Злая Русь. Пронск (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 48

Воевода Ратибор удивленно покачнул головой — а после неожиданно для меня поддержал идею:

— Тургаудов-монгол уцелело немного — по крайней мере, в тумене, что пришла к Пронску от Ижеславца, их нет: все пали во время штурма. А столкновения между погаными случились уже при последнем приступе нашей крепости… Думаю, что тысяцкий голова прав: монгол осталось немного, и покоренных можно натравить на них. Но почему не предложить это также и воям из Хорезма?

Я улыбнулся воеводе, после чего разъяснил свою мысль:

— Да, монгол немного — а потому убийство их не ослабит половцев и мокшан с булгарами. А нам нужно, чтобы тумена сократилась наверняка! Кто их знает, поганых, вдруг решатся пограбить на обратном пути? Или вовсе вернуться к Пронску, получив продовольствие?! Да и потом, все названные — они ведь действительно наши соседи и им есть куда уйти. А хорезмийцам до собственных земель очень далеко, они скорее поддержат темника.

Впервые за время обсуждения заговорил Кречет:

— Идея толковая. Но как передать наши слова покоренным? Посланники ведь наверняка из числа монгол, отправленных к нам воеводой Годжуром. И они не передадут тумене наших слов.

Я согласно кивнул:

— Не передадут, тут ты прав. Но у нас ведь есть несколько раненых кипчаков, взятых с боя, да кого не успели добить? Есть. Спустим их со стены на веревках и передадим в качестве жеста доброй воли, на словах согласившись с предложением темника. А половцев предупредим, что еду они получат только в обмен на головы наших общих врагов.

И вновь заговорил Мирослав — низким, тяжелым голосом:

— Опасно. Они ведь видели наши укрепления, видели, сколько воев осталось!

Однако меня аргументы воеводы из колеи не выбили:

— И что же? Что они расскажут? Что ворота укреплены камнем, и изнутри их не открыть? Что за тыном всех прорвавшихся ждет еще один рубеж обороны? Или что у нас достаточно воев, чтобы отразить новый? Пронск все еще защищает более тысячи ратников — и пусть мы потеряли в сече под пять сотен мужей, разве потери врага не в шесть раз больше? Наоборот хорошо, если они расскажут, как на самом деле сильна еще рать орусутов — быстрее убедят соплеменников в том, что наше предложение для них единственно верное!

Что возразить в этот раз Мирослав не нашелся, промолчал. А подвел итог «военного совета» сам князь, коротко сказав:

— Мне по сердцу предложение Егора. Пусть поганые истребляют друг друга! Но пустим ли мы их сегодня убирать тела своих павших?

Я отрицательно мотнул головой:

— Не стоит. Вот перебьют монгол, тогда можно и дать похоронить сородичей. Но для начала пускай докажут свою верность! А вот еду можно пообещать и завтра к утру… При этом передав половцам и мокше с булгарами, что на рассвете мы желаем увидеть головы наших общих врагов!

Годжур с улыбкой на лице слушал слова туаджи… Пока тот не добавил, что согласившись на мир, и пообещав утром дать круп, молока, сала и свежего мяса, орусуты пока отказываются пустить в ров его нукеров, что должны были убрать тела павших. Сказали, что только завтра утром позволят похоронить убитых!

Выборному темнику ненадолго изменила его хваленая выдержка — он ругнулся сквозь зубы, яростно полыхая глазами! Ведь последнее было самым важным условием воплощения в жизнь его хитрой задумки… Убрать какую-то часть тел до заката — а в сумерках спрятать среди оставшихся во рву убитых сотню другую отборных батыров! Уже глубокой ночью они закинули бы канаты с крюками на стену, сняли бы часовых и открыли бы изнутри ворота! А если последние заложены камнем, то нукеры подали бы условный сигнал — и тогда тумена тихо двинулась бы на ночной штурм… Вновь приставили бы покоренные лестницы к тыну, вновь бы поднялись наверх — но без яростного сопротивления орусутов, а покуда они спят!

