Сын каторжника - Дюма Александр - Страница 45

— Но, несчастный ты человек, — ответила Милетта, — я никогда и не думала что-либо просить у господина Кумба, так же как и он никогда не думал о том, чтобы давать мне что-нибудь. Я старательно блюла интересы дома, он одевал и кормил меня; он одевал и кормил Мариуса. Кроме того, он взял на себя расходы по его образованию.

— Что ж, я понимаю так, что тебе и господину Кумбу нужно провести между собой расчеты. Отлично, проводи меня в его комнату, мы проведем расчеты, и, как только это будет сделано, я ему дам расписку, погашающую обязательства, чтобы после меня никто ничего у него не требовал.

— Что ты такое говоришь, несчастный человек?

— Я говорю только о том, чтобы ты проводила меня прямо в спальню старого скряги, причем не мешкая, и, как только мы там окажемся, сказала мне, где негодяй прячет наши деньги.

— Наши деньги?

— Ну да, наши деньги; поскольку он тебе не платил жалованья за работу, поскольку ты блюла его интересы и поскольку благодаря тебе он увеличил капитал, половина всех сбережений, накопленных за годы вашей совместной жизни, принадлежит тебе. Я обещаю тебе взять ровно половину, точно нашу долю. Итак, никаких угрызений совести — и вперед.

— Никогда! Никогда! — воскликнула Милетта.

Но, произнеся во второй раз это слово, она вскрикнула от боли, почувствовав как острие ножа бандита вонзилось ей в плечо.

— Пьер! Пьер! — вскричала она. — Я сделаю все, что ты требуешь, но поклянись мне, что ни один волосок не упадет с головы того, кого ты хочешь ограбить.

— Будь спокойна, я слишком хорошо понимаю, чем мы с тобой обязаны ему за заботу, проявленную к тебе на протяжении двадцати лет, а также за те небольшие средства, что он приберег нам с тобой на старость. И не будем терять время: как говорят американцы, время — это деньги.

— Бог мой! Бог мой! Ты же дал мне надежду, что покинешь Францию, как только кошелек Мариуса окажется у тебя в руках.

— Чего ты хочешь? Аппетит приходит но время еды, а потом я старею и, в особенности за границей, не буду раздосадован возможностью пожить немного на свою ренту. Кстати, кроме Мариуса, у меня нет другою законного наследника, полому когда-нибудь все это достанется ему. Бедный малец! Так что на самом деле мы сейчас с тобой собираемся поработать на него. Вот почему я так спешу приняться за дело. Идем, веди меня, бездельница! (И он снова вонзил ей острие ножа в плечо.) Милетта тяжело вздохнула, первой пошла вперед и, остановившись перед дверью, пробормотала:

— Здесь.

Приложив ухо к двери, бандит прислушался; несмотря на разделявшую их дверь, явственно доносилось шумное дыхание г-на Кумба, указывавшее, что храпящий спал глубоким сном.

Пьер Мана нащупал рукой замок; ключ был в замочной скважине: хотя дверь дома была закрыта, г-н Кумб для безопасности запирался у себя в комнате.

Бандит осторожно отодвинул язычок замка; замок издал легкий скрип, как это было, когда они открывали дверь в дом, но его заглушил храп спящего г-на Кумба.

Пьер Мана быстро вошел, втащив за собой Милетту, которая была ни жива ни мертва, и закрыл за собой дверь.

Приняв эту меру предосторожности, он пробормотал, словно был у себя дома:

— Ну, теперь зажжем свечу, при свете работается лучше. Милетта шептала про себя молитву; от страха она почти лишилась чувств.

Ярко вспыхнула спичка, ее пламя зажгло фитиль, и тусклый свет горящего скверного сала разлился по комнате.

При этом свете, каким бы слабым он ни был, можно было разглядеть г-на Кумба, спящего в своей постели сном праведника.

Пьер Мана подошел к нему и пальцем тронул его за плечо.

Господин Кумб пробудился.

Ничто не способно описать удивление, более того — ужас бывшего грузчика, когда, открыв глаза, он увидел зловещее лицо бандита.

Он хотел закричать, но Пьер Мана приставил нож к его горлу.

— Не надо шума, прошу вас, мой добрый господин, — сказал каторжник. — Ведь лучшая работа всегда делается молча, и потом, вы видите в моей руке то, чем я могу заткнуть вам рот, если только вы откроете его слишком широко и, главное, заговорите слишком громко.

