Запрещенная реальность. Одиночка. Смерш-2 - Головачев Василий - Страница 28

В кабинет ввалился могучего телосложения чеченец, похожий на известного всем террориста Басаева: бритая голова, усы, борода по грудь, волчьи глаза. Одет он был во все черное, кроме коричневых ботинок с высокой шнуровкой.

– Проводи гостей до выхода, – приказал главврач.

Тарас шагнул к вошедшему, сделал «медвежью стойку» и «качнул маятник», вызывая волну страха и бессилия. Ахмет-«Басаев» отшатнулся, бледнея. Тарас подтолкнул его к двери:

– Вас здесь не стояло… ждите в приемной!

Дверь за помощником главного врача закрылась.

Елисей Юрьевич шевельнул бровью, выражая тем самым неодобрение действиями ученика, повернулся к опешившему Борзоеву.

– Я думаю, нет смысла вызывать сюда спецназ. Или вы будете настаивать?

– Я тоже… могу… вызвать…

– Велик приказ да мал начальник, – усмехнулся Тарас.

Главврач опомнился, пригладил волосы, глянул на дверь, на Тараса, наткнулся на его ледяной взгляд и вздрогнул.

– Что ж, может… э-э, мы договоримся. Кто эти люди, вы говорите?

– Моя мать и жена, – тяжело сказал Елисей Юрьевич.

– Понимаю ваши чувства… – Главврач сделался вежливым. – Давайте бумагу.

Он взял из руки Елисея Юрьевича письмо мэра, прочитал, покосился на Тараса и снял трубку телефона.

– Шамиль, оформи документы на выдачу тру… убитых… да, на женщин, что вчера привезли. – Он повернулся к москвичам: – Можете забирать.

– Их заберут завтра утром, – сказал Елисей Юрьевич. – С вашего позволения я зайду в морг.

– Это против наших правил, но вам я разрешаю. Ахмет! – На пороге возник тот же бородатый чеченец. – Проводи гостей… э-э, на территорию. У них распоряжение большого начальства.

Ахмет молча посторонился, косясь на Тараса. Было видно, что он его боится по-настоящему. Пси-атака Горшина оставила в душе чеченца неизгладимый след.

В морг Елисей Юрьевич зашел один, не пустив ни Тараса, ни сопровождающего. Пробыл там десять минут и вышел с каменно-неподвижным лицом. Лишь взгляд его, слепой и сосредоточенный на внутреннем переживании, выдавал душевную боль этого сильного человека.

За воротами их ждала знакомая «Волга» с тем самым чекистом в кожаной куртке, который встретил их на аэродроме. Садясь в машину, Тарас обратил внимание на остановившуюся в отдалении «десятку» серого цвета с затемненными стеклами, но тут же забыл о ней. Голова была забита размышлениями о том, как найти и покарать убийц семьи учителя.

– Куда тебя? – спросил человек в куртке, обращаясь к Елисею Юрьевичу. – Может, поедем ко мне?

– Не хотелось бы стеснять, – проговорил Елисей Юрьевич отсутствующим голосом. – Мы лучше переночуем в гостинице или в комендатуре.

– Никого вы не стесните. Сын уехал, у дочки своя комната, а мама и Дина будут только рады гостям. – Чекист тронул водителя за плечо. – Поехали ко мне, Саша.

«Волга» развернулась и устремилась прочь от центра города. Спустя минуту за ней двинулась и серая «десятка» с затемненными стеклами.

Глава 12

Атака

Приятель Елисея Юрьевича, которого Тарас принял за сотрудника ФСБ, оказался старшим советником юстиции, прокурором чеченской столицы. Звали его Антоном Кирилловичем Хованским. Жил он в собственном доме на окраине Грозного, в полукилометре от реки Сунжи. Дом был окружен глухим деревянным забором и охранялся овчаркой по имени Гриц. Вокруг дома росли яблони и сливы, участок был ухожен, чувствовалось, что ему хозяева уделяли много внимания. Тарас и сам любил возиться в саду, поэтому порядок усадьбы одобрил.

Хозяйство усадьбы состояло из двух строений – сарая и хлева, где содержались две козы и корова. Ни свиней, ни кур семья Хованских не имела.

