Воды Экса - Дюма Александр - Страница 10

«Сударыня, — сказал я, на виду у всех протягивая ей записку, — вы по ошибке дали мне письмо, адресованное вам. Мне не надобно другой бумаги, кроме этого конверта, чтобы начертить вашу монограмму».

Госпожа М. увидела, что ее супруг оторвал взгляд от газеты; она поспешно подошла ко мне, взяла из моих рук записку, взглянула на нее и сказала равнодушно:

«Ах да, это письмо матушки».

Генерал снова углубился в газету «Французский курьер». Я принялся чертить требуемую монограмму. Г-жа М. вышла.

— Быть может, все эти подробности вам наскучили, сударь? — обратился ко мне монах, прерывая свое повествование. — Вы, верно, удивлены, слыша их из уст человека в монашеском одеянии, который сам роет себе могилу. Но видите ли, сердце позже всего отрешается от земной жизни, а память позже всего покидает сердце.

— Ваш рассказ правдив, — ответил я, — а потому интересен. Продолжайте.

— Назавтра в шесть часов утра меня разбудил генерал: он пришел ко мне в охотничьем костюме и предложил побродить вместе по окрестности.

Сперва его неожиданное появление смутило меня, но он казался таким спокойным, голос его звучал так добродушно и сердечно, что я вскоре успокоился. Я принял его предложение, и мы вышли из дому.

Мы беседовали о том о сем до той минуты, когда, готовясь начать охоту, мы остановились, чтобы зарядить ружья.

Пока мы занимались этим делом, он внимательно посматривал на меня. Его взгляд привел меня в смущение.

«О чем вы думаете, генерал?» — спросил я.

«Клянусь честью, — ответил он, — я думаю о том, что вы не в своем уме, если вздумали влюбиться в мою жену».

Нетрудно себе представить, какое впечатление произвели на меня эти слова.

«Я, генерал?!» — воскликнул я, окончательно сбитый с толку.

«Да, вы. Не станете же вы отрицать это?»

«Генерал, клянусь вам…»

«Не лгите, сударь, ложь недостойна порядочного человека, а вы, надеюсь, порядочный человек».

«Но кто вам сказал это?»

«Кто, кто… Клянусь честью… моя жена».

«Госпожа М.?»

«Уж не станете ли вы утверждать, будто она ошибается? Взгляните, вот письмо, которое вы ей написали и не далее как вчера».

Он протянул мне записку, которую я без труда узнал. Лоб мой покрылся испариной. Видя, что я не решаюсь взять письмо, он скатал его и забил в ружье вместо пыжа.

Покончив с этим делом, он положил руку мне на плечо.

«Скажите, правда ли все то, что вы здесь пишете? — спросил он. — Неужели ваши страдания так велики, как вы это изображаете? Неужели ваши дни и ночи стали настоящим адом? Скажите мне правду, на этот раз…»

«Я не имел бы ни малейшего оправдания, будь это иначе».

«В таком случае, мой мальчик, — продолжал он своим обычным тоном, — надо уехать, покинуть нас, отправиться в Италию или в Германию и вернуться обратно, когда вы совсем излечитесь».

Я протянул ему руку, он дружески пожал ее.

«Итак, условились?» — спросил он.

«Да, генерал, завтра же я уеду».

«Мне нет нужды говорить… если вам требуются деньги, рекомендательные письма…»

«Нет, благодарю».

«Послушайте, я предлагаю вам это по-отечески, не обижайтесь. Решительно не хотите? Ну, что ж, тогда давайте охотиться и больше ни слова об этом».

Не успели мы сделать и десяти шагов, как перед нами взлетела куропатка; генерал выстрелил, и я увидел мое дымящееся письмо в люцерне.

Мы вернулись в замок к пяти часам; я хотел было расстаться с генералом, но он настоял на том, чтобы я вошел в дом вместе с ним.

«Милые дамы, — сказал он, переступив порог гостиной, — этот красивый молодой человек пришел проститься с вами: он уезжает завтра в Италию».

«Вы в самом деле покидаете нас?» — спросила Каролина, откладывая вышиванье.

Мы встретились с ней глазами, она две-три секунды спокойно выдержала мой взгляд, затем снова принялась за работу.

