Злая Русь. Пронск (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 25

Но когда они уже едва ли не поравнялись с острием клина, то дружно разошлись в стороны — и ведомые Захаром Глебовичем ратники с места бросили своих жеребцов в тяжелый галоп! Клин бронированных дружинников, склонив рогатины, неотвратимо устремился навстречу ворогу, уже неспособному ни податься назад (в колонну вытянулись поганые, и задние ряды напирали на передние!), ни разойтись в стороны (лес по обоим берегам!). Загнал тысяцкий ворога в ловушку — и было ему все равно, что нехристей раз в десять больше!

Ибо в лобовой схватке грудь на грудь, когда легкому кочевнику, не имеющему никакой брони, некуда деться и невозможно обойти своего противника, он тяжелому русскому витязю не соперник!

Одним только первым, таранным ударом гриди отправили в ад не менее сотни поганых, прошибая насквозь рогатинами порой даже не одного, а двух ворогов разом, да стаптывая павших на прочный лед копытами тяжелых, мощных жеребцов! А когда завяз клин русичей в густой толпе половцев, для последних началось беспощадное избиение — редко когда легкая, верткая степняцкая сабля доставала русича, разрубив кольчугу! Да и простых кольчуг у гридей немного, все больше дощатая иль чешуйчатая броня поверх ее! А вот мечи, топоры, булавы да сабли ратников, дорвавшихся до кипчаков и яростно их рубящих, легко разили нукеров, защищенных только легкими степняцкими щитами — порой плетеными! Гулко трещало дерево, да хрустела людская плоть под напором русичей, вымещающих в сече всю боль от потерь соратников и гнев к заклятому ворогу! Ворогу, предавшему на Калке да вновь пришедшему на Русь убивать, насиловать и грабить!

…К тому моменту, когда четыре сотни уцелевших половцев развернули лошадей да охваченные суеверным ужасом бежали от забрызганных кровью с ног до головы гридей, под рукой тяжело дышавшего тысяцкого осталось четыре десятка ратников в безжалостно посеченной броне. Ему и самому крепко досталось — но ликование победы наполнило душу Захара Глебовича: пять сотен поганых осталось на льду Прони! А русичи — выстояли, сдюжили!

Разве не о таких битвах слагают былины?!

Вскоре, впрочем, опустошающая усталость вытеснила восторг — не пуская, правда, в душу воеводы и острую боль о потере соратников… А в эти же мгновения Кадан, гневно разоряясь на трусов, промедливших в нерешительности и не вступивших вовремя в бой, вел две тысячи кипчаков к внешнему рву Пронска, отрезая дружине орусутов путь к отступлению.

Посланные на помощь сторожам выпасов кипчаки лишь разобрали лошадей, оседлали их да изготовились к схватке — но на помощь сражающимся у шатра темника тургаудам не пришли! Впрочем, рывок орусутов к сердцу лагеря был действительно стремителен, а время, чтобы изготовить к сече конные сотни половцев джагунам и кюганам потребовалось немало — да и ведь у них самих был приказ чингизида, переданный туаджи! Приказ, за ослушание которого можно было лишиться головы!

Однако же ныне в ярости скрипящий зубами темник был уверен: всех орусутов, посмевших в великой дерзости своей напасть на его лагерь, ждет смерть! А после верные нукеры без труда ворвутся уже в беззащитный град, и возьмут свою добычу по праву, взяв кровью за кровь! И тогда живые позавидуют мертвым…

Правда, у Кадана осталось едва ли полтумены… Но три тысячи хорезмийцев и тюрков уже связали боем атаковавших ставку чингизида орусутов, теснят их пешцев! Гулямов ведь числом практически в полтора раза больше дерзких наглецов, посмевших бросить вызов великим покорителям вселенной!

А уж удар свежих сил половцев однозначно переломит ход битвы…

С этими мыслями темник, изначально рассчитывающий лишь преградить путь отступающим в крепость, решил бросить кипчаков в атаку. Но едва он открыл рот, чтобы отдать властный приказ, как за спиной его вдруг раздался оглушительный рев боевого рога орусутов! В изумлении обернувшись, чингизид с легким страхом, охватившие его душу, увидел, как открываются ворота крепости и из них вырываются на простор свежие всадники врага в сверкающей в первых лучах солнца броне!

