Тысяча и один призрак - Дюма Александр - Страница 10

Женщина стиснула мою руку. Я уловил в этом пожатии ужас и просьбу. Я ее понял.

Она назвала меня первым пришедшим ей в голову именем, и мне пришлось последовать ее примеру.

– Как, это вы, моя бедная Соланж! – сказал я ей. – Что с вами случилось?

– А, вот видите, господа! – воскликнула она.

– Мне кажется, ты могла бы сказать: граждане.

– Послушайте, господин сержант, не моя вина, что я так говорю, – ответила девушка. – Моя мать работала у важных господ и приучила меня быть вежливой, и я усвоила эту, признаюсь, дурную привычку аристократов. Что же делать, господин сержант, если я не могу от нее отвыкнуть?

В этом ответе звучала незаметная ирония, которую понял только я. Я задавал себе вопрос, кто могла быть эта женщина. Невозможно было разрешить эту загадку.

Одно было несомненно: она не была дочерью прачки.

– Что со мною случилось, гражданин Альберт? – ответила она. – Вот что случилось. Представьте себе, я пошла отнести белье. Хозяйки не было дома, и мне пришлось ее ждать, чтобы получить деньги. Черт побери! В теперешние времена каждому нужны деньги. Наступила ночь, а я, полагая вернуться засветло, не взяла пропуска и попала к этим господам. Извините, я хотела сказать, гражданам. Они спросили у меня пропуск, а я сказала, у меня его нет. Они хотели отвести меня на гауптвахту – я начала кричать, и тогда как раз подошли вы, мой знакомый. Теперь я успокоилась. Я сказала себе: так как господин Альберт знает, что меня зовут Соланж, знает, что я дочь тетки Ледье, он поручится за меня, не правда ли, господин Альберт?

– Конечно, я ручаюсь за вас.

– Хорошо, – сказал начальник патруля. – А кто за вас поручится, господин франт?

– Дантон. С тебя этого довольно? Как вы думаете, он хороший патриот?

– А, если Дантон за тебя ручается, то против этого возразить нечего.

– Вот-вот. Сегодня день заседания в клубе кордельеров, идем туда.

– Идем, – сказал сержант. – Граждане санкюлоты, вперед, марш!

Клуб кордельеров находился в старом монастыре кордельеров, на улице Обсерванс. Через минуту мы дошли туда. Подойдя к двери, я достал страницу из моего портфеля, написал карандашом несколько слов, передал сержанту и попросил его отнести записку Дантону; мы же остались под охраной капрала и патруля.

Сержант вошел в клуб и вернулся с Дантоном.

– Что это, – воскликнул он, – тебя арестовали, тебя? Тебя, моего друга и друга Камиля! Тебя – лучшего из существующих республиканцев! Позвольте, гражданин сержант, – прибавил он, обращаясь к начальнику санкюлотов, – я ручаюсь за него. Этого довольно?

– Ты ручаешься за него. А кто поручится за нее? – возразил упорный сержант.

– За нее? О ком говоришь ты?

– Об этой женщине, черт побери!

– За него, за нее, за всех, кто с ним, ты доволен?

– Да, я доволен, – сказал сержант, – особенно доволен тем, что повидал тебя.

– А, черт возьми! Это удовольствие я могу доставить тебе даром. Смотри на меня сколько хочешь, пока я с тобою.

– Благодарю. Отстаивай, как ты это делал до сих пор, интересы народа и будь уверен: народ тебе признателен.

– О да, конечно! Я на это рассчитываю! – сказал Дантон.

– Можешь ты пожать мне руку? – продолжал сержант.

– Отчего же нет? – И Дантон подал ему руку.

– Да здравствует Дантон! – закричал сержант.

– Да здравствует Дантон! – вторил ему патруль.

И патруль ушел под командой своего начальника. В десяти шагах он обернулся и, размахивая своей красной шапкой, прокричал еще раз:

– Да здравствует Дантон!

И его люди повторили за ним этот возглас. Я хотел поблагодарить Дантона, как вдруг его несколько раз окликнули по имени из помещения клуба.

– Дантон! Дантон! – кричали голоса. – На трибуну!

– Извини, мой милый, – сказал он мне, – ты слышишь? Жму твою руку и ухожу. Я подал сержанту правую руку, тебе подаю левую. Кто знает, у благородного патриота, быть может, чесотка.