Гости поговорили об этом столь неожиданном путешествии, о котором я до этого ничего не сказал, но никто не отгадал истинной причины моего внезапного отъезда. За ужином г-жа М. потчевала меня с отменной любезностью.

Вечером я простился со всеми; генерал проводил меня до калитки парка. Не знаю, чего больше было в моем чувстве к этой женщине — ненависти или любви, когда я расстался с генералом.

Я пропутешествовал целый год, побывал в Неаполе, в Риме, Венеции и с удивлением начал замечать, что страсть, которую я считал вечной, понемногу выветривается из моего сердца. В конце концов я стал смотреть на нее как на одну из интрижек, которыми изобилует жизнь молодого человека: сначала о ней время от времени вспоминаешь, а затем она изглаживается из памяти.

Я возвратился во Францию через перевал Мон-Сени. В Гренобле мы надумали с одним молодым человеком — я познакомился с ним во Флоренции — осмотреть этот картезианский монастырь. Посетив впервые обитель, где я живу уже шесть лет, я сказал шутки ради Эммануэлю (так звали моего нового приятеля), что непременно постригся бы, если бы знал об этом монастыре, когда был безнадежно влюблен.

Приехав в Париж, я возобновил свои старые знакомства. Моя жизнь как бы вернулась вспять, к тем дням, когда я еще не знал г-жи М. Мне даже стало казаться, что страсть, о которой я рассказал вам, была лишь сном. Произошла лишь одна перемена: моя мать, скучавшая без меня в деревне, продала наше поместье и купила особняк в Париже.

Я увиделся как-то с генералом. Он сказал, что доволен мною, и предложил засвидетельствовать мне почтение г-же М.; я охотно согласился, уверенный в своем равнодушии к ней. Однако, войдя к ним в гостиную, я почувствовал легкое стеснение в груди, хотя г-жи М. и не было дома. Волнение, испытанное мною, показалось мне таким пустяком, что я ничуть не встревожился.

Несколько дней спустя я отправился верхом в Булонский лес и за поворотом аллеи встретил генерала с женой. Притвориться, будто я не заметил их, было бы нехорошо; супруги могли подумать, что это сделано преднамеренно; да и, кроме того, чего мне было опасаться?

Я подъехал к ним. Я нашел, что Каролина еще похорошела с тех пор, как мы расстались. Когда мы познакомились, беременность изнуряла ее, зато теперь к ней вернулись здоровье и свежесть.

Она заговорила со мной ласковее, чем прежде, и я почувствовал, когда она протянула мне руку, что ее пальчики дрогнули в моей руке; я затрепетал. Под моим взглядом она опустила глаза. Я придержал лошадь и поехал рядом с г-жой М.

Генерал пригласил меня в свое поместье, куда они с женой должны были уехать через несколько дней; он особенно настаивал на этом приглашении, потому что у нас с матушкой теперь не было загородного дома. Я отказался. Каролина обернулась ко мне:

«Прошу вас, приезжайте!» — проговорила она.

Я никогда не слышал таких ноток у нее в голосе. Ничего не ответив ей, я погрузился в глубокую задумчивость: передо мной была другая женщина, не та, которую я знал год тому назад.

Она обратилась к мужу:

«Наш друг боится соскучиться в деревне, — сказала она, — предложите ему взять с собой одного или двух приятелей, быть может, это побудит его приехать».

«Клянусь честью! — вскричал генерал. — Он волен позвать с собой кого захочет. Вы слышали?» — спросил он меня.

«Благодарствую, генерал, — ответил я, сам хорошенько не понимая, что говорю, — но я обещался побывать у знакомых…»

«Которых он предпочитает нам, — заметила Каролина, — нельзя сказать, чтобы это было любезно».

Она сопровождала эти слова одним из тех взглядов, ради которого год тому назад я отдал бы свою жизнь. Я согласился.

В Париже я продолжая видеться с тем молодым человеком, с которым познакомился во Флоренции. Он как раз зашел ко мне накануне моего отъезда и спросил, к кому я собрался. У меня не было причины скрывать это от него.

«Как странно! — воскликнул он, — мы чуть было не встретились там с вами!»

«Так вы знакомы с генералом?»

«Нет, но один из моих друзей обещал представить меня супругам М. К сожалению, он уехал в Нормандию, чтобы получить наследство какого-то дядюшки. Это тем досаднее, что для меня было бы большим удовольствием провести там время вместе с вами».