Книга (СИ) - Летова Ефимия - Страница 82

Вечер вдруг погладил меня по волосам, легко, едва ощутимо, я бы сказала… благоговейно.

— Ваши слова, даже ваши мысли — имеют особую силу. Слова, написанные вами, воплощаются в реальности иного мира. Вы удивительны. Вы потрясающая. Просто вы об этом не знаете.

— Нет, — его слова были полным бредом, и никак иначе, но то, как он их говорил… Либо он великий актёр, либо искренне верил в сказанное. Мне так даже в любви не признавались.

— А я знаю.

Я никогда не была под действием гипноза, я даже не верила в его реальность. Самовнушение — да, шарлатанство — разумеется. Но сейчас… я не могла понять, что со мной творится. Уши заложило, как при посадке самолёта. Со мной — или окружающим пространством, которое стало размазываться, растекаться, определённо что-то происходило, и только глаза Вечера — ясные, тёмные — я видела совершенно отчётливо.

Красивые, опасные в своей силе глаза.

Дверь хлопнула, раскалывая наваждение, как стекло, я тряхнула головой, а мир вокруг снова стал привычным, чётким.

На пороге кухни стояла встрёпанная Милена. И смотрела она на Вячеслава.

— Нужно возвращаться, — резко сказала нянька, совершенно не так, как разговаривала обычно. Безо всяких сюсюканий и причмокиваний. — Возвращаемся. Немедленно.

— Но я… — Вечер резко надел очки обратно.

— Иначе возвращаться будет попросту некуда.

— Осталось совсем немного!

— Времени больше нет! — Милена почти заорала, и я в ужасе отступила, таким жутким казался и этот её новый голос, и это напряженное, бледное лицо. — Мы не успеваем!

— Демиург…

— Возвращаемся, живо! Ребёнка я усыпила на пару дней, больше не смогла. Дверь оставлю открытой. Кто-нибудь из соседей услышит плач, если мы уже не сможем вернуться.

— Эй, ребята… — начала я, а Милена вдруг обернулась ко мне, словно только что вспомнив о моём существовании. Потом опять уставилась на Вячеслава.

— Она на границе. Она уже не часть этого мира, но и тот своим не сделала. Она не сможет исправить всё быстро здесь — и вряд ли будет полезной там. А всё ты со своими дурацкими принципами. Мог бы давно ей всё рассказать.

— Прекрати истерику! — Вячеслав поставил табуретку на ножки и пододвинул ко мне, я опустилась без капризов, понимая, что безумие заразно, и, возможно, имеет тенденцию расти. — Что случилось?

— Девятая жива. И она жаждет мести и разрушения.

— Жива?! Но…

— Это значит, что она добралась до демиурга. Кто-то помог ей…

— Пожалуйста, — я не знала, плакать или подбираться туда, где из деревянной подставки соблазнительно торчали кухонные ножи. — Что происходит-то?

— Конец света, — сказала Милена. — Девятая жива. И если она снова вызовет гнев хранителей…

Няня снова уставилась на Вячеслава:

— Сила демиурга мёртвого мира напрямую зависит от его внутреннего состояния. К сожалению, здесь она сейчас нам не поможет. Но мы можем попробовать забрать её с собой, если ты перестанешь пускать слюни.

— Разве не ты хотела остаться здесь навсегда? — Вячеслав выдохнул и поднялся. Подошёл к окну.

— Не в таком случае.

— А-а-а-а! — заорала я изо всех сил, и сладкая парочка замолчала. — Кто вы? Что вы?

— Те, кого ты точно не ожидаешь здесь увидеть, — Милена закрыла лицо ладонями, а затем резко отняла их — и я опять чуть было не заорала, теперь уже не специально, а непредумышленно, от души.

Потому что её красивое кукольное лицо внезапно потекло вниз, как расплавившаяся силиконовая маска.

Глава 59. Криафар.

Тьма рассеивается неохотно, с сопротивлением впуская в себя внешний мир. Сначала я боялась её, но, погрузившись с головой, вдруг испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Словно моё выборочное забвение, моя тревога, страхи — всё пришло в равновесие, и я перестала колебаться, дёргаться, смогла наконец-то расслабиться и уснуть. После столь острой, насквозь прошивающей боли, я была уверена, что умру, что меня отравили с помощью очередного смертоносного артефакта, вот только никто не успеет, не сможет приготовить для меня противоядие — и собственная кровь мне тоже, разумеется, не поможет. И я смирилась с этой мыслью, жаль было только тех, кто будет тосковать обо мне в мире живых — если такие будут.

Но вечность спустя тьма всё же начинает рассеиваться.

Мне чудятся чьи-то прикосновения, чьи-то мягко скользящие по коже ладони, и я пытаюсь раