Удача любит смелых (СИ) - Шу Алекс - Страница 51

Немец невозмутимо промолчал.

— Герман, действительно, ты чего? — поддержал меня опер. — Мы же месяца четыре не виделись. Можно и отметить встречу. А Миша и Олег наши люди, компанейские ребята, сам увидишь.

— Хорошо, — кивнул «Дольф Лундгрен». — Где сядем? Можно здесь по-восточному, прямо на татами. У меня на балконе подушки имеются, именно для таких случаев. А можно на кухне, там нормальный стол и четыре табурета, я ещё один с балкона возьму и все поместимся. Вы гости, выбирайте, как будет удобно.

— Давайте, всё-таки на кухне, — предложил я. — Вы то, может и привычные на татами сидеть. А мы с Олегом нет. Так лучше для всех будет.

— Пойдет, — согласился немец.

Всей толпой двинулись на кухню. Впереди хозяин, за ним Денис и Сергей, потом я. Замыкал шествие десантник с объемным пакетом.

Оказавшись на кухне, Олег, чуть подвинув загораживавшего дорогу опера, поставил пакет на табуретку, и принялся выгружать продукты.

Первой, глухо стукнувшись дном о дерево, на стол гордо встала пузатая бутылка армянского коньяка «Юбилейный 50 лет». Рядом легли баночки красной икры и прибалтийских шпрот.

— Кучеряво живете, — усмехнулся немец, наблюдая за Олегом, бодро выкладывающем продукты.

— А то, — оживился Денис. — Помнишь эпизод в «Кавказской пленнице», когда Трус, Бывалый и Балбес пили пиво? Там золотые слова прозвучали. «Жить, как говориться хорошо, а хорошо жить ещё лучше». Вот этот принцип все мы стараемся соблюдать.

— Понятно, — с невозмутимым лицом кивнул Герман.

Через десять минут на столе, к «Юбилейному», приткнулась бутылка «Русской водки», вместе с сияющим серебристой фольгой на горлышке «Советским шампанским» и трехлитровой открытой банкой «Яблочного сока». Окружали напитки тарелка с колбасной нарезкой, где толстые куски бледно-розовой «Докторской», соседствовали с тонкими багровыми кружочками, усеянными белыми точками сала «Венгерской салями» и ломтями сочного балыка и буженины. Недалеко пристроились блюдечко, нарезанного треугольниками «Голландского сыра», салатница с «оливье», а между ними пиала с маринованными грибочками и тарелка с четвертинками огурцов. В середине стола стоял плетеный поднос с горкой порезанного хлеба: четвертинок «кирпичика», белого батона с золотистой корочкой и черного ржаного хлеба. Завершали этюд бутерброды с красной икрой и лососем, художественно оформленные ломтиками лимона и веточками петрушки, и баночка шпрот, скромно притаившаяся рядом.

На разделочном кухонном столе напротив лежал большой кусок сливочного масла, завернутый в серую вощеную бумагу, сквозь которую проступали жирные пятна и ополовиненная банка икры. С краю примостилась тарелка с горячими сосисками в целлофановой упаковке, не поместившаяся на стол.

«Докторскую», банку с грибочками, сосиски, огурцы и початую банку сока выставил хозяин, остальные продукты привезли мы.

Подвинули стол на середину кухни. Хозяин сел спиной к окну, рядом с ним устроились Денис и Сергей. Мы с Олегом расположились ближе к выходу, я напротив немца, а десантник слева, притулившись боком к оперу.

— Ну давайте начнём, что ли? — предложил афганец.

— Давайте, — согласился Леопардыч. — Берите, чего хотите.

Заработали вилки и ложки. Я нагреб в тарелку горку оливье, налил соседям и себе в пузатые бокалы коньяка, подхватил с тарелки бутерброд с красной икрой, положил пару ломтиков сыра и буженины. Но приступить к трапезе не успел.

— Скажи тост, Герман, — попросил опер. — Ты хозяин, тебе и открывать застолье.

— Налей, только символически, — подставил рюмку командир.

Сергей молча взял бутылку и плеснул несколько прозрачных капель.

Немец встал. Резко поднял рюмку. Водка на дне колыхнулась, растекаясь по бокам мутными разводами.

Мы, не сговариваясь, тоже поднялись с полными рюмками и бокалами. Жалобно заскрипели стулья, застучали отодвигаемые табуретки.