И, повернувшись, сказал:

– Иду! – Он сказал это тем мощным голосом, который поднимал и успокаивал бурную толпу на улице. – Иду, подождите!

Он ушел в помещение клуба, я остался у дверей наедине с незнакомкой.

– Теперь, сударыня, – сказал я, – куда проводить вас? Я к вашим услугам.

– К тетке Ледье, – ответила она со смехом. – Вы ведь знаете, что она моя мать.

– Но где она живет, эта тетка Ледье?

– Улица Феру, двадцать четыре.

– Пойдемте к тетке Ледье на улицу Феру, двадцать четыре.

Мы пошли по улице Фоссе-Монсие-ле-Пренс до улицы Фоссе-Сен-Жермен, потом по улице Пети-Лион, потом через площадь Сен-Сюльпис на улицу Феру. Всю дорогу мы молчали. Только теперь при свете луны, которая взошла во всей своей красе, я мог хорошо рассмотреть свою спутницу.

То была прелестная особа, лет двадцати или двадцати двух, брюнетка с голубыми глазами, скорее умными, чем грустными; нос прямой и тонко очерчен; насмешливые губы, зубы как жемчуг; руки королевы, ножки ребенка – и все это даже в вульгарном костюме тетки Ледье носило аристократический отпечаток, что и вызвало сомнения храброго сержанта и его воинственного патруля.

Мы подошли к двери, остановились и некоторое время молча смотрели друг на друга.

– Ну, что вы мне скажете, мой милый господин Альберт? – улыбнулась мне незнакомка.

– Хочу вам сказать, моя милая мадемуазель Соланж, что не стоило встречаться, чтобы так скоро расстаться.

– Прошу у вас тысячу извинений, но очень стоило. Если бы я вас не встретила, меня отвели бы на гауптвахту, там бы открыли, что я не дочь тетки Ледье, что я аристократка, и отрезали бы, вероятно, голову.

– Итак, вы сознаетесь, что вы аристократка?

– Я ни в чем не сознаюсь.

– Хорошо, скажите мне, по крайней мере, ваше имя.

– Соланж.

– Вы же знаете, я случайно назвал вас так, это не ваше настоящее имя.

– Ну что ж! Мне оно нравится, и я оставляю его за собою, для вас, по крайней мере.

– Зачем сохранять его для меня, если мы больше не увидимся?

– Я этого не говорю. Я говорю только, что если мы и увидимся, то вам совсем необязательно знать, как меня зовут. Я назвала вас Альбертом – так и называйтесь, а я останусь Соланж.

– Хорошо, пусть будет так, но послушайте меня, Соланж.

– Слушаю, Альберт, – отвечала она.

– Вы аристократка, не правда ли?

– Если бы я в этом и не созналась, вы это и сами узнали бы, верно? Стало быть, мое признание теряет смысл.

– И вас преследуют потому, что вы аристократка?

– Что-то в этом роде.

– И вы скрываетесь от преследований?

– На улице Феру, 24, у тетки Ледье, муж которой был кучером у моего отца. Видите, у меня нет тайн от вас.

– А ваш отец?

– У меня нет тайн от вас, мой милый господин Альберт, пока дело касается меня, но тайны моего отца – не мои. Мой отец тоже скрывается, выжидая случая, чтобы эмигрировать. Вот все, что я могу вам сказать.

– А вы, что вы думаете делать?

– Уехать с моим отцом, если это будет возможно. Если это окажется невозможным, то он уедет один, а я потом присоединюсь к нему.

– И сегодня вечером, когда вас арестовали, вы возвращались со свидания с отцом?

– Да, я возвращалась оттуда.

– Слушайте, милая Соланж…

– Я слушаю вас.

– Вы видели, что случилось сегодня вечером?

– Да, и это дало мне возможность убедиться в вашем положении.

– О, к сожалению, положение мое невелико. Однако же у меня есть друзья.

– Я познакомилась сегодня с одним из них.

– И вы знаете, что этот человек очень влиятелен в настоящее время.

– Вы можете воспользоваться этим влиянием и посодействовать бегству моего отца?

– Нет, я сохраню его для вас.

– А для моего отца?

– Для вашего отца у меня найдется другое средство.

– У вас есть другое средство?! – воскликнула Соланж, схватив меня за руки и тревожно вглядываясь в меня.

– Если я спасу вашего отца, сохраните ли вы добрую память обо мне?

– О, я буду вам признательна всю мою жизнь.