Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил - Страница 9

Они кружили на истоптанной траве. Грим не решался что-то предпринять, Дагдамм тянул время, наслаждаясь страхом соперника, совершенно уверенный в своей победе. Наконец он сделал резкий шаг, почти прыжок, вперед, одновременно нанося удар сверху вниз.

Грим, вместо того, чтобы парировать, или попытаться нанести колющий удар своим клинком, бросился ему в ноги в том самый миг, когда Дагдамм провалился вперед, со страшной силой обрушив меч на то место, где Грима уже не было.

Асир полоснул мечом чуть выше ступни Дагдамма, тот взвыл от боли и повалился на землю, а Грим наступил на его вооруженную руку. Он мог бы искалечить царевича, отрубить ему кисть руки, но предпочел просто перенести весь свой вес на ту ногу, которая прижимала запястье Дагдамма к земле.

— Твоя жизнь — моя, царевич Дагдамм. Ты — моя жертва. — тихо сказал асир, приставив острие меча к горлу Дагдамма, на котором бешено ходил кадык.

Никто из собравшихся, даже сам каган, не решился бы вмешаться в этот момент.

— За твою жизнь я хочу двух лошадей с упряжью, полные доспехи, копье, длинный меч, щит и шатер для меня и моей жены.

— Все это твое. Возьми еще верблюда с двумя горбами. И пусть твоя жена выберет три дюжины овец и коз в моих стадах. Подарок вам на свадьбу.

Слышавшие их разговор решили, что асир слишком уж мало запросил за жизнь сына кагана, но другие говорили, что чужестранец поступил разумно, не потребовав ничего, что оскорбляло бы Дагдамма или разоряло его.

Раненого Дагдамма его люди потащили куда-то прочь, рядом бежала невысокая молодая гирканка.

Грим поднял меч царевича и его щит. Он одержал славную победу и разбогател, а также приобрел жену и всё в один вечер. Поистине, Каррас подарил ему новую жизнь, а боги киммирай оказались милостивы к нему.

— Кровь пролита, тень Конана может быть довольна. — сказал каган. — Огонь мне!

Каррасу подали зажженный факел и он, обойдя вокруг костра, сам поджег его со всех сторон. Политое маслом дерево скоро вспыхнуло, и огонь взвился в чернеющее небо. Гул пламени скрывал и треск сгоравших на нем кровавых подношений, и приглушенные крики Туя-нойона.

Киммирай построившись в долгую процессию обошли огонь и каждый бросал в пламя что-то дорогое для него, пусть только мелкую серебряную монетку, столь стертую, что нельзя было разобрать, что же на ней выбито, или напротив, драгоценные украшения, стоившие как целый табун тонконогих коней.

Потом они вернулись за столы и принялись пить и есть, петь протяжные песни и предаваться воспоминаниям о павшем.

Когда отбушевал огонь погребального костра, киммирай разожгли множество обычных кострищ, чтобы праздник мог продолжать до самой глубокой ночи.

Грим же искал свою новоприобретенную супругу. Надо расспросить ее, что теперь — думал асир. Наверняка брак должен быть как-то освящен, проведены какие-то ритуалы, сыграна настоящая свадьба. Но больше всего он мечтал увидеть Гульджахан.

Разыгравшееся воображение рисовало ему сцену объятий, благодарных слез и он, увидевший свою нареченную меньше часа назад, уже мечтал, как она бросится ему на шею. Однако красавица все время убегала от него, и погоня асира за женой являла собой зрелище столь комическое, что многие киммирай стали бы смеяться в голос, если бы не великая тризна по Конану, сыну Карраса.

Наконец он нашел ее, заплаканную, у ручья.

Гульджахан пробовала даже драться, но была слишком уж слабой для этого. Грим недоумевая (он рассчитывал хотя бы на благодарность за спасенную молодую жизнь) с силой стиснул ее руку и потащил за собой.

Дивная красавица продолжала плакать.

— Да в чем же причина твоих слез, женщина? Ты жива, а со мной будешь богата и знатна. Я победил Дагдамма ради тебя! Что ж, ты не знаешь меня и должно быть боишься, но поверь мне, я жесток с врагами на поле битвы, а не с женщинами в своем доме. Или твое горе по царевичу столь велико?

