Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил - Страница 21

— Руби ублюдков!!! — надрывались киммирай.

— Убивайте варваров!!! — отвечали им аваханы.

Но многие просто истошно кричали, выли, рычали будто звери.

Бахтияр отдал последнюю команду. В бой должны были вступить все аваханы, способные держать оружие.

Последние сотни аваханов ступали в мутную, смешанную с песком, воду небольшой реки, когда к Бахтияру прискакал на покрытом кровью и пеной коне юный, безбородый «сын эмира». По лицу юноши лились слезы. И как очень скоро узнал Бахтияр, плакал он не от страха и не от боли.

— Господин! — рыдая воскликнул «сын эмира». — Наш повелитель пал!

Борясь со слезами, он быстро поведал, как разворачивались события. Как громили они варваров, как эмир вел их в битву, как возник перед ними варварский царь.

— Он ранил коня эмира, тот упал и придавил собой нашего повелителя. Тогда варвар набросился на него и…

Забрызганный кровью молодой воин в голос заплакал. Это было странно, даже по любимому правителю так обычно не плачут. Бахтияр присмотрелся к нему и понял, что юноша этот не только по имени, но и по крови — сын эмира. Сарбуланд, конечно, любил своих мальчиков, но и женщин гарема не редко радовал посещениями, выделяя обычно самых юных. Так что этот юноша не только воин ближней стражи его покойного брата. Он племянник Бахтияра.

— Он насадил его голову на копье и пустился в пляс. Он танцует там, насадив голову моего отца на копье! Господин, еще немного, и мы проиграем эту битву!

Бахтияр приказал подать ему коня и решил броситься в самую гущу битвы во главе пяти десятков своих стражей шатра. Этим он, возможно и нарушал последний приказ брата, но пока Бахтияр на самом деле не искал славной смерти и не шел мстить за Сарбуланда. Он рассчитывал победить. Он — последний из трех братьев-правителей. Его появление на поле боя должно воодушевить аваханов, если они пали духом после гибели эмира.

Тут раздался все перекрывший голос.

— Хан харрадх!!! — прорезал грохот сражения львиный рык Дагдамма.

В сражении наступил некий переломный момент. И дело было не только в гибели эмира, чью голову теперь нес на копье Наранбатар, следуя всюду за Каррасом. Смерть почитаемого правителя вселила скорбь в сердца аваханов. Но они, конечно же, не побросали мечи и копья. Они дрались не только за Сарбуланда, они дрались за свою жизнь.

Просто хаос битвы, в котором порой нельзя было отличить своих от чужих, стал собираться в некий кровавый порядок.

И как с горечью заметил Бахтияр, размахивавший саблей, отражая и нанося удары, порядок этот был киммерийский.

Во время отчаянной атаки эмира Орда утратила всякое подобие дисциплины и строя. Но сейчас каган и его сын возвращали власть над своими воинами.

Воины киммерийской Орды собирались отрядами вокруг самых сильных и прославленных своих воинов.

Некоторых из них Бахтияр даже знал.

Сам великий каган.

Его сын, этот дэв во плоти, Дагдамм.

Гирканец Ханзат-хан.

Бахтияр во главе своих воинов рванулся наперерез Каррасу, который вел полторы или две сотни киммирай за спину аваханского воинства.

Они столкнулись уже у самой реки, на истоптанном, красном от пролитой крови песке. Всадники кололи и рубили друг друга и лошадей врага. Кони кусались и били копытами, сбрасывали своих седоков и хватали зубами тех, на кого им указывали наездники. Лязг металла, яростные крики, ржание лошадей, и тот треск, с которым оружие рвет человеческую плоть и дробит кости.

Бахтияр сам захваченный сражением, уже не руководил им, не видел, что происходит в отдалении.

А три сотни воинов Дагдамма, возглавляемые своим предводителем, теснили аваханов. Был среди этих киммирай и Коди, который дрался так, что даже Кидерн сейчас не назвал бы его бараном. В бою Коди был истинный лев.

Рядом с царевичем рубились самые яростные и могучие его люди.

Кровожадный Кидерн, чей плащ из скальпов было видно издалека.

Огромный, почти не уступавший силой Дагдамму Вейлин.

