Злая Русь. Пронск (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 45

Хотя тут стоит добавить, что в нашим тылу чуть менее, чем в сотне шагов от частокола развернут и третий — из сцепленных меж собой телег и возов, внешние стенки которых оббиты досками. Гуляй-город (также вагенбург), издревле известный и русичам, и степнякам — за ним расположились полусотни дружинников, каждая из которых закреплена за конкретным участком тына… Отборные латники-бойцы, чей черед наступит, когда ворог, уже понесший потери и повыбивший ополченцев, поднимется на стену! Тогда-то в сечу и вступят ведомые Кречетом и князем вои; с дядькой остался и недовольный таким решением Микула… Но кто, как не северянин, есть лучший наш поединщик?!

Пусть покуда отдыхают гриди, недосягаемые для стрел ворога, да набираются жажды схватки! А ведь при случае полоса гуляй-города станет резервным рубежом обороны, на который еще возможно будет откатиться, где еще хоть ненадолго мы задержим поганых…

Сам Ратибор, кстати, остался на стене — вести бой. Я мельком увидел его — неожиданно осунувшийся, ссутулившийся седой мужчина с черной тоской во взгляде; будто он потерял кого-то очень близкого за время боев… Все может быть. Но энергия, властность и уверенные, правильные действия воеводы заставили в него поверить и безоговорочно уважать — как поверить и в то, что под его началом мы и в этот раз отобьемся!

И сейчас, при виде бешено кричащего, пошедшего вперед врага эта вера меня не покидает…

Ратники на стенах притихли, тревожно вглядываясь вперед, в сторону подступающего врага — и тут вдруг сзади, снизу послышался звонкий, хорошо знакомый мне голос. Я оглянулся — и с некоторым удивлением узрел князя Михаила Всеволодовича на белоснежном жеребце. Начало его речи я пропустил — но теперь вслушался с любопытством и вниманием:

— …мой отец когда-то сказал, что сражения выигрывает не число, не лучшая зброя, и даже не умение. Мой отец сказал мне, что сражения выигрывает мужество воев, что оно способно творить чудеса на поле брани! Когда смертельно раненый последним ударом достает своего убийцу, когда один сражается с десятком — и стоит, не дрогнув!

Проскакав чуть вперед, Михаил продолжил кричать все усиливающимся голосом:

— А еще мой отец сказал, что нет сильнее мужества, чем мужество ратников, бьющихся за свои семьи и родную землю!!! И сегодня пришел наш черед защищать любимых, защищать свой дом! Так не посрамим же мы славы предков, ныне взирающих на нас с небес! Они бились здесь же — с печенегами, с торками, с половцами и булгарами… Они бились с тем же врагом — и выстояли! И мы выстоим — ибо мы стоим на своей земле, омытой кровью наших отцов и наших братьев! Мы выстоим — ибо мы русичи, и с нами Бог!!!

Прервавшись ненадолго, князь заорал уже во всю мощь легких:

— А ЕСЛИ БОГ С НАМИ — ТО КТО ПРОТИВ НАС?! ГОСПОДЬ ДАРУЕТ НАМ ПОБЕДУ!!!

— ДА-А-А-А-А-А-А-А!!!

Дружный рев ополченцев и дружинников был ответом на зажигательную речь князя. А что — даже меня проняло! Сейчас, перед сечей, оно ведь самое то было зарядить что-то мотивационное. И у Михаила Всеволодовича получилось, еще как получилось…

Глава 20

Рассвело.

Кюган Годжур неотрывно следит за тем, как идет штурм. Лучники-хабуту уже поравнялись с гребнем вала и встали у насыпи, пытаясь найти укрытия среди сломанных, обугленных бревен. Иногда им это удается, иногда нет — а с тына на врага во множестве летят стрелы орусутов. И невдомек ни выборному темнику, ни самим хабуту, что обороняющие частокол вои стреляют по ним из простых однодревковых луков! Но столь ничтожно расстояние между первым, разрушенным рубежом обороны Пронска и вторым, ставшим теперь главной преградой на пути поганых, что пущенные и простыми луками срезни преодолевают его, сохраняя убойную мощь, и регулярно находят свои цели!