Всего несколько секунд колебался Кадан — а после яростно воскликнул:

— Вперед нукеры, пролейте их кровь! Разбейте и заставьте отступить, ворвитесь в город на плечах бегущих! Их не может быть много! Хурраааг!!!

Мгновением спустя в ответ темнику раздался дружный и воодушевленный рев тысяч глоток:

— Ху-р-р-ра-а-а-а-г!!!

Ибо разглядели половцы, что за спиной сотни бронированных гридей из ворот Пронска выбегают уже плохо вооруженные и слабо защищенные ополченцы…

Глава 11

Ростислава с самого начала считала, что оставлять в Пронске довольно крупный отряд ополченцев и целую сотню гридей, было неразумно. Разве сумеют они защитить град, коли дружины отца и брата сгинут в сече?! Не лучше им вступить в схватку всем вместе, оттянув на себя часть сил поганых?! Но понятное дело, что мысли свои княжна держала при себе — попробуй, поспорь с отцом, успевшим за свою жизнь повоевать и с половцами, и с булгарами! Хорошо хоть, если только на смех поднимет!

Когда только начался бой, и могучая рать Пронска атаковала мокшу, сметя ее буквально на ходу, даже не задержавшись, когда запылали пороки, а русичи устремились к ставке темника — неотрывно следящей за ходом битвы Ростиславе казалось, что победа уже близка! Но в постепенно рассеивающихся сумерках перед ее глазами предстала картина ожесточенной, упорной схватки у шатра темника. А после она ясно разглядела и тысячи кипчаков, угрожающих отцовской дружине ударом с тыла…

Тревожно забилось сердце любящей дочери, сестры и… Еще не жены — но уже и не девы, из случайно подслушанного разговора отца и воеводы Мирослава узнавшей, что ее возлюбленный жив, что сумел он задержать ворога на льду реки, а теперь пришел на выручку осажденному Пронску! И ей самой… И вот, над всеми ее любимыми мужчинами нависла смертельная опасность!

Поспешила тогда княжна вниз из крохотной «сторожи», венчающей «шатер» башни — самой высокой ее точки, откуда открывается завораживающий вид на всю округу. Поспешила к воеводе, стоящему у бойниц боевой площадки-«облама», укрытой шатром. А увидев его, тут же горячо воскликнула:

— Дядька Мирослав, веди скорее ратников на помощь отцу, сгинут ведь!

Немолодой уже воевода сам подумывал о вылазке, несмотря на княжеский запрет. Но так и не решился на самоубийственный риск… А сейчас лишь едко усмехнулся да чуть прикрикнул:

— Окстись, Славка, да в дела мужские не лезь! Скажи спасибо, что в сторожу подняться разрешил — да теперь думаю, что зря! Еруслан, ну-ка проводи княжну в терем, ей отдохнуть требуется от переживаний нестерпимых…

Однако как только вездесущий старший дружинник (сумевший остаться в граде!) двинулся к Ростиславе, последняя буквально зашипела и обожгла его таким яростным взглядом, что гридень замер на месте. А дочь Всеволода Пронского резко, отрывисто заговорила — и в голосе ее прорезался ранее не слышимый окружающими металл:

— Коли отец мой падет в сече, как и брат — то я старшая в роду княжеском! И тогда ты, воевода, горько поплатишься и за указ свой последний — и за проявленную трусость! Или думаешь, коли дружина сгинет в поле, то вы град удержите сотней воев, да ополченцами — стариками и молодняком?!

Смутился Мирослав, отвел взгляд от пылающих живым огнем глаз княжны. А та продолжила отрывисто, горячо говорить:

— Сейчас ведь каждый ратник на счету! И коли получится нам победить, да выстоять перед ворогом — так только в поле, пока жива дружина! Ежели нет — всех нас ждет смерть! Но кого-то более скорая… Так что выбираешь, воевода?!

В последних словах княжны, произнесенных особенно ядовито, прозвучала также и неприкрытая угроза. Но Мирослав молчал, обернувшись к бойнице и напряженно, зло наблюдая за движением половцев. Эта пигалица смеет ему угрожать и указывать! Ему — справедливо заслужившему свое положение храбростью и ратной выучкой, смекалкой да знаниями!

Но безудержная смелость — это удел молодых да ранних, еще не научившихся верить в собственную смерть. А умение видеть и правильно оценить ход битвы в голове воеводы заслоняла сегодня простая, очевидная истина — все, кто выйдут в поле из детинца, попытавшись остановить кипчаков, обретут свой конец…