Нагибатор Сухоруков (СИ) - Кленин Василий - Страница 38

Команда. Золотые дружно остановились. Развернулись. И сельская дорога превратилась в дорогу смерти для десятков и десятков толимеков! Ни щиты, ни просоленные панцири не могли спасти тех — только быстрые ноги. Воины подкаблучника, достойные своего князя бежали назад, искали помощи у отставших, которые еще только собирались вступить в бой. Толпы толимеков сжимались, ощетинивались обсидиановыми копьями, не зная, откуда придет роковой удар: с юга или с запада.

— Вот сейчас, — шептал я… нет, заклинал я, глядя на стены Мангазеи. — Вот сейчас самое время для удара… Хвост, ты же видишь! Ты не можешь этого не видеть!

Толимеки и думать забыли про Мангазею. Врагов мало, но они бьют со всех сторон. Всегда здорово завести резерв за спину такому противнику и ударить! А тут и заводить не надо: за спиной и так находится почти пять сотен отличных бойцов! Только ворота открыть, успеть их быстро вывести и ударить. Ну же, Хвост! Не подведи!

Черный Хвост не подвел. Ворота тихо отворились, щитоносцы быстро вышли, наскоро построились…

— Во славу Змея! — новый боевой клич из сотен глоток перекрыл на миг шум боя.

Воинство Горы ринулось на опешившего врага. До него было далековато. Многие опомнятся. И даже развернуться успеют. Но этот строй сомнет их, сплющит в лепешку, которую останется только добить.

— Дааа!!! — заорал я, багровея лицом и колотя здоровым кулаком по колену. — Да! Так их!!! Как по нотам!

— Их слишком мало, — озадаченно произнес Вапачиро, хмуря брови.

Что?! Я всмотрелся. Плохо, крайне плохо отсюда было видно, но я бы сказал, что из Мангазеи вышла пара сотен… Пара сотен?! Но этого мало! Крайне мало. Три отряда окружили мятущихся толимеков, но в этих отрядах людей было чуть ли не вдвое меньше, чем окруженцев! Они физически не могли сделать то, что собирались — окружить. Отряд Брата Гнева уже выгнулся дугой, потому что закатные отряды обтекали его с трех сторон. Золотые тоже вышли из тесноты улицы, и толпа толимеков скоро просто затопит этот небольшой отряд. А те, кто сделал вылазку из крепости, шли такой тонкой линией, что она легко порвется. Стоит только толимекам опомниться. Опомниться, собрать кулак и ударить в ответ.

Что случилось в Мангазее? Потеряли много людей при осаде? Перебили друг друга сами?

Нить боя натянулась до предела. Я боялся любого перышка, которое может упасть не на ту чашу весов.

Первышко упало. Правда, не то, которого я боялся. Всё дальнейшее я почти не видел и не слышал, а узнал со слов Аскуатлы, который вовремя разглядел опасность.

«Ну, а как быть? — разводил он руками передо мной. — Стрелы у нас заканчивались, мы еще после Куалаканы толком запас не восстановили. Новых не наделали. Стоять и смотреть, как наших избивают?».

Белые на стали стоять. Муравей собрал своих в плотный кулак, обошел слева золотых и не широким строем, а крепким клином врезался в рыхлую массу толимеков. Белые были плохо готовы для ближнего боя. Щитов и доспехов нет, из оружия — только небольшие топорики или вообще тумбажные или медные кинжалы. Кто-то подобрал валяющиеся щиты толимеков. Но этого было мало. И пускать лучников на толпу, хоть, и на толимекскую салянку, было самоубийственно. Помогло только то, что удар был внезапный, а люди Аскуатлы держались плотно и защищали друг друга.

Резким рывком они буквально прорезали вражескую толпу, отделив от золотых добрых три сотни толимеков. Самые первые дошли даже до тех, кто дрался против людей Черного Хвоста. Аморфная армия Пиапиапаца оказалась рассечена на две неравные части. Только вот надолго ли? Пожалуй, я всё равно осудил бы Муравья за самоубийственный приказ, но у парня, оказывается, план шел еще дальше!

Полтора десятка его воинов, хорошо болтавших по-толимекски, шли по левому краю клина Белого воинства. И вот, когда враги уже плотно сошлись в бою, толмачи-разведчики принялись голосить во всю глотку:

— Князя убили!

— Мы окружены!

— Бежим к берегу!

