Князь Никто (СИ) - Фишер Саша - Страница 31

— И все это очень нам пригодится! — весело сказал я и снова уселся на табурет. — Потому что первое, о чем я хотел с тобой поговорить — это возможность вернуть магию мне.

— Что значит — вернуть? — Вилим нахмурился. — Ты же продемонстрировал мне «ленту лепрекона», а это значит, что никакого запрета, замка или отмены на твоей магии нет.

— Да, с этим все в порядке, — я хмыкнул. — Только этому телу нет еще и пятнадцати, а это значит…

— Это значит, что глаголица тебе почти не поддается, не говоря уже о родовой магии, — подхватил Вилим, понимающе кивая.

— Раз ты собирал информацию о хитрых способах обходить запреты и ограничения, может тебе попадалось что-то, что позволит мне овладеть моими умениями в полном объеме? — с надеждой спросил я. — Я пытался обойти это при помощи Черной Троицы, но получилось совсем не то, чего я ожидал…

— О, нет-нет, уволь меня от выслушивания всей этой потусторонней чуши! — Вилим замахал руками, его лохматая шевелюра затряслась. — Я не отрицаю древние сущности, не такой я идиот, чтобы отворачиваться от очевидного. Но я убежден, что у человека свой путь. И принимать потусторонние подачки — это недостойно наших знаний и нашей мудрости! Я уверен, что все эти фокусы, которые показывают нам персонифицированные пороки и хтонические силы, мы способны повторить при помощи формул, систематизации и грамотного планирования!

Я слушал его горячую речь и не перебивал. Вилим прошелся по комнате от стены до стены. Запустил пальцы правой руки в свою шевелюру и внимательно посмотрел на меня. Изучающе. Как энтомолог на редкую букашку. Потом он отвернулся, подошел к тому самому разбитому окну, упер кулаки в подоконник и уставился в стену дома на противоположной стороне улицы. Только, сдается мне, он видел там вовсе не башенку с горгульей над аптекой. А какие-то туманные дали, состоящие из потоков формул и цифр, раскрывающих тайны мироздания.

— Прежде всего, ты очень худой, — сказал он, повернувшись. — Сколько ты весишь? Сорок килограмм? — теперь даже его голос изменился. Он звучал хлестко, уверенно и отрывисто. Ни тени тех истерично-визгливых нот, как когда он потрясал ружьем, отгоняя напавших на меня шакалят, ни бесцветной тусклой тоски. — Прежний обладатель тела очень небрежно относился к своему здоровью. В нынешнем твоем состоянии ты не выдержишь ни одной манипуляции, способной сделать тебя старше. Кстати, может оказаться, что для глаголицы будет достаточно просто привести в порядок твою физическую форму.

— Много есть и много двигаться? — иронично спросил я.

— Ну, если ты хочешь провозиться с этим еще лет пять, то можно и просто кидать в рот что попало и носиться по улицам, как оглашенный, — саркастично проговорил Вилим. — Я составлю для тебя рацион и план тренировок. Но этого недостаточно… Все равно это будет слишком медленно… Нам нужно максимально ускорить процесс роста мышц, и при этом не навредить тебе…

Вилим снова забегал по комнате, терзая пальцами свои и так всклокоченные волосы. Он что-то беззвучно шептал, глаза его вращались, как у безумца. Это было так знакомо, что на меня нахлынула волна теплых воспоминаний. Прошка делал точно так же. Каждый раз, когда начинал что-то придумывать, принимался бегать туда-сюда, размахивать руками, будто с кем-то спорить и горячо жестикулирует, и шептать какие-то слова, не произнося их вслух.

Вилим неожиданно замер. Снова посмотрел на меня, потом вдруг сорвался с места и потащил меня в сторону прихожей. К невысокой двери, обитой потертой тисненой кожей.

Вынул из кармана связку ключей, склонился над двумя замочными скважинами. Сначала один ключ, повернул на четверть оборота, потом вставил другой, потом вращал их то в одну, то в другую сторону, очевидно в каком-то особенном порядке.

Замок тихонько лязгнул, и дверь открылась.

Она оказалась много толще, чем обычная подвальная дверь. И не деревянная, как можно было бы подумать, а металлическая, тяжелая. Будто не дверь в подвал обычного дома, а в банковское хранилище.