— О, Грим-чужеземец. — отвечала Гульджахан. — Я плачу по Конану, но больше всего я плачу по тебе, безумцу, что решил связать свою судьбу с со мной, проклятой, приносящей несчастье.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ха! — отвечал Грим. — Что-то твое проклятие не действует на меня. Я ведь победил Дагдамма, которого боятся даже его названные. Должно быть с тех пор, как Каррас дал мне новую жизнь, с новой жизнью я приобрел и новый запас удачи.

Но такой уж уверенности в своих словах он не чувствовал.

— Я должна погубить в жизни девять великих воинов, девять великих вождей. О, семеро уже мертвы!

Может быть Дагдамм умрет от раны. — мрачно думал Грим.

Его в самом деле обуяла страсть к этой красавице, чье имя и облик указывали на то, что принадлежит она к народам старого Иранистана. Но, как и все асиры Грим был суеверным. «Только жены, приносящей несчастье, мне не хватало».

Вокруг царила ночь, густая южная ночь.

Гудели всевозможные дудки и рога, тянули свои пронзительные мелодии флейты и свирели, взрыкивали киммерийские мехи.

Люди пели.

Пели о тенях, бродящих по степи, пели о вечных пирах в небесных чертогах, пели старые и новые песни. Но во всех их песнях герой мучительно умирал, погибал от предательства или коварной ловушки, родичи искали отмщения, жены сходили с ума или уходили следом за героями. Казалось, над героем любой песни висел неумолимый рок, толкавший его к погибели, обычно не только преждевременной и мучительной, но еще и некрасивой, подлой.

Грим-асир, всего лишь день, назад подставивший свою шею под нож великого кагана, тащил за руку жену-иранистанку, погубившую, по его словам, семь великих вождей.

Где-то не столь уж далеко другая женщина накладывала повязку на кровоточащую рану Дагдамма.

Должно быть с девятого на неба на них смотрели тень Конана, тень Пурушты и тень Туя-нойона.

А может мертвые и вовсе не смотрят вниз, носясь на ветрах?

Кто знает…

VIII. Совет кагана

В большом шатре кагана собрались его военачальники, избранные воины, советники. Две дюжины человек, каждый из которых высоко стоял в племени. Грим чувствовал себя здесь чужим.

Опаленные солнцем, смуглые лица.

Мускулистые руки, привычные к мечу и поводьям боевого коня.

Лишь двое из мужчин достигли того возраста, когда киммирай считают приличным отращивать бороду, но и безусых почти не было.

Некоторых из собравшихся Грим уже знал.

Другие лишь недавно прибыли из отдаленных лагерей.

Не было никого от киммерийских общин, что вели оседлую жизнь вдоль больших рек, или в озерном краю. Те кланы больше были привержены обычаям старой родины, не любили демонстрировать верноподданнические чувства степным каганам и по-прежнему управлялись родовыми старейшинами. Но меч они держали в руке столь же уверенно, сколь и плуг, так что кочевые кланы не смели теснить их, тем более, что оба сообщества тесно нуждались друг в друге.

Но пахари пришлют своих послов позже, сейчас церемонно пили кумыс и ждали первого слова кагана степные властители.

Адар — сводный брат Карраса, сын старого кагана и киммерийской воительницы Нарины. Не слишком похож на своего властного брата, чистокровный киммериец, рослый, с узким лицом и тяжелым подбородком. Говорили, что он опытнейший полководец кагана, ни разу не проигравший сражения.

Кайран — широколицый великан, свирепость которого внушала порой опасения даже самому Каррасу.

Гварн — командир «левой» тысячи всадников, самый юный из собравшихся, со зверским, изуродованным шрамами лицом и могучими плечами, яростный, нерассуждающий боец.

Кайдарн — командир «правой» тысячи, немолодой, уже грузнеющий, со спокойным взглядом серых глаз.

Наранбатар — полукровка, командир «сыновей ночи», по-гиркански коренастый, по-киммерийски остролицый и синеглазый.

Среди покрытых шрамами бывалых военачальников Грим с удивлением увидел Нейла, юнца, почти мальчика. Конечно, напомнил себе асир, он сын Карраса, но неужели это повод присутствовать на совете?

Или Каррас не надеется, что Дагдамм выживет, и привел другого сына взамен больного наследника?