Смерть меня не найдёт (СИ) - Летова Ефимия - Страница 55

И я спасовала, попятилась, развернулась — и едва не взвыла, обнаружив точно такой же паутинный занавес за спиной, вероятно, появившийся за несколько секунд моего промедления. Слева и справа каменные стены. Спереди и сзади сеть паутины. Сейчас она меня опутает, окутает, сожмёт, спеленает в мокрый тугой кокон, а потом будет медленно переваривать, кусок за куском, пролезать, прорастать внутрь, и я, полностью лишённая возможности двигаться, но и не на тот свет попасть не имеющая возможности, смогу только молча наблюдать, как моя кожа стекает, подобно расплавившемуся воску, и впитывается в серебристое плотоядное макраме.

Я вжалась в каменный бок коридора, проклиная себя всеми известными мне словами, земными и местными. Хорошо хоть, кота не взяла. Вряд ли ему могли бы серьёзно повредить эти… тентакли, но кто его знает.

Паутина то ли придвинулась ближе, то ли разрослась, очередная капля сорвалась на пол, не удержавшись на тонкой извилистой струнке. Тирата, ну почему так-то?! Уж лучше бы тогда, от рук королевского мага-палача, всё как-то по-людски, лучше, нежели от иномирной пакости. А донум, как всегда, отказал, и никуда я не перемещаюсь. Или, может, он как мобильник, в глубоких подвалах не работает? Тирата, вон, из Винзора сигнал не ловит…

— Мррр? — раздалось вдруг, так буднично и знакомо, словно ничего страшного не происходило, и я открыла малодушно прикрытые глаза. За мохнатой пеленой сверкнул зелёный иллюзорный глаз.

— Брысь! Кыш! Уходи отсюда, ну же!

Кот моего благородства не оценил. Сел, интеллигентно обернул хвост вокруг лап. Хорошо, мол, сидим, душевно. Я тут, ты там, а между нами — штука такая забавная колышется.

— Не трогай! — зашептала я. — Это опасно. Может, само растает, если не шевелиться. Вдруг оно реагирует на движения?

Кот, разумеется, не ответил и слова мои проигнорировал целиком и полностью. Посидел, поморгал, поскучал, пощурил глазища, подвигал чёрными бархатными ушами в такт движению паутинного полотна, а потом приподнял лапу, примерился, и, несмотря на все рациональные аргументы стоящего рядом хомосапиенса, стукнул подушечкой по отростку.

И тот лопнул, к потолку устремилась струйка едва заметного дыма, белёсая жидкость прыснула во все стороны.

Кот воодушевился и стукнул лапой ещё и ещё…

Я, затаив дыхание, смотрела на него. Возможно, никаких особенных способностей животное и не проявило, и паутина была безопасной, но мне отчего-то думалось иначе — или только хотелось думать? Ксамурр лопал лапой паутину, точно причудливо изогнувшиеся мыльно-молочные пузыри. Разумеется, до самого потолка он не доставал, но снизу было уже реально пролезть, не задев унылой ободранной бахромы. И я полезла — вперёд, потому что… просто потому, что мне показалось: так будет правильно. Обернулась к умертвию — кот облизывал лапу, немного брезгливо, слегка подёргивая тощим напряжённым хвостом. Завитушки шерсти казались чуть влажными, но и кости проступили отчётливее.

— Не так ты и прост, — сказала я. — Ты же меня понимаешь, верно?

Кот на меня даже не взглянул.

— Я была не права, что тебе не доверилась, — вздохнула я. — Зачем-то же ты есть. Может, ты мой хранитель?

Слова "ангел" магрский язык явно не предполагал. Ксаамурр моргнул, презрительно.

— Ну да, какова подопечная, такие и ангелы, одни с белыми крылышками, другие чёрные и костлявые. Эй, не обижайся, ты куда?! Пойдём вместе, раз пришёл?

Кот обернулся. Я выпрямилась, преодолев паутинную преграду, похлопала себя по бедру — жест, обычно понятный и собакам, и котам, если верить по моей скудной практике общения с хвостатыми.

— Идём?

