Мир (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич - Страница 2

— Оу, кого я вижу! Котяра (Томкэт)! — увидев Тома, воскликнула она. — А я гадаю, что за знакомый звук. Приехал, чтобы поучаствовать в очередной встрече Политического Клуба? — усмехнувшись и не дожидаясь ответа, она подскочила к Тому и потянула его за собой внутрь. Невысокая, худощавая, с не слишком правильными чертами лица, но великолепной фигуркой и высокой грудью, Эммануэль Вайс, потомок немецких и французских колонистов, отличалась свойственным француженкам, если судить по книгам, милой непосредственностью. Вот и сейчас ей удалось захватить Тома врасплох, и он покорно поплелся вслед за ней, словно забыв, для чего приехал в город. Впрочем, едва они вошли в торговый зал и из-за разделяющей его перегородки донеслась перебранка местных «пикейных жилетов», Том как бы очнулся.

— Эмми, давай-ка лучше выйдем, и поговорим на улице.

— Фи, — надула Вайс губы в притворной обиде. — А я думал, ты соскучился и, наконец, решился сделать мне официальное предложение.

— Обязательно сделаю, — улыбнулся Том. — Но позднее. А сейчас пройдем к джипу.

По дороге он объяснил Эммануэль, что уезжает по делам, оставляя на ее попечение дом и машину. И заодно попросил довезти его до остановки автобуса.

— Ну вот, — картинно огорчилась Вайс. — Стоит в моем окружении появиться приличному мужчине, которому можно доверить жизнь, как у него сразу находится дело где-то подальше от нашего городка. Вот ведь невезенье…

— Не переживай так, Эмми. Я вернусь, только жди, — грустно усмехнулся Том. — Кошки всегда возвращаются на свою территорию, — грубовато пошутил он.

— Ну, Котяра, если не сдержишь слово…

— Утонешь — домой не приходи, — опять пошутил Томпсон и, не удержавшись, крепко поцеловал собеседницу в губы. Она несколько мгновений отвечала, расслабившись, а потом внезапно оттолкнула его.

— Ох, Котяра, тебе обязательно надо погубить мою репутацию, — осматриваясь и поправляя прическу, заметила Вайс. — Надеешься, что после твоего отъезда Бенни побоится за мной ухаживать?

— Не надеюсь, — усмехнулся Том. — Уверен.

Бенджамен Фридман, местный домовладелец, учившийся вместе Эммануэль, давно и безнадежно за ней ухаживал. Но с появлением бравого отставного военного вынужден был отступиться, хотя, как слышал Томпсон, продолжал питать надежду на свою победу. «Безнадежная надежда, — усмехнулся про себя Том. — Не уж, эту женщину я не отдам никому. Если с Нормой я чувствовал себя как в седле необъезженной лошади, то Эмми, несмотря на всю деловую хватку и французские заморочки, прямо-таки воплощение семейного уюта. Так что…»

— Эй, ты опять о чем-то задумался, — прервала его размышления Вайс.

— Да, прикидываю, успею ли на автобус до Мэдисона.

— Успеешь, если поведу я, — заявила, забираясь в джип, Эмми.

— Боюсь, что тогда я вообще попаду вместо автобуса в рай, — деланно-печальным тоном ответил Том.

— Кошачий, — пошутила Вайс и, дождавшись, когда Томпсон сядет рядом, выехала на проезжую часть.

А потом машина стремительно промчалась через весь город и остановилась у автовокзала. Пока Том покупал билет и прощался с Эмми, к остановке подъехал, поблескивая белым гладким алюминием бортов и крыши новенький автобус «Эм-Си-Шесть». Томпсон забросил чемоданы в багаж, занял свое место в полупустом салоне и помахал стоящей у «Виллиса» Эмме.

Водитель объявил отправление и автобус плавно и величаво тронулся. Том смотрел на пробегающий за окном пейзаж, не замечая подробностей, и, по примеру героя одного из еще не вышедших фильмов, вспоминал «информацию к размышлению».