Господин Кумб растерянно поводил глазами вокруг себя. Он увидел Милетту: в сильном волнении он до сих пор не успел заметить ее.

— Милетта! Милетта! — воскликнул он. — Что это за человек?

— Так вы меня не узнаете? — спросил Пьер Мана. — Что ж, это забавно, а я узнал вас сразу же и нахожу вас таким же безобразным, каким видел в последний раз. Такова счастливая способность мерзких лиц — не меняться на протяжении жизни, и у вас было все, чтобы остаться таким, каким вы были прежде; но я, за кого эта дама вышла замуж по любви, потому что я был красивым парнем, не мог воспользоваться такой счастливой привилегией, и потому вы и не узнаете меня; Милетта, назови, наконец, мое имя господину Кумбу.

— Пьер Мана! — воскликнул тот, собравшись с мыслями и воскрешая воспоминание о той страшной ночи, когда бандит хотел повесить свою жену.

— Да, вот именно, Пьер Мана, мой добрый господин, пришедший к вам вместе со своей супругой, чтобы свести с вами кое-какие счеты, слишком долго остававшиеся несведенными.

— О Милетта, Милетта! — вскричал г-н Кумб, в растерянности не замечавший, как бедная женщина глазами указывала ему на находившееся у него под рукой ружье, ствол которого отбрасывал блик света в один из углов комнаты.

— Мой дорогой господин, речь идет не о Милетте, — продолжил Пьер Мана. — Черт побери! В вашем возрасте стыдно не знать, что именно муж защищает интересы общего имущества супругов. Так что обращайтесь не к моей жене, а ко мне.

— В таком случае, чего вы желаете? — запинаясь, спросил г-н Кумб.

— Черт возьми! Чего я желаю? Денег! — нагло заявил каторжник. — Тех, что вам будет угодно отдать моей жене, чтобы оплатить те добрые услуги, какие она оказывала вам на протяжении девятнадцати лет.

Цвет лица г-на Кумба из мертвенно-бледного превратился в зеленоватый.

— Но у меня нет денег, — сказал он.

— При вас, я полагаю, их действительно нет, если только ваша кубышка не припрятана в соломенном тюфяке, и тогда денежки лежат под вами. Я уверен, что, поискав как следует там и сям, вы найдете несколько банковских билетов в тысячу франков, которые валяются без дела в каком-нибудь углу вашей комнаты.

— Так, значит, вы хотите меня обокрасть? — спросил г-н Кумб с таким изумлением, какое выглядело бы комичным, не будь положение столь серьезным.

— Эх, черт побери! — сказал и ответ Пьер Мана. — Я не придираюсь к словам, все сойдет, лишь бы вы побыстрее выложили деньги; но в противном случае, черт возьми! Я опасный человек, и я вас об этом предупреждаю.

— Деньги! — повторил г-н Кумб, кому его необычайная скупость придала некоторую смелость. — И не рассчитывайте на них, вы не получите ни единого су, и, если я и должен что-то вашей жене, пусть она придет сюда завтра. Наступит день, и тогда каждый из нас увидит, как нам следует свести наши счеты. ;

— К несчастью, — вымолвил Пьер Мана, принимая все более угрожающий вид, — моя жена, так же как и я, стала ночной птичкой, а потому сведем наши счеты немедленно.

— Ах, Милетта, Милетта! — повторял несчастный г-н Кумб.

Милетта, глубоко взволнованная горестной интонацией этого обращения к ней г-на Кумба, сделала попытку ускользнуть из рук бандита, но тот, согнув Милетту как тростинку своей левой рукой, повалил ее, подмяв под себя, и придавил ей грудь ногой.

— Ах, черт побери! — закричал он. — Так ты уже забыла то, что недавно сказала мне, а?! Ты хотела прийти сюда, но не пожелала сообщить мне, где он прячет свои денежки, этот любимчик твоего сердца! Ну что ж! Знаешь ли ты, что я сейчас сделаю, а? Я вас сейчас убью обоих и уложу рядом в одну кровать, а сам буду прогуливаться с высоко поднятой головой, ибо закон на моей стороне.

Говоря так, бандит ударял Милетту в грудь своим тяжелым башмаком.

Господин Кумб не смог вынести этого зрелища. Забыв обо всем, — о своем золоте, о неравенстве сил, о том, что был совсем раздет и безоружен, забыв о самом себе, он кинулся на этого лютого зверя.