— Четлане захватывают лодки!

— Спасайся!

Представляю, как это выглядело в сумятице. Кто кричит? Откуда? Уже через пару шагов ничего непонятно. Это трусы? Или это вообще приказ? Толимеки смешались. Перемены проходили крайне медленно. Казалось, провокация ни к чему не привела. Но это лишь потому, что задние ряды толимеков поджимали передних. Возникла странная диффузия: отставшие еще шли вперед, а вот передовые начали «протекать» в тыл. К реке! К лодкам! Князя убили!

А потом: словно вспышка подожженного тополиного пуха! Паника охватила всё западное крыло врага. Три сотни разом стронулись — и помчались к реке. Конечно, это заметили остальные. Те, кто не был зажат моими воинами, устремились за беглецами, остальные начали меньше думать о бое, а всё больше — о спасении.

Мы выиграли битву.

Глава 16. Чужой и неправильный

«Чего не радуешься?» — папановский бас бога врезался в голову резко, я аж вздрогнул.

А что я? Я радуюсь. Особенно, когда лучники переломили ход битвы, когда, наконец, из Мангазеи вышли горцы с ополченцами — и толимекам пришла полная хана. Получаса не прошло, как битва завершилась полностью. Все занялись делами: вязали пленных, добивали чужих раненых, помогали своим раненым… И лутали, лутали, лутали обширное поле битвы. И бойцы, и командиры со всем отлично справлялись сами.

А я как-то вдруг стал не нужен. Стоял на каменистом склоне прямо напротив Мангазеи. Смотрел на усеянное телами поле, дышал воздухом, пропитанным кровью, стонами боли и воплями радости — и что-то совсем мне было не радостно.

«Если бы генералы да императоры почаще видели плоды своих побед… Вот так — перед самым носом… Наверное, войн было бы гораздо меньше» — вздохнул я.

«Ну, чего ты киснешь?! — возмутился Золотой Змей. — Победа ведь! И не первая. Раньше ведь радовался. А?».

«Я помню, — кивнул тихонько. — Как за Излучное дрались. Как зубами готов был глотки грызть. И какая радость разливалась по душе, когда селение освободили. А здесь… Здесь как-то не так».

«Потому что там всё выглядело справедливее?».

«Ну, наверное… Там мы защищали свои дома, а тут — жжем чужие. Разве не в этом принципиальная разница?».

«Столкнулись люди. И у каждого своя правда. И нет, по большому счету, разницы между этими правдами, — бог вздохнул. — Надо просто выбрать, какая правда твоя. И идти за ней до конца… Вот примерно так тут и живут, император».

«Я понимаю… Я помню все наши разговоры, бог. Помню, как сползала твоя саркастическая маска, и ты проговаривался о том, что я нужен тебе, чтобы помочь твоему народу. Твоему непутевому народу… И как требовал, чтобы я учился понимать его. А не лез со своими мерилами, такими чистыми и правильными… Я пытаюсь. Честно! Но… я не могу. Я какой-то неправильный. Сколько здесь не живу — я всё равно чужой этому миру».

«Не кручинься! — голос бога вдруг стал непривычно мягким. — Может быть, ты мне как раз такой и нужен? Чужой и неправильный. Потому что свои не справляются. Еще не знают, но уже не справляются. А ты… Ты, как поломанная вещь с непредсказуемыми возможностями. Идеальное сочетание, а? Поломанная вещь в поломанном мире. Вы помогаете друг другу: этот мир меняет тебя, а ты — потихоньку меняешь мир».

Тишина. Вокруг царили стенания и вопли, а мое сознание наполнилось тишиной.

«Ты часто был неправильным. Старательно мимикрировал, но палился. И разве плохо? На моих алтарях вот уже несколько лет не убивают людей. На полях простолюдинов растут урожаи, а в руках у них не грубые палки, а удобные инструменты. Четлане едины и не враждуют друг с другом. Они учатся писать, делают красивые вещи… И это не всё. По-моему, неплохая неправильность, а?» — бог тихо, почти неслышно хохотнул.

«А сейчас? — не унимался я, хотя, последние слова желтого червяка меня согрели. — Сейчас, как быть? Войско твоего народа одержало славную победу. Его ждет богатая добыча и расширение власти. А я не рад. Не рад этим трупам, что четланским, что толимекским. Как тут быть? Как твоему народу поможет моя неправильность?».