Мы спустились по короткой лестнице. Никакого затхлого запаха из подвала не ощущалось. Не пахло ни крысами, ни кошками, ни плесенью. Воздух был свежий, с едва заметным смутно знакомым свежим запахом.

Похоже, что подвал Вилима полностью повторял планировку его квартиры — комнаты тоже переходили из одной в другую. Только вот окон в них не было.

В самом низу лестницы Вилим снял с крюка старомодный алхимический фонарь. Эта лампа годилась и для керосина, и для саламандры. Вилим, ясное дело, использовал саламандру, причем у него она была немного непривычного голубоватого оттенка и очень яркая.

В отличие от квартиры наверху, где ощущался некоторый налет небрежности и разрухи, здесь царили идеальная чистота и порядок. Первая и вторая комнаты из анфилады были заняты книгами. Полки от пола до потолка были заставлены томами, каждая полка помечена своими символами, кое-где между книг вставлены разделяющий ярлыки с пометками. Но здесь мы задерживаться не стали, как и в третьей, где стоял металлический стол со множеством отверстий. Размером этот стол подходил для того, чтобы разместить на нем человека. Справа и слева от стола стояли два металлических шкафа, и, боюсь, мне не очень хотелось знать, что там у них внутри.

Четвертая комната была заполнена алхимическими приборами и посудой. Пузатые стеклянные колбы, высокие стеклянные трубки, такие тонкие, что кажется, что они разлетятся на мелкие осколки от одного только касания. Керамические и металлические чаши, реторты и прочие блестящие стеклом, металлом и фаянсом штуки, названий которых я так и не запомнил, несмотря на то, что Прошка мне неоднократно их все называл.

— Я занялся алхимией от безысходности, — Вилим поставил фонарь на стол, и его голубоватой свечение отразилось во множестве блестящих предметов. — Мне с самого начала эта область знаний виделась чем-то бесполезным. Этакой лазейкой в могущество для тех, кому не повезло родиться в нужной кровью. Я и до сих пор считаю ее таинственность изрядно преувеличенной. Ты присаживайся, Никто, в ногах правды нет.

Я сел на металлический стул, оказавшийся на удивление удобным, хотя со стороны он смотрелся каким-то орудием пыток.

— Сложность изучения алхимии в том, что каждый алхимик, вместо того, чтобы множить и передавать свои знания, старательно скрывает и зашифровывает их, — Вилим выдвинул ящик стола и достал оттуда толстый конторский журнал. — И вместо того, чтобы продвигаться в исследованиях дальше, каждый следующий алхимик вынужден сначала расшифровать труды всех предыдущих. И желательно экспериментально их проверить, чтобы убедиться, что ворон в этом трактате действительно означает гниение, а не, например, окисление или, скажем, возгонку.

Он продолжал говорить, а я ему не мешал. Слушал, но не очень внимательно. Про алхимию мне много рассказывал Прошка, и поступал я в точности так же — кивал, отмечал некоторые ключевые моменты, но в детали вникать не старался.

Вот только подходили они к искусству алхимии по-разному. Прошка бросался из одной стороны в другую, проводил бесконечные опыты и эксперименты, получал безумные какие-то эликсиры с самыми дикими свойствами. При этом записей особенно не вел. Так, заметки по ходу полета своей мысли. Примерно так действовали большинство алхимиков, суда по оставшимся от них трактатам.

Подход Вилима был совсем другой. Он пытался познать алхимию не как набор опытов по превращению из одного в другое, изготовлению ядов и целительных эликсиров, а как нечто целое. Придать этому знанию систему, составить единую таблицу сил, свойств и метаморфоз. Он собирал все алхимические трактаты и книги, до которых мог дотянуться, расшифровывал бесконечную тайнопись, переводил на человеческий язык метафоры и иносказания, переписывал и вносил в свой бесконечный каталог.

Судя по девственной чистоте всего алхимического оборудования, экспериментировал он довольно мало.

— Несколько месяцев назад я разбирал трактат о жидкостях человеческого тела одного арабского алхимика, — Вилим долистал журнал до нужной даты и повел пальцем по строчкам. — Мне в тот момент эти знания показались бесполезными, но сейчас, думаю, мы можем попробовать кое-что… Мне понадобится пара пробирок твоей крови. Закатай рукав на левой руке.