[1]

Я мыслю, следовательно — существую (лат)

Информация к размышлению

Я вам расскажу про то, что будет,

Вам такие приоткрою дали!..

Пусть историки меня осудят

За непонимание спирали.

В. Высоцкий

Том Томпсон по прозвищу «Томмиган» на самом деле был не тем, кем казался. В теле американца во времена Второй мировой войны бывший советский гражданин Анатолий Пискунов оказался после попадания под высокое напряжение. Как получилось, что вместо смерти он оказался в его голове, в больнице, куда этот гансгстер попал, сбитый машиной, Пискунов особо не задумывался. Очень уж страшно… А первоначально и времени не хватало. Оказалось, что Том был соучастником ограбления, затронувшего интересы одной из семей мафии и, одновременно, ФБР. Скрыться от расправы ему удалось только благодаря подсказке местного шерифа, завербовавшись в десантники. Тем более, что в свое время он служил срочную как раз в парашютно-десантном полку и даже успел повоевать в Афганистане. Старые навыки помогли выжить, перебить преследующих его мафиози и совершить ряд подвигов на войне. Кроме того — он сумел заинтересовать своим письмом Сталина и Берию, в результате история после войны пошла по другому пути. Уже в конце войны Том поскандалил с армейским руководством и, уволившись, сумел попасть в создаваемую президентом новую спецслужбу. Это было Агентство Национальной Безопасности, объединившие в одной структуре ЦРУ, АНБ и департамент защиты родины США того времени, из которого прибыл Анатолий. Но и там он вынужден был уйти в начале шестидесятых годов в отставку.

До отставки Том занимался в основном Европой, но побывал и на войне в Корее, и даже слетал вместе с миссией генерала Риджуэя в Южный Вьетнам. Его откровенные высказывания о ситуации во Вьетнаме, идущие против мнения большинства, и стали, в принципе, формальным поводом для ухода из АНБ. Впрочем, была еще одна причина, которую не знал никто, кроме самого Тома и его куратора там, далеко, в Центре — началось неприятное шевеление вокруг английской «кембриджской пятерки». Ну и в самом агентстве отдел внутренних расследований начал внимательнейшим образом перекапывать старые дела, стараясь найти причину частых и неприятных провалов в работе против «главной цели» — СССР.