Конечно, план был очень рискованный, и мог прогореть в любой момент. Спрятать людей в сумерках еще могло получиться без особых трудностей — но вот сумели бы они бесшумно подняться на стену, да снять часовых? Очень спорно. А если бы у них и получилось, то не услышал бы кто из неспящих орусутов, как пошла на штурм вся тумена? Ведь провести десять тысяч нукеров бесшумно просто невозможно…

Но все же этот план давал хоть призрачную надежду. Теперь же осталось лишь ждать рассвета, когда орусуты откроют ворота — и предложить их князю обменяться дарами, в знак заключения мира. В этом случае врагу или придется пустить отборных батыров Годжура в крепость, или самим выйти из нее — как раз после того, как расчистят проход во рву. А уж там верные нукеры или продержатся в воротах, пока не прискачет подкрепление, или захватит князя и его ближников в плен! И тогда кюган постарается вынудить горожан открыть ворота — пообещав, что отпустит князя в обмен на богатый выкуп! Но не выкуп нужен монголам — нужна лишь возможность проникнуть в град… А сгодится любая причина — только бы орусуты поверили в его ложь…

Нет, еще ничто не кончено — так думал Годжур, отпуская туаджи и готовясь ко сну в позолоченном шатре Кадана. Он распорядился дать нукерам хороший отдых и досыта накормить их — все одно завтра они добудут новую еду… Или умрут. Но мысли о последнем кюган гнал от себя — а сейчас он и вовсе размечтался разделить ложе с какой-нибудь беловолосой девой орусутов, вкусно пахнущей чистой кожей. Говорят, они все много и часто моются в банях… Для монгола подобные мысли были отвлечением от будущего тяжелого, опасного дня, что может кончиться и победой — или наоборот, принесет скорбь и смерть… Да, смерть! Ибо Годжуру лучше умереть под стенами крепости орусутов самому — чем от рук палача разгневанного Бату-хана, узнавшего, что выборный темник не смог взять небольшого града, обороняемого горсткой защитников! Ведь ларкашкаки может приказать казнить не только его, но и всю семью в далеком монгольском кочевье… Да, лучше уж так…

Нет, нужно гнать от себя эти мысли, гнать! А сейчас — спать. Ибо душевная усталость кюгана была страшнее усталости сражавшихся днем простых нукеров — и сейчас ему требовалось хорошенько отдохнуть…

У костра одного из кипчакских десятков шел тихий, но напряженный разговор. Десятник-арбанай как раз ненадолго покинул их, чтобы поговорить со своим земляком у костра соседей — и нукеры горячо спорили между собой, не боясь быть услышанными и наказанными тот же час:

— Нужно соглашаться с орусутами! Они сражались с монголами вместе с батырами нашего народа двадцать лет назад, они враги наших врагов! Перебьем их — и получим от орусутов еду, возьмем себе сколько нужно лошадей и уйдем в родные степи! А там ищи ветра в поле — кто дознается, что подняли мятеж?!

Но горячо говорившего тут же осадил суровый окрик старшего и уважаемого в десятке кипчака Гашкая:

— Говори тише Ураз, если тебе голова не жмет на плечах! Говори тише…

После того, как молодой, чересчур порывистый нукер замолчал, Гашкай взял слово, и речь его была негромкой — но в тоже время слышали ее все без исключения степняки:

— Орусуты наши враги. Орусуты сражались с нашим народом раньше, сражаются и сейчас. Не думаю, что они соврали нам — в их правилах держать данное слово. Но даже расправься мы с монголами этой ночью, что ждет нас в будущем? Коли прознают они про мятеж, не одним нам ни сносить головы — кочевья целиком вырежут!

Однако не успел закончить Гашкай свою речь, как взял слово Туган, искуснейший стрелок десятка, и уважаемый за свое спокойствие и хладнокровие кипчак. Вот и сейчас он заговорил без напряжения в голосе, но при этом веско, будто взвешивая каждое слово прежде, чем произнести его:

— А разве это не главный повод обратить наши клинки против монголов? Они пришли завоевателями в нашу великую степь, они покорили Дашт-и-Кипчак огнем, саблями, кровью — нашей, кипчаков кровью, что щедро пролита в каждом кочевье! Но разве наш народ прекратил борьбу? Разве хан Котян еще не сражается с Батыем, разве этой осенью не бились его нукеры с завоевателями? Приняв пищу орусутов, мы возьмем монгольских коней и присоединимся к орде Котяна, не боясь, что враг обернет клинки против наших родных! Или думаешь, Гашкай, что лучше погибнуть здесь, под стенами града орусутов — от голода, или их стрел, или под их топорами? Ты ведь слышал, у них вдесятеро меньше людей — но и их хватает оборонять стену, и стену эту не пробить без пороков… Мы не возьмем крепость и завтра — а что будем есть после? И сколько нас останется после третьего, или четвертого штурма, который будет успешным? Сколько из нас останется в живых, сидящих сегодня за костром?! Ведь вся подошва тына уже завалена телами кипчаков — а когда прорвемся, то верно вал наших тел поднимется вровень с частоколом!