мы были сильны. Десять тысяч всадников: земля на дыбы вставала! Снег таял от горячей крови! В решающий момент, когда рыцари Стирлинга едва не дрогнули, король сам повёл нас в атаку. Я помню, как скакал рядом с ним. О да: я помню! Двадцать четыре года назад, говорите? Словно вчера. Никогда не забуду эту атаку. Славные времена… И славная картина, хотя мастер мне немного польстил. Не скакал же я на пики без забрала, что за глупости?

Глаза барона засверкали ярче свечей в канделябрах. Он заёрзал на кресле, приподнялся, сжал кулаки — наверняка сам того не заметив. Но быстро успокоился.

— Я заказал эту картину, когда мой мальчик и принц Бернард подросли: детям скучны рассказы без картинок. Вернее, я хотел заказать лишь книгу с хорошими гравюрами. Написал о том королю, у нас ведь добрых мастеров не водится. Ну а старик Балдуин, вы знаете, он всегда был щедрой душой: вместе с книжкой прислал ещё и это.

Бернард, младший из двух сыновей короля, воспитывался в Фиршилде до шестнадцати — лишь около года назад вернулся к столичному двору. Балдуин мудро рассудил, что кронпринца должно готовить к правлению, а Бернарда отослать в место, подходящее для воспитания военачальника. Король знал Клемента Гаскойна ещё с середины Великой войны, так что его решению удивились немногие.

— Я старался поучать и вдохновлять своим примером равно как и сына, так и принца. Кажется, милостью Творца Небесного, преуспел. Когда-нибудь и мой мальчик поскачет в бой подле Бернарда… да… однако и я сам, знаете! Пусть уже стар, но даст Творец Небесный войну — готов снова забраться на коня! Ещё достанет в моих членах силы поднять знамя Гаскойнов на защиту Стирлинга!

Лорд Клемент потряс пудовым кулаком. Его слова не вызывали сомнений и без такого жеста. Тиберий про себя усмехнулся: турнирные сшибки! Да победи хоть в тысяче турниров — с этим стариком не сравнишься.

Однако какое бы восхищение ни вызывал старый рыцарь — пора было мягко повести разговор в ином русле.

— Не могу передать, насколько приятно и ценно услышать ваши рассказы о великих битвах прошлого, барон. Это действительно огромная честь и радость. Но не сочтите дерзостью… увы, нас привело сюда иное.

— Знаю. — Клемент вздохнул вполне искренне. — Печальное дело.

— Перейдём же к нему, если позволите. Поведайте нам, барон: удалось ли хоть что-то выяснить о судьбе паладина Вермилия?

— Нет. Могу сказать лишь одно: он определённо мёртв. Попади Вермилий в лапы гвендлов — за него давно потребовали бы выкуп.

— Неужели не обнаружено никаких следов? Если донесения не лгут, наш брат пропал на дороге между близко расположенными деревнями.

— Утром после его исчезновения зарядил такой ливень… Будто небеса разверзлись, помилуй нас Творец Небесный. Размыло к Нечистому и дороги, и тропы. Рыцари Перекрёстка сами вели поиски. Насколько знаю — без толку, но лучше вам их спросить. Они по-прежнему стоят в Колуэе. Деревенька такая…

— А как же ваши люди? Ведь они лучше знают леса.

— Я посылал людей на поиски, но знаете… буду честным, как полагается рыцарю и лорду. Не очень-то рьяно мы разыскивали паладина. Признаю: по нему в Вудленде не слишком скучают.

А вот это прозвучало очень дурно. Очарование старого воина для Тиберия немало померкло, но он постарался скрыть эмоции.

— Почему же так?

— Известное дело, благочестивые сиры. Паладин, когда прибыл, показал грамоту архиепископа: дескать, благословлён искоренять ересь и языческое мракобесие. Бороться с гвендлами и их… влиянием на местный люд. Вы же сами видели: здесь много древней крови. Гаскойны о помощи в этом деле никогда не просили. Много лет я стерегу границы Восточного леса, а до меня это делал отец, и отец моего отца, и другие мужи нашего рода. Это наш долг. Но и противиться воле архиепископа я, конечно же, не посмел. Проблема в том, что паладин Вермилий… слишком увлёкся.