Том усмехнулся, вспоминая. «Да, были раньше времена. Прямо как у того писателя-англичанина, написавшего лет пять назад книгу как раз про Вьетнам. Как она называлась-то? «Тихий американец», точно. По разоренной, нищей, покрытой развалинами городов и остатками разбитой техники Европе, бродили «тихие» американцы, «тихие» англичане, не менее «тихие» русские и даже столь же «тихие» немцы. И все интриговали, шпионили и науськивали своих сторонников на оппонентов. Так, что результат этой тихой работы был часто очень даже громким. А ведь если верить воспоминаниям Толика, то в его мире размежевание в Европе произошло быстро и резко. Попавшие в зону американского влияния государства получили американские кредиты, американскую защиту и проамериканские правительства. Коммунистов быстренько вытеснили из политической жизни, а кое-где и просто поубивали. А в советской зоне влияния коммунисты вытеснили всех антикоммунистов и построили в одну шеренгу все левые силы, под свое управление. Но в той Европе, в которой «работал» сотрудник АНБ Том Томпсон и его сослуживцы, все было намного сложнее. В «американской зоне» вполне легально действовали, например, входившие в состав правительств и очень влиятельные коммунистические партии Франции и Италии. А в «русской» Польше в правительстве, кроме коммунистов, были и «лондонцы», за исключением самых непримиримых, оставшихся в Британии. И они всячески пытались перетащить страну под покровительство «английского льва». А что творилось в глубинке той же Югославии или Польши… в Германии, при всей ее разрухе и оккупации все же порядка было больше. Зато югославы и поляки развернулись во всей красе, — он вспомнил леса Польши, совсем не европейские, скорее напоминающие обычный русский лес. Потом вдруг вспомнились югославские горы, так же поросшие лесом. Там он тоже побывал, незадолго до Польши. И мог сравнить ситуации и там, и там. И сравнение было не в пользу поляков, у югославов все же порядка было больше. Просто у них боролись несколько крупных политических и националистических группировок — титовцы (сторонники Иосипа Броз Тито), рачки (Рачковского), четники (пробританские прокоролевские отряды под командованием Михайловича), македонские комитаджи, ну и хорватские усташи (с которыми тоже работали англичане, американцы к бывшим немецким союзникам относились с презрением, но не мешали «лайми»). То есть шла гражданская война, но на уровне, если сравнить, где-то девятнадцатого-двадцатого года в России или американской гражданской — с линиями «фронтов» и «государственными образованиями». А вот в Польше царил реальный хаос. «Красные», «белые», «лондонские», «незалежные», плюс остатки отрядов пронемецких квислинговцев из разных стран Европы, не успевшие отступить в Германию, просто банды, и просто мелкие и независимые ни от кого «спасители ойчизны». Шляхта, что с нее возьмешь. Стоящие в больших городах и прикрывающие основные магистрали советские войска демонстративно не вмешивались «во внутренние польские дела», а у центрального правительства, раздираемого к тому же противоречиями, часто не хватало ни сил, ни желания на наведение порядка в глубинке. А английские «Джеймс Бонды» и американские «призраки» не упускали случая плеснуть бензинчика в этот костер. Хотя, если честно признаться, первую скрипку во всем этом безобразии играли именно англичане. Американцы больше работали на перспективу, пытаясь создать сеть резидентур на будущее. Хотя создавать что-нибудь на длительный срок в этом кипящем котле было весьма сложно. И приходилось крутиться… Что интересно, русские, как потом оказалось, проводили самую правильную политику. Невмешательство, одновременно с предоставлением адресной помощи, которая закончилась восстановлением нормальной жизни в контролируемых районах, со временем привели к тому, что сами крестьяне начали сотрудничать с «коммунистами» и сдавать им своих, изрядно надоевших грабежами и прочими безобразиями «освободителей». В результате к пятидесятому году в Польше начал наводится порядок. А чуть позднее начался перелом в пользу коммунистов и в Югославии. Еще интересней было в Болгарии и Румынии, которые оставались королевствами. Социалистические королевства — оксюморон, от которого заходил ум за разум у большинства американских антикоммунистов. Когда король Михай даже подал заявление на вступление в коммунистическую партию, у многих из них был явный нервный срыв, — Том невольно усмехнулся, вспоминая, — особенно у министра военно-морского флота Джеймса Форрестола. — Его даже в психбольницу отправили. Где он и закончил свои дни, выбросившись из окна с криком: «Русские идут!». Впрочем, его как раз собирались из министров уволить, он как-то не слишком вписывался своей оголтелой русофобией в администрацию, которая пыталась продолжить курс Рузвельта в послевоенном мире, одновременно стараясь установить гегемонию США. — Только вот, — подумал Том, — Дугласу это слабовато удавалось. «Товарисч» Сталин и «сэр» Уинстон Черчилль вместе с «мсье» де Голлем предпочитали вместо «объединенного мира» старые добрые сферы влияния. Из-за этого и переговоры об объединении Германии топтались на месте. И в Греции началась, не без помощи Уинстона, гражданская война, чтобы не допустить коммунистов к власти, — Толик, в общем-то плохо помнил, что происходило в Греции после войны, но что там вроде бы правила военная хунта «черных полковников», это у него в памяти осталось[1]. — НАТО не случилось, зато Черчиллю удалось сколотить Европейский Оборонительный Союз, с вступлением в него США в пятьдесят пятом году ставший Атлантическим. А теперь, похоже, Штаты готовы влезть во Вьетнам всеми четырьмя лапами…»