Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Дюма Александр - Страница 40

– Зачем же это понадобилось?

– Боялись, что вы так дружны с королевой, что не выдержите и разболтаете ей все.

Принцесса поникла. Ей был нанесен смертельный удар. И она не успокоилась, пока не встретилась с королем.

Король, конечно, узнаёт последним, что про него говорят, подобно тому как любовник – единственный человек, который не знает, что говорят про его возлюбленную. Поэтому, когда Людовик увидел искавшую его принцессу, он подошел к ней немного смущенный, но все такой же любезный и предупредительный.

Принцесса ждала, чтобы он сам заговорил о Лавальер. Не дождавшись, она спросила:

– Ну, что случилось с этой девчонкой?

– С какой девчонкой? – спросил король.

– С Лавальер… Ведь вы говорили мне, государь, что она упала в обморок.

– Ей все еще нехорошо, – проговорил король с притворным равнодушием.

– Это, пожалуй, может повредить тем слухам, которые вы так хотели пустить, государь.

– Каким слухам?

– Что вы интересуетесь Лавальер.

– Надеюсь, что они сами распространятся, – отвечал рассеянным тоном король.

Принцесса подождала еще; она хотела знать, расскажет ли ей король о происшествии под королевским дубом. Но король и не заикнулся о нем. Принцесса тоже не решалась заговорить. Так они и расстались, ни словом не обмолвившись обо всех этих событиях.

Как только король удалился, принцесса тотчас же разыскала Сент-Эньяна. Это было нетрудно, так как граф, подобно сторожевому судну, конвоирующему большие корабли, всегда находился где-нибудь поблизости от короля.

В ту минуту принцессе нужен был именно такой человек, как Сент-Эньян. А он, со своей стороны, искал слушателя познатнее, чтобы изложить разговор под дубом во всех подробностях. Поэтому он не заставил себя долго упрашивать. Когда он окончил свое повествование, принцесса сказала:

– Признайтесь, что это прелестная сказка.

– Не сказка, а истинное происшествие.

– Ну все равно, но только признайтесь, что вы сами не присутствовали там, а просто слышали это от кого-нибудь.

– Клянусь честью, ваше высочество, что все это произошло в моем присутствии.

– И по-вашему, признание ее произвело на короля впечатление?

– Такое же точно, какое произвело на меня признание мадемуазель де Тонне-Шарант! – воскликнул Сент-Эньян. – Ведь вы только послушайте, принцесса, Лавальер сравнила короля с солнцем: сравнение очень лестное!

– Король не очень-то падок на лесть.

– Ваше высочество, король, сколько бы ни сравнивали его с солнцем, все-таки человек, в чем я убедился собственными глазами, когда мадемуазель де Лавальер упала в его объятия.

– Лавальер упала в объятия короля?

– Ах, какая эффектная была картина: представьте себе, что Лавальер упала…

– Ну, ну, что же вы видели? Говорите скорее.

– Да то же самое, что видели и остальные присутствующие: когда Лавальер без чувств упала к королю в объятия, король сам чуть не лишился чувств.

Принцесса вскрикнула, будучи не в силах удержаться от душившего ее гнева.

– Спасибо, – проговорила она с нервным смехом, – вы чудный рассказчик, господин де Сент-Эньян.

И, задыхаясь от ярости, она почти бегом устремилась к замку.

XXV. Ночные похождения

Принц расстался с принцессой в отличнейшем настроении и, чувствуя себя сильно уставшим, поехал домой, предоставив каждому проводить остаток ночи как заблагорассудится.

Придя к себе, он тотчас занялся ночным туалетом с еще большей тщательностью, чем обыкновенно; он чувствовал себя победителем. И пока его камердинеры были заняты работой, он напевал мотивы балета, под которые недавно танцевал король.

Потом он позвал портных и велел им показать приготовленные на завтра костюмы; оставшись очень доволен, он одарил каждого из них. Наконец принц обласкал также шевалье де Лоррена, возвратившегося с празднества.

