Злая Русь. Зима 1238 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 14

Блин, подумал о реконструкции — и сразу вспомнил и про столь далекий дом, и про семью… А ведь по дому и родителям я все-таки очень сильно тоскую… Когда есть свободная минута, и я вдруг осознаю, что пришел сюда из будущего, а не прожил в порубежном со степью Ельце всю жизнь!

…Томительно тянутся минуты ожидания до столкновения с врагом. На реке слышны пока лишь отдаленные возгласы татар да понемногу приближающийся к нам топот копыт многочисленных лошадей… С опаской я поглядываю на лед, ожидая услышать, как начинает он хрустеть под тяжестью жеребцов — но нет, держит крепко. Осматриваюсь по сторонам — сосредоточены, серьезны воины, ждущие схватки; разговоров практически не слышно. Не тянет на поговорить людей перед сечей, что станет для кого-то последней… Только изредка раздается чей-то одинокий голос, да всхрапывания коней.

Но вот, впереди наконец-то послышались крики воев Ждана, приближающихся с каждой секундой — и из-за изгиба берега вдруг показался первый всадник, развернувшийся в седле и посылающий очередную стрелу в невидимого пока противника. Этот тактический прием в моем настоящем называется «парфянский выстрел» — обратиться к преследующему тебя врагу и выстрелить в упор! Правда, мои молодцы бьют как раз на максимальную дистанцию, да и нет ничего такого особенного в этом приеме — он известен всем без исключения степнякам.

За первым дружинником показался второй ратник, затем третий… Затем группа сразу из пяти всадников, ведущих за собой еще трех коней — через седло одного перекинут раненый (надеюсь, что раненый!) русич, не подающий признаков жизни… А еще два скакуна летят вперед без седоков — и у всех воев из щитов, перекинутых за спины, торчат по две-три стрелы.

— Да что же это такое…

Горестный возглас раздается справа и позади от меня — но я не оборачиваюсь: отчего-то вдруг стало очень стыдно и страшно посмотреть в глаза воев, чьих соратников я использовал в качестве живой приманки… Между тем, из-за поворота выскакивает еще трое всадников, и я в нетерпении подаю жеребца пятками в бока, посылая Бурана вперед и одновременно с тем стаскиваю из-за плеча кавалерийскую рогатину. Моему примеру следуют и прочие гриди…

В это же время за тройкой дружинников показались еще два скакуна без наездников. И, наконец, группа из пяти всадников — да чуть позади их шестой! В нем я узнаю бродника — он смело замыкает свой отряд и по-прежнему ведет бой, посылая в преследующего врага очередной срезень!

Но тут же прилетевшая вдогонку стрела ударила в правое «колено» жеребца Ждана! Конь его взвился, скакнул вперед, истошно завизжав от боли — а после принялся падать на бок… И все происходящее словно бы замедлилось на моих глазах, позволяя отчетливо разглядеть, как ловко освобождает бродник ноги из стремян, как падает — и тут же перекатывается на льду, в стороне от коня. Бодро вскакивает, сжимая в руках уцелевший лук — и замирает на месте, перед скачущими в его сторону татарами…

— Уходи! В сторону — уходи!!!

Я кричу во все горло, одновременно с тем посылая Бурана в галоп и склонив рогатину параллельно земле. Пальцы правой до боли стиснули ее древко, плотно зажатое также и подмышкой… Жеребец послушно и как кажется, радостно срывается на тяжелый, стремительный бег, от которого в ушах свистит ветер — и я чуть наклоняюсь в седле вперед, приникая к коню, сливаясь с ним словно бы в единое целое!

Ждан меня услышал — или просто отошел от ступора после падения да гипнотизирующего вида накатывающей на него конной массы! Бродник резко рванул в сторону берега, убегая от татар — а последние уже показались за поворотом, и принялись испуганно тормозить лошадей, разглядев нас!

Но в следующий миг где-то далеко впереди тревожно проревел знакомый до боли рог — трижды проревел. И сердце мое будто ухнуло куда-то вниз…

Но переиграть уже ничего нельзя! И ускорившись до того, что ветер засвистел в ушах, я стремительно понесся прямо на степняков, уже подавших своих коней назад, но не способных уйти из-за напирающих со спины соратников! В груди при этом все сжимает от страха и одновременно восторга, и жажды схватки, и ярости, и чувства собственной правоты — правоты воина, защищающего свою землю! В груди зарождается настоящий рык, невольно срывающийся с губ — а в следующий миг я во всю мощь легких, бешено заорал:

— СЕВЕ-Е-Е-Е-Р-Р-Р-Р!!!

