Книга (СИ) - Летова Ефимия - Страница 84

Мои окровавленные, разодранные в лоскуты запястья Вертимер целует. Не просто целует — слизывает выступившую кровь, жадно, втягивая шершавыми, как камни, губами капельки, контрастно склизко-мягким языком, облизываясь, едва ли не урча, как голодный кот. Желудок сводит рвотными спазмами. Вертимер с его кожей, больше похожей на корку засохшего апельсина, кажется мне огромным хищным насекомым — богомолом или деформированным гигантским комаром. Кажется, ещё чуть-чуть — и он вцепится в меня зубами.

Подошедший Рем-Таль хватает его за плечо и оттаскивает назад:

— Мы так не договаривались! Хватит!

Вертимер словно и не слышит его, и не видит. Он смотрит на свои руки, перепачканные в моей крови и песке, ощупывает лицо — а песок, оставшийся без контроля мага, выпускает меня из своих цепких объятий.

Но бежать мне некуда. И я даже не пытаюсь бежать.

Маг закрывает лицо ладонями, его плечи трясутся — мелко-мелко, и трудно разобрать, смеётся он или плачет.

— Ты получил своё! — Рем-Таль старается говорить уверенно и твёрдо, но получается у него так себе. — Теперь…

— Получил?! — Вертимер резко поднимается на ноги, а песок закручивается вокруг нас смерчем, и Рем-Таль дёргает меня за плечо, прижимая к себе. Но я всё равно успеваю увидеть произошедшие с магом перемены. Корка разгладилась, и теперь он выглядит даже более юным и беззащитным, чем раньше. Нежно-розовые гладкие щёки с трогательными ямочками…

Но не этого он хотел.

— Моя кровь не панацея от всего! — выкрикиваю я, прежде чем он скажет или сделает что-то. — Она лечит болезни, а не просто исполняет желания! Твоё тело не меняется… это не болезнь, это нечто иное, результат, точнее, рикошет божественного проклятия. Снять его могут только сами духи-хранители.

— А кто их создал?! — еще более пискляво выкрикивает маг, смахивая слёзы со щек. Яростно взмахивает тонкими руками. — Кто?! Ты!

Песчаный смерч застывает над нашими с Рем-Талем головами. Возможно, в нём целая тонна песка — и как минимум десять тонн отчаяния. Хватит, чтобы похоронить нас заживо, размозжить головы — уж наверняка.

— Я выполнил свою часть договора! — повышает голос Рем-Таль. — Не моя вина, что у тебя не вышло. Теперь ты выполняй свою!

— Видишь ли… — Вертимер внезапно улыбается, и от этой улыбки мне становится совсем, совсем уж нехорошо. — Договор такая хитрая штука…

— Мы заключили его, как положено. На крови!

Я чувствую, что Рем-Таль на грани, и его руки сжимают мои плечи до синяков.

— Слишком много крови, — Вертимер смеется, тонко, дребезжаще, и резко обрывает сам себя. — Когда мы проводили ритуал призыва демиурга в мир, я позаимствовал у тебя каплю. Не помнишь? Я сказал тебе, что она была нужна для усиления призыва, но на самом деле это было не совсем так. Я просто приберёг её до лучших времён. Ты заключил договор с самим собой, Страж короны. Девушку я забираю.

Кажется, пальцы Рем-Таля сейчас сломают мне кость. Он не возражает, не выкрикивает оскорблений или чего-то пустого и бессмысленного в этом же духе, просто произносит:

— Зачем она тебе?

— Мне — уже незачем, это верно. Но есть та, которая ждёт её, ждёт уже целую вечность. Я просто хочу её порадовать. Сказать по правде, я никогда не хотел ничего иного так сильно.

Глава 60. Криафар.

Дальше всё происходит почти мгновенно, словно пространство между мной и Рем-Талем взрывается, и нас разбрасывает в разные стороны воздушной, точнее песочной волной. Меня втягивает внутрь, стремительно, и Рем-Таля я больше не вижу. Я выкрикиваю его имя, уже понимая, что это бесполезно, что он меня не услышит, а если бы и услышал — это ничего бы не изменило, и всё равно не могу перестать кричать и звать его. Не на помощь. Я хочу услышать, что он жив, что сумасшедший маг, которому уже нечего терять, не уничтожил его — просто так, чтобы не оставлять следов. Но ответа нет. Впрочем, у меня заложило уши, песок везде, свет так резко сменяется тьмой, что трудно думать и помнить о чём бы то ни было, погрузившись в калейдоскоп стремительно меняющихся физических ощущений: глухота, слепота, удушье, и я не знаю, за что хвататься, что пытаться прикрыть и уберечь.