Прославленный мечник Карн.

Каждый на самом деле стоил девяти воинов врага. Это были лучшие из лучших, самые сильные, безжалостные и умелые бойцы. В самых лучших доспехах, с самым лучшим оружием. На самых крупных, выносливых и злобных конях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Их подвиги воодушевляли других киммирай и гирканцев. И они шли следом за своими героями.

Аваханы все еще превышали врага числом.

Бахтияр вскричал от радости, когда увидел, как упал Каррас. Но очень скоро этот вопль сменился стоном разочарования. Каган был невредим, под ними убили коня. Ему подвели другого, и он продолжал командовать своими людьми, и пускать из тугого лука стрелы, которые пробивали любую кольчугу.

За спиной его полукровка Наранбатар, богатырь с раскосыми глазами гирканца, держал на копье голову Сарбуланда.

Бахтияр попробовал пробиться к Каррасу, но его ранили в лицо, потом в руку. Истекая кровью, военачальник приказал своим людям вывезти его из сражения. Каррас бросил в погоню полусотню гирканцев, но они увязли в схватке с воинами Бахтияра, которых тот оставил прикрывать отход.

На покрытых пеной, хрипящих конях, они взобрались на холм.

Мало что можно было разобрать в том пыльном клубке воющих людей и ржущих лошадей, который перекатывался туда и сюда по долине реки.

Но, по всей видимости, Каррас брал верх над оставшимися без руководства воинами эмира. Бахтияр немного пришел в себя.

Огляделся, увидел чуть больше ста человек.

Многие ранены, некоторые тяжело.

Он приказал тем из них, кто был невредим, и чья лошадь еще не спотыкалась от усталости, отправиться обратно, в битву. Искать там маликов племен, и передать им приказ Бахтияра. Отступать, выходить из сражения. Собираться на холме.

Это было поражение, разгром.

Но Бахтияр еще надеялся вывести хотя бы часть армии из Степи.

Сердце его защемило от вдруг нахлынувшей тоски.

Он так давно не видел жену, не видел маленькую дочь, которая любила играть его бородой.

Он потерял сегодня двух братьев и возможно сам не доживет до следующего утра.

Военачальник воззвал к своему божеству, но Ормузд не ответил.

Однако, молитва чуть успокоила его чувства.

— Будь проклят этот дэв. — прохрипел он, отыскав глазами исполинскую фигуру Дагдамма. — Будь проклят и ты, убийца моего брата. — добавил он, с ненавистью глядя на казавшегося сейчас крошечным Карраса, который уже не сражался, а лишь наблюдал за битвой.

Грубое лицо Бахтияра, изуродованное свежей раной, разорвавшей правую щеку, залитое кровью, было в тот миг страшным.

— Будьте вы все прокляты! Весь ваш род! Именем бога проклинаю вас! — добавил он, взывая к благостному Ормузду, а к страшному Ахриману.

XV. Ночь в лагере киммирай

К вечеру битва стихла сама собой. Никто не давал приказа прекратить сражение, но воины устали от убийств и смертей, кони их были изнурены.

Аваханы вновь отошли за реку и принялись укрепляться на холме. Никто их не преследовал.

Сражение с аваханами было внезапным, ни одна из сторон не ожидала встретить в степи такого сильного противника. В битве обе стороны явили редкое мужество и выдержку. И потому потери были велики.

Сейчас на поле боя, оставшемся за киммирай, победители подбирали своих убитых и раненых. Врагов беззастенчиво грабили, тем более что взять было что. В тот день пало много знатных и богатых аваханов. Раненых добивали, быстро и безжалостно, но изощренным мучениям не подвергали. Просто запрокидывали голову и перерезали горло. Короткий всхлип, хрип и жизнь вытекала с кровью. Кажется, некоторые раненые огнепоклонники были едва ли не благодарны за такую кончину, потому что многие были ранены смертельно и ужасно страдали от боли. Кто-то пробовал цепляться за жизнь и за жилистые руки своих палачей, но тщетно. Ни киммирай, ни гирканцы не знали пощады. И знали, что если бы это они лежали с переломанными ногами и перебитыми хребтами на взрытой копытами земле, то ножи аваханов точно так же прервали бы их жизнь.