— В каком это смысле: «увлёкся»?

— Знаете, сколько ведьм он пожёг в моих землях за неполных три месяца?

Паладины покачали головами. Барон, заметно помрачнев, наклонился в их сторону.

— Пятьдесят одну. Пятьдесят одну здоровую деревенскую бабу, любая из которых могла трудиться в поле, ухаживать за скотиной да рожать мне крестьян и солдат каждый год. Кто эти потери возместит, скажите? Архиепископ? Кого я выдам замуж вместо тех баб: монахинь, что ли? Не подумайте, я в воле Церкви не сомневаюсь… но подобного, как властитель Вудленда, не могу одобрить. А хуже всего — это смутило народ. Если вы думаете, что погромы в деревнях начались из-за гвендлов, то смею заверить: нет. Паладин Вермилий пустил кровь, и мужичьё почуяло её запах. Где-то вскрылись старые обиды. Где-то увидели знак, что пора резать крещёных гвендлов. И покатилось…

— Церковь казнит бескровно. — возразил Деметрий.

— Помилуйте! Это пустая фигура речи. Хоть сожги, хоть повесь, хоть отруби голову, а человека уже не вернуть. Смерть есть смерть: для Церкви, может, и важно, «чистая» ли она была. А для меня и простых людей… Не скрою: дурно обстояли у нас дела до прихода паладина. Но мы справились бы сами — ведь справлялись всегда. Веками справлялись! А он сделал только хуже.

— Я, однако, убеждён: паладин Вермилий не совершил ни одной казни, если против ведьмы не имелось веских свидетельств. — Тиберий говорил мягче Деметрия, но весьма уверенно.

— Да хоть и имелись… кабы ведьмы могли сделать урожай богаче, скотину и зверя пожирнее — так заслужили бы защиты не меньше, чем добрые верующие. Не сочтите эти слова ересью, ради всего святого, но я говорю откровенно. Жизнь в Вудленде тяжёлая. Всегда была такой, а уж после войны в особенности. Вермилий её облегчил лишь одним: когда исчез. Сгинул, и всё как-то само собой улеглось.

Слова, конечно, откровенно крамольные. Тиберий порадовался, что взял в чертог только самых проверенных, рассудительных и смиренных братьев: иначе разговор принял бы дурной оборот. Подобрать ответ даже ему оказалось непросто.

— Ведьмы на то и ведьмы, чтобы причинять слугам Творца Небесного только зло. Они служат Нечистому. Вы сами прекрасно это знаете.

Лорд Клемент саркастически хмыкнул. Так выразительно, что это прозвучало даже хуже, чем его суждения насчёт «защиты ведьм». Немногие в Стирлинге могли вести себя подобным образом. Однако столь знатный, прославленный и дорогой лично королю человек — мог. Тем более здесь: в отдалённых землях, коими владел по праву.

— Достопочтенные паладины! Позволите старику задать один неудобный вопрос?

— Всё что пожелаете, барон.

— Прекрасно. Вопрос таков… Вы сами, собственными глазами, видели какое-нибудь колдовство? Отвечайте честно, прошу: архиепископ вас здесь не услышит.

Паладинов вопрос действительно смутил. С одной стороны, ответ был очевиден. Но как же его озвучить? Прямое попрание святых обетов — сомнение в вере!

— Не тушуйтесь, милорды. Уважьте старика. Говорите откровенно.

Тиберий, скрепя сердце, всё-таки произнёс:

— Нет. Но…

— Вот именно. — перебил его барон. — Я так и думал. Послушайте же человека, который ходил в глубину Восточного леса… Я видел кое-что, о чём предпочёл бы забыть. Я видел ужас. Видел его лицо, милорды. И многие из моих людей тоже. А кто не видел — тот слышал или чует. Паладин Вермилий явился сюда и начал наводить порядки, к которым был привычен, но…

Барон Гаскойн на мгновение отвёл взгляд. Наверняка он понимал, что уже наговорил лишнего — и теперь хотел получше подобрать слова.

— …но скажу так. У Церкви свой подход: не смею ставить его под сомнение. Однако здесь, в Вудленде, с ведьмами шуток не шутят. И я совсем не удивлён, что Вермилий кончил так, как кончил.