К счастью, это длится недолго. Я не ощущаю удара от падения, боли как таковой, но воздух вокруг сотрясается, и всё наваливается разом: я слепну, глохну и задыхаюсь, содрогаясь от попыток выплюнуть песок, вытрясти его из себя. Не чувствую собственного тела, а когда всё заканчивается, понимаю, что не могу пошевелиться.

Золотые рунические знаки вспыхивают то тут, то там — и темнота отступает. Даже не успев разглядеть окружающее пространство, я понимаю, что уже была здесь, буквально несколько дней — а кажется, целую вечность — назад.

Постепенно я осознаю не только пространство, но и себя в пространстве. Я не лежу. Стою. Нет, не стою, вертикально зависаю в воздухе, стопы не касаются земли. Одежды нет, никакой. Руки раскинуты в стороны, ноги, наоборот, сжаты, и я вдруг понимаю, что моя поза до боли напоминает позу одного распятого на кресте бога из моего мира.

Пытаюсь скосить глаза на собственные ладони, но не получается. И я их не чувствую. Ноги ниже колен, руки дальше локтей онемели.

Каменный крест — или что у меня за спиной — вдруг приходит в движение. Медленно движется, подрагивая, кренясь то в одну, то в другую сторону, постепенно ускоряясь. Я словно лечу, точнее — падаю, не имея возможности остановиться или как-то замедлить это параллельное земле и небу падение. Стремительно приближаюсь к высокой отвесной скале, не успеваю даже закричать — остановка такая резкая, что голова автоматически запрокидывается назад — а потом мой многострадальный лоб врезается в камень.

Если бы в желудке была хоть какая-то еда, она бы наверняка выплеснулась наружу, но тошнота быстро отступает, уступая дорогу звону в ушах и слабости.

Что-то подталкивает меня вперёд, вдавливает в скалу с такой силой, что кажется, органы внутри сплющиваются и лопаются мыльными пузырями. Камень холодный и твёрдый, но я прилипаю к нему, как муха к полоске скотча.

Чей-то низкий голос, в котором так трудно узнать подростковые птичьи интонации Вертимера, что-то бормочет — усыпляюще-мерное и в то же время ритмичное, нечленораздельное.

А потом я ощущаю прикосновение чего-то острого к обнажённой спине, чувствую, как рвётся моя натянутая и беззащитная капроновая кожа, но крик тонет в топкой каменной толще.

Прямо перед моим лицом вспыхивает ярко-голубой глаз, зрачок буквально светится на фоне кроваво-красной склеры, новый голос звучит в голове. Слов различить не могу, то томные стоны, то горькие всхлипывания, то хрипы.

Лавия смотрит на меня, предельно близко, так, что будь она человеком, я чувствовала бы её горячее дыхание на губах. Я уже не понимаю, где проходит граница между моим телом и камнем, словно… словно я тоже расплавилась и стала частью подземной скалы. Кровь течёт по рукам, спине, ягодицам, ногам, животу — из вырезанных Вертимером рун, кровь впитывается в камень, и когда рядом с первым открывается второй глаз, мне уже слишком плохо, чтобы чего-то бояться.

Головокружение. Жажда.

Отчаянный стук сердца под самым горлом.

* * *

Огненная Лавия с любопытством смотрит на окровавленную обнажённую девушку, беспомощно обвисшую в каменных путах. Тёмные влажные волосы прилипли ко лбу, шее и плечам. Вырезанные шипом пустынного манника руны на её теле кажутся чёрными. Когда-то она прозвала своего нежданного поклонника и помощника Шипохвостом из-за того, что он напомнил ей это хитрое растение, выпускающее шипы в самых редких случаях. Например, когда хочется напиться чужой крови.

Ей унизительно пользоваться его помощью, ей, могущественной магичке. Сумевшей когда-то разбудить духов-хранителей, сумевшей перенести демиурга из его родного мира в её мир. Но сейчас сила ещё не вернулась к Лавии в полной мере, хотя камень отпустил, выплюнул её прекрасное тело. Огненные всполохи срываются с кончиков пальцев, искры пробегают по волосам, скатываются по прекрасному телу, не постаревшему, почти не изменившемуся с той страшной ночи, перевернувшей судьбу Криафара. Только на левой руке остался довольно-таки тяжелый острый каменный нарост, а на левой стороне лица в кожу намертво врос каменный ромб, но для Девятой это было не так уж важно. Она прижалась нормальной целой щекой к животу потерявшей сознание девушки, наслаждаясь давно забытыми тактильными ощущениями, впитывая её живое тепло.