Герман стиснул челюсти, нахмурился, обвел нас строгим, посмурневшим взглядом. Парни посерьезнели, подтянулись, чувствуя момент.

— За погибших пацанов. За тех, кто не прятался, не косил, всегда прикрывал нам спину, и до конца выполнял свой воинский долг в Афганистане. За Саню Фролова, Диму Перепечая, Азиза Мамедова, Бакира Османова, Олежку Прокопенко и многих других наших ребят, оставшихся там. Пусть земля будет вам пухом пацаны, простите, что не уберегли, — каждое слово хозяина, тяжело падало в пустоту, разрывая сгустившееся серое тягостное безмолвие, и звенело скорбной, пронзительной гитарной струной-реквиемом по погибшим друзьям.

Лица парней окаменели, челюсти сжались. Выждав мгновение, немец одним махом опрокинул рюмку. Мы последовали его примеру. Только Олег под моим многозначительным взглядом, вздохнул, чуть пригубил водку и поставил рюмку на стол. Нам завтра в ночь выезжать, и десантник, как основной водитель, был предупрежден, что пить ему на товарищеской встрече афганцев не следует. Об этом я сказал ему, на следующий день после гулянки на даче. Тогда мы, втроем собрались у Ашота в квартире. Договорились, что армянин возьмет «рафик» с одесскими шмотками, и вместе с Вовой отправится в Ереван, где будет ждать нас. На следующий день, патриарх, предупрежденный внуком о поездке, порекомендовал взять с собой Гурама. На недовольное бурчание внука ушлый дед ответил, что у борцухи в Кировакане живут родители, и там можно всем некоторое время пожить. До Еревана чуть больше ста километров, за полтора часа вполне можно доехать. Дом большой с огромным двором, так что не только все гости, но и наша «пятерка» вместе с «рафиком» свободно поместятся. Но я думаю, старик схитрил. Уверен, у него и в Ереване знакомых, друзей и родственников хватает, где можно остановиться. Но патриарх хотел, чтобы рядом с внуком находился преданный ему личный телохранитель, знакомый с местными реалиями. Так, на всякий случай.

И пока Ашот с Вовой и Гурамом наматывали километры по дороге в Армению, мы на свежеприобретенной «пятерке» Олега отправились в Ленинград, отвезти помощь афганцам. Ребята хотели повидаться с командиром, познакомить нас и вручить деньги для парней, пострадавших на афганской войне.

— Герман, а чего только пять лет каратэ занимался? Не понравилось? — поинтересовался я, накалывая вилкой кружочек салями.

— Почему? Понравилось, — усмехнулся «Лунгрен» — Я и сейчас с ребятами занимаюсь, некоторые удары и приемы оттуда отрабатываю. Но чистый «шотокан» не моё. Сначала под впечатлением был потому, что ничего подобного у нас не имелось. Удары ногами, много кумитэ было, пахал как проклятый. Но потом у меня много вопросов возникло.

— Понимаю, — усмехнулся я. — Дзюдо, например, хорошая борьба. Но в отличие от самбо и джиу-джитсу, очень ограниченная в плане возможностей, арсенала и практического применения. Так и каратэ, когда начинаешь заниматься, понимаешь: то, что казалось откровением свыше и совершенной системой самозащиты в глухой японской деревне семнадцатого-восемнадцатого века, в наше время совсем не идеально. Хотя, прежде всего, это инструмент, и зависит от специфики использования и того, кто его применяет.

В той, прошлой жизни, я познакомился с каратэ в начале 90-ых. Поддался общей моде на восточные единоборства и сам начал заниматься у одного из «черных поясов» классическим стилем «шотокан». По сравнению с кикбоксингом, кекушином и кудо, появившимся в моем городе позднее, оно меня нисколько не впечатлило. Низкие открытые стойки, опущенные руки, а если и поднятые, то находящиеся далеко от головы. И удары в бесконтактных поединках, только обозначали, превратив их в своеобразные игры в пятнашки. Тогда я сделал для себя вывод: классическое каратэ типа «шотокана», лучше, чем ничего, но практическая польза от такого единоборства по сравнению с полноконтактными видами, сомнительна. Но, повторюсь, многое зависит от конкретного бойца. Уникумов с убойным ударом и отличной реакцией, способных эффективно пользоваться даже этой устаревшей системой, никто не отменял.

— Правильно всё излагаешь. Как человек знающий предмет, — с интересом глянул Герман. — Занимался восточными единоборствами?