И тут он вдруг вздыбился, словно заболевая сколиозом на быстрой перемотке, оскалился и зашипел, точнее захрипел, каким-то змеиным "Х-х-х". Попятился, а я вздохнула:

— Ну, нет так нет. В конце концов, ты свободное умертвие. И я — свободное умертвие. Надеюсь, ещё увидимся, — последнее ляпнула ни с того, ни с сего. С чего мне на это надеяться? Кот растаял в темноте подземного хода, а я обернулась и медленно пошла дальше, на едва заметный свет. Больше никаких чудес мне по пути не встретилось, но я не питала иллюзий: люди порой гораздо страшнее, чем паутина. И, к сожалению, от удара лапой не исчезают.

Глава 53.

Врать я умею неплохо. Во-первых, моральных терзаний по поводу лжи, особенно «во спасение», не имею. Во-вторых, есть большой опыт. Родители у меня были замотанные бытовухой, нервные суетливые люди, отец по большей части из-за злоупотреблений горячительными напитками, мать, в свою очередь — из-за отца. Самое главное, что от меня требовалось — не мешать им, особенно, если поблизости не оказывалось бабушки, становившейся добровольным живым заслоном между ними и мной. И хотя я никогда и ничего злокозненного заранее не планировала, как-то само собой получалось, что правду говорить нельзя. Потому что мне всё время хотелось не того, чего я, по глубокому убеждению взрослых, должна была хотеть. И речь шла не о дорогих игрушках или опасных "взрослых" увлечениях, а о сущей ерунде.

— А вот если… — говорила маленькая Камилла, и мама поджимала губы. Она и сейчас так делает, когда спрашивает о моей учёбе, отношениях, работе и жизненных перспективах, не очень-то радостных и перспективных.

В раннем детстве я мечтала стать скульптором и кондитером одновременно, но попытки сотворить съедобную чудо-глину из муки, какао, творога и почему-то соды потерпели сокрушительное поражение. Парфюмера из меня тоже не вышло — папин коньяк, смешанный с мамиными духами и найденными на кухне специями, пах слишком изысканно для среднестатистического ценителя. А в засушенных травах из нашего двора завелись тараканы… Становясь старше, я обзаводилась новыми бестолковыми мечтами и продолжала пытаться более чем бестолково претворять их в жизнь, да ещё и мой особый дар находить неподходящих друзей приводил к разным казусам в виде поломок, опозданий и плохих оценок в школе. Честные объяснения родителей никогда не устраивали, и я училась врать. Так было проще.

А потом научилась врать даже самой себе.

И сейчас, глядя куда-то в сторону скрытых фиолетовой хламидой коленей неизвестно откуда появившийся женщины, я, даже не задумавшись, отчеканила как по писаному:

— Новая служительница вместо безвременно почившей лирты Сириш к вашим услугам, уважаемая.

Надеюсь, я правильно запомнила имя…

Здесь, во внутреннем дворике, если этим нелепым словом стоило называть весьма просторную территорию, на которой при желании можно было профессионально сыграть в футбол или разместить полк солдат, пахло не морем — струганым пряным деревом и дымом. Я вдохнула, радуясь тому, что ещё хоть что-то чувствую — не вкус, не ощущения, не боль, так хотя бы запах. Думала ли я, что смогу когда-нибудь сожалеть об отсутствии боли?

Больше всего заповедное захрамовое местечко напоминало частный загородный военный лагерь, где смешались в равной степени аскетичная строгость и какой-то европейский комфорт. Чистая земля, явно заботливо подметённая, старательно сложенная поленница дров, аккуратная горка золотистых опилок… Однотипные двухэтажные домики, один одноэтажный, из трубы на крыше которого, вызвавшей ностальгию до спазма диафрагмы, валил дым. Исполинский храм закрывал дневную Луаву, двор пребывал в тени. Зато утром, наверное, здесь потрясающие белые рассветы.

Колодец из тёмного дерева, покосившийся, накрытый какой-то сетью сверху, немного дисгармонировал с окружающей его обстановкой. Я поспешно отвела взгляд — воспоминания были нужны, но, сказать по правде, я предпочла бы вспомнить что-нибудь другое, посмотрела наверх… А вот и дом, в котором, если верить рассказу жреца, живут особые служители, охраняющие фелинос — об этом красноречиво говорил длинный проход-коридор без окон на уровне третьего этажа, действительно соединяющий дом и глухую храмовую стену, этакий каменный аппендикс, чудо местной архитектуры, вероятно, пропитанное магией — ни в архитектуре, ни в физике я не сильна, но как же оно держится без дополнительной опоры снизу…