Правда, густо летит и ответный поток монгольских стрел — и те тоже неизменно ранят или убивают ратников-ополченцев… И все же у последних на стене много укрытий, гораздо больше, чем у ворога! И потери их пока что значительно меньше…

Но покуда идет бой между лучниками, многие татары разных племен и родов — будь то хорезмийские гулямы, уцелевшие мордуканы, спешенные кипчаки — уже преодолели гребень вала, миновали насыпь и спускаются ниже, в ров между рубежами обороны орусутов. У насыпи, правда, они потеряли многих — очень многих! Ибо пока перелезали через нее, из защиты располагая лишь собственными щитами, сильно замедлились и потратили много времени, подставившись под срезни орусутов. И те не сплоховали, били часто и дружно, раня и убивая нукеров… Но чем ниже спускаются теперь татары, тем меньше стрел летит в их сторону! Приободрились поганые, тащат с собой лестницы в надежде, что скоро уже поднимутся на частокол — и тогда все, падет вражья крепость!

Но вот уже и свежий лед на дне рва. Из гладкой поверхностью которого во многих местах торчат куски тел павших при прошлом штурме гулямов — вмерзших вперемешку, в самых причудливых позах… Только вчера они погибли! Однако сильный жар от горящих стен еще вечером растопил снег, покрывший вал — и тот грязными потоками стек на дно перибола, чтобы уже здесь замерзнуть, поверх тел убитых… И невольно замирают нехристи, пристально рассматривая павших соратников с мистическим ужасом, вспоминая пугающие рассказы про «злую» землю орусутов — вот, даже тела вчера убитых лишь за одну ночь поглотил лед!

Далеко не все нукеры поняли, что именно произошло — зато у многих захолодели сердца от недобрых предчувствий…

И как оказалось, не напрасно.

Ибо стоял на стене, до поры укрывшись за щитом-заборолом воевода Ратибор, потерявший по крови племянника, а по сути сына. Исподволь догадывался уже немолодой муж, что в роковой день гибели Захара отзвук именно его рога услышал он тогда на реке… Но как бы ни сильна была родительская боль, Ратибор понимал — в тот горький, страшный миг он уже ничем не мог помочь храброму тысяцкому, воспитанному им самим настоящим воином и доблестным мужем! Захар сделал свой выбор, задержав тумену — но вступи с ней в бой отряд воеводы, так целиком бы и сгинул, ни племянника не выручив, ни осажденному граду помощи не оказав…

Но сейчас-то вои воеводы были уже в Пронске, встречали ворога на стенах — и за стеной! И когда татары, спешащие вниз, поравнялись с заранее выставленными метками, взревел яростно Ратибор, обращаясь к ожидающим своего часа лучникам — сотням лучников, замерших у подошвы тына!

— Бей!!!

Взмыли в воздух срезни — пять сотен срезней! — что в одно мгновение перелетели частокол, а в следующее смертельным градом хлестнули по атакующим! Не успели те среагировать на опасность, не поняли, откуда вдруг рухнули на них сотни гудящих в воздухе стрел — и даже поднятые над головами щиты спасли немногих… Ибо находила оперенная смерть свою цель, ударив в грудь или живот, или даже в ногу, сбив наземь вопящих от боли поганых …

Всего этого кюган Годжур уже не видел, не мог видеть. Зато он неотрывно следил за тем, как мерно приближается к внешнему валу единственный вихревый камнемет, как замер он на месте, за две с половиной сотни шагов от земляной насыпи. Как принялись суетиться вокруг порока китайцы, готовясь обрушить каменные валуны и вымоченные в воде деревянные чурбаны по воротам тына… И вдруг изумленный кюган разглядел, как сразу три горящих снаряда, оставляя в воздухе племенные росчерки, устремились к катапульте со стороны орусутов! Правда, всего один попал в камнемет, второй и вовсе ткнулся в землю — а вот третий пронзил насквозь живот, сшиб с ног и пригвоздил к земле нукера из обслуги… Только тогда Годжур понял, что снаряды эти есть короткие метательные копья, называемые орусутами сулицами. Что метают их станковые стрелометы, и что вчера один из них уже принял участие в бою, сумев поджечь первый порок… Понял, и тут же послал гонца-туаджи к китайцам, с приказам отступить, вывести катапульту из-под обстрела врага!

Но было уже поздно. Прошло всего несколько секунд — и вновь три пламенных росчерка устремились к камнемету, и в этот раз уже два зажигательных снаряда попали в цель! Причем один из них — в тросы, самое уязвимое для поджога место… Занялось пламя на джутовых канатах, корчится на земле раненый также в живот китаец, сбитый с ног третьим дротиком… Засуетилась обслуга, ведомая храбрым нукером, схватилась за тросы — да резко дернула их на себя, отправляя в полет первый валун, и стряхнув попавший в канаты дротик! Радостно забилось сердце Годжура, пообещал он себе наградить смельчака, сумевшего организовать растерявшихся китайцев под вражеским огнем! Но уже вновь полетели горящие сулицы в камнемет… Правда всего две — но обе они ударили точно в тросы!