В доме, накрытом разнокалиберными металлическими листами, было четыре комнаты и небольшая кухонька с русской печью. Мебель везде стояла старенькая, на полу лежали домотканые половики, создавая особый домашний уют. Тарас поразился совпадению: полы у него дома тоже были накрыты половиками, сотканными еще бабушкой Надей.

Встретили гостей домочадцы: дородная женщина с рыхлым, болезненным лицом – мать Антона Кирилловича, Валентина Матвеевна, его жена Дина, тихая и улыбчивая, и дочь Антонина, Тоня, очень похожая на мать, такая же тихая и милая, но почти не улыбающаяся. За весь вечер Тарас увидел ее улыбку лишь однажды, когда отец хвастался, что Тоня рисует «как заправский художник».

В самом деле, как оказалось, она прекрасно рисовала. Стены ее комнатушки были увешаны акварелями и рисунками цветным карандашом, хотя определить сразу, чем они нарисованы, не удавалось.

Рисовала Тоня в манере малевичевского супрематизма[5], передающей как ритмику и пластику движения, так и многозначительность положений. Такие положения сама Тоня называла «застывшей явью». О Казимире Малевиче и его методе самовыражения она почти ничего не знала, но вполне могла претендовать на место в Витебском объединении художника «Утвердители нового искусства», хотя дар ее был, наверное, масштабнее, чем у последователей Малевича, создателей русского авангарда. Во всяком случае, Тарас, регулярно посещавший художественные музеи и выставки и не раз бывавший на вернисажах Малевича, отметил не только точнейшую и тончайшую технику юной художницы, невероятную палитру и удивительное сочетание форм, но и глубину мысли, заложенную во всех полотнах.

Особенно долго он разглядывал рисунок под названием «Предок».

На нем в манере авангардистов пересечением спиральных и параллельных линий был изображен странный зверь, более всего похожий на… Инсекта! Точнее, на разумного таракана, блаттоптера сапиенс! Тарас готов был отдать голову на отсечение, что изображен именно Инсект, предок Перволюдей, а не просто фантасмагорическое существо Апокалипсиса.

– Что это? – поинтересовался он у девушки, когда взрослые вышли из комнаты.

Тоня покраснела, но ответила простодушно и твердо:

– Это наш предок. Такие звери жили на Земле. Очень давно. Я их часто вижу во сне.

Тарас пристально посмотрел на девушку, перевел взгляд на картину, покачал головой.

– Вам не нравится? – робко спросила хозяйка.

– Вы не представляете, как вы близки к истине! Дело в том, что я тоже иногда вижу таких… гм, зверей. Во сне. – Уточнять, где он видит Инсектов на самом деле, Тарас не стал. – Но главное не в этом.

– А в чем?

– Эти звери существовали реально и назывались Инсектами. Точнее, знающие люди их так назвали.

– Правда? – Глаза Тони стали большими, в них проступило недоверие. – Вы шутите?

Тарас невольно залюбовался девушкой. Ее нельзя было назвать красавицей, по сути она была еще подростком с угловатой фигуркой, тоненькая, длинноногая, с едва наметившейся грудью. Но женщина в ней уже начинала брать свое, и этот зов чувствовался на расстоянии. А лицо Тони, милое, простое, с большими губами, чуть вздернутым носиком и с печального разреза глазами отчего-то притягивало взор и заставляло искать ее улыбку, преображавшую девушку настолько, насколько преображает природу солнце, выглянувшее из-за туч.

Тоня поняла значение его взгляда, вспыхнула, с преувеличенным вниманием поправила висящую на стене картину, покосилась на него. Тарас засмеялся. Девушка смутилась еще больше, но засмеялась в ответ, и им сразу стало легко и свободно, будто упала некая стена, разделявшая их до этого.

Заговорили о художниках. Тоня показала свои пейзажи, выполненные в манере русского реализма, затем удивительные «космические» работы – пейзажи других планет, звездные скопления необычных форм и летящих ангелов, греющих руки у звезд. У девушки несомненно был дар (кроме канала, связывающего ее с Хрониками Мироздания, судя по рисунку Инсекта), и Тарас заговорил об учебе.

– Да, я хочу поступать в художественное училище, – сказала Тоня, складывая рисунки в папку, – во Владикавказе есть, в Ставрополе, но одну меня не отпускают, а родственников там у нас нет.

– Тебе лучше в Москву, в институт Сурикова, – посоветовал Тарас. – Могу посодействовать.