Шевалье, поклонившись принцу, хранил некоторое время молчание, как командир стрелков, исследующий, в какую сторону ему нужно прежде всего направить огонь. Затем, словно решившись, он начал:

– Обратили ли вы внимание на одно странное обстоятельство, ваше высочество?

– Нет. На какое?

– На якобы дурной прием, оказанный его величеством графу де Гишу.

– Якобы дурной?

– Да, конечно, потому что на самом деле король ведь вернул ему свою благосклонность.

– Я что-то не заметил этого, – сказал принц.

– Как! Вы не заметили, что король, вместо того чтобы отправить его в ссылку, что было бы вполне естественно, как будто оказал поощрение его странному упорству, позволив ему снова занять место в балете?

– И вы находите, что король был не прав, шевалье?

– А вы, принц, разве не разделяете моего мнения?

– Не совсем, дорогой мой шевалье, и я одобряю короля за то, что он не подверг немилости несчастного, скорее сумасброда, чем злонамеренного.

– Ну а меня, – заметил шевалье, – это великодушие, признаюсь, очень удивляет.

– Почему же? – спросил Филипп.

– Я считал короля более ревнивым, – со злостью ответил шевалье.

В течение нескольких мгновений принц чувствовал какое-то раздражение в словах своего фаворита; последняя его фраза подействовала, как искра на порох.

– Ревнивым! – вскричал принц. – Ревнивым! Что это значит? Ревнивым к чему или к кому, скажите на милость?

Шевалье заметил, что у него вырвалась невзначай злобная фраза, как это иногда с ним случалось. И он постарался, пока не поздно, замять ее.

– Да просто к своему авторитету, – ответил он с притворным равнодушием. – К чему же еще может ревновать король?

– Ах да, конечно! – сказал принц.

– А разве, – продолжал шевалье, – ваше королевское высочество не замолвили бы словечка за милого графа де Гиша?

– Ей-богу, нет! – отвечал принц. – Гиш малый умный и храбрый. Но он вел себя легкомысленно с моей женой, и я не желаю ему ни худа, ни добра.

Шевалье заронил подозрение относительно де Гиша, как он попробовал это сделать относительно короля; но он, видимо, не заметил, что в настоящую минуту требуется снисходительность и даже полное равнодушие и для освещения положения ему необходимо будет поднести лампу к самому носу мужа.

При помощи этого маневра иногда удается обжечь других, но чаще обжигаешься сам.

«Отлично, отлично, – думал про себя шевалье. – Подожду-ка я де Варда; он за один день сделает больше, чем я за месяц, ибо я думаю, прости меня боже, или, вернее, прости его боже, что он еще ревнивее, чем я. Впрочем, мне нужен не де Вард, а какое-нибудь событие, которого при данных обстоятельствах я не вижу. Конечно, возвращение де Гиша, когда его прогнали, очень знаменательно, но значение этого факта умаляется, если принять во внимание, что де Гиш вернулся как раз в тот момент, когда ее высочество больше не интересуется им. В самом деле, принцесса занята королем, это ясно. Но помимо того, что король мне не по зубам, да мне и не нужно кусать его, принцессе недолго осталось любезничать с его величеством, так как поговаривают, что король больше не интересуется ею. Отсюда следует, что мы должны сидеть спокойно и ожидать какого-нибудь нового каприза: он-то и решит дело».

С этими мыслями шевалье опустился в кресло; принц разрешил ему садиться в своем присутствии. Так как у де Лоррена иссяк весь запас язвительности, то разговор с ним не представлял уже никакого интереса.

К счастью, как мы уже сказали, принц был в прекрасном расположении духа, которого хватило бы на двоих, до той минуты, когда, отпустив лакея и свиту, он прошел к себе в спальню. Уходя, он поручил шевалье передать привет принцессе и сказать ей, что так как ночь сырая, то он, боясь за свои зубы, не спустится больше в парк.

Шевалье вошел к принцессе как раз в тот момент, когда она возвращалась в свои комнаты. Он в точности исполнил поручение, и ему бросилось в глаза равнодушие, не лишенное некоторого смущения, с которым принцесса выслушала его сообщение.

Это показалось ему новым.