Глава 7

— СЕВЕ-Е-Е-Е-Р-Р-Р-Р!!!

Пятящиеся половцы попытались использовать то единственное оружие, что сейчас им доступно — они начали стрелять по нашим лошадям, развернувшись в седлах назад. Но Бурану вражеские срезни нипочем: грудь его защищает пластинчатая броня, голову — стальной налобник! Дико заржав, конь лишь ускорил свой бег, неся меня на побелевших от страха поганых — и я еще сильнее стиснул древко рогатины, понимая, что считанные мгновения спустя столкнусь с врагами…

Какой-то храбрец решил отправить стрелу точно в мою голову — но мне повезло увидеть сосредоточенного, бледного от напряжения нукера, с усилием оттянувшего тетиву биокомпозита к подбородку, и при этом смотрящего прямо в мои глаза! Мы на мгновение встретились взглядами — и тут же по спине обдало волной смертного холода… Я скорее рефлекторно, чем осознанно, вскинул щит вверх, одновременно с тем опустив голову, и нацелил наконечник рогатины в грудь храброго стрелка…

Прочный, обтянутый кожей щит ощутимо дернулся от ударов — дважды! Еще один срезень безрезультатно, хоть и чувствительно, долбанул своим широким наконечником по броневым пластинам юшмана, заставив меня зашипеть от боли — не только замеченный мной смельчак выбрал меня целью, не только он…

А удар сердца спустя древко моего копья вдруг дернулось с такой страшной силой, что я едва удержал его в руках!

— А-а-а-а-а-а-а!!!

По ушам хлестнул отчаянный, полный животного ужаса и боли крик степняка, насквозь пробитого копьем! И тут же правой руке стало непомерно тяжело держать его древко — на рогатине повис сраженный мной враг! А всего мгновением спустя я и сам едва удержался в седле от мощного толчка: Буран врезался во вражеского, значительно более мелкого жеребца, буквально снеся его в сторону!

Раздался громкий хруст — и древко ожидаемо сломалось под тяжестью насквозь пронзенного копьем половца… Пытаться освободить рогатину никакой возможности не было — и я тут же вырвал из ножен саблю, от души рубанув ей по шее показавшего мне спину кипчака!

— Бе-е-е-е-й!!!

Справа и слева поганых дружно таранит сотня гридей, вышибая поганых из седел! А более умные и опытные дружинники, видя перед собой бездоспешных врагов, используют при атаке не скорость разгона своих жеребцов, а бьют именно рукой, нанося экономные, точные уколы. Их хватает, чтобы смертельно ранить татар, но не потерять при этом рогатину… Хотя при этом какой-то умелец да силач и вовсе сумел высоко задрать копье с телом убитого им половца!

— Бей!

Это кричу уже я, скрестив клинок с озлобившимся, развернувшимся ко мне всадником. Но успев лишь принять на плоскость сабли обрушившийся справа удар, с ответной контратакой я необратимо опаздываю: Буран неожиданно встал на дыбы (отчего испуганный подобным маневром жеребца я что есть силы вцепился в сбрую!) — и обрушил на моего противника тяжеленные передние копыта! Задним умом я понял, что целью Бурана был степняцкий конь — но одно из передних его копыт попало точно в грудь врага, вышибив его из седла!

А после победного, оглушительного ржания животного мне и вовсе отчаянно захотелось с него слезть! Ибо оно было похоже на рев какой-то потусторонней твари…

От рухнувшего слева-сверху клинка закрываюсь щитом — а ткнув саблей навстречу (малая ее кривизна позволяет наносить колющие удары, как шашке), я отчетливо ощущаю сопротивление вражеской плоти… Словно оружие стало со мной единым целым, продолжением руки! И тут же мне вновь приходиться ставить блок от размашистого, рубящего наискось удара — атака вновь следует справа! Но парировав ее, я успеваю рубануть в ответ — развернув кисть и предплечье, стремительно описав клинком короткую дугу да чуть привстав в стременах! Отточенная сталь разрубает горло обреченного поганого — и из него фонтаном бьет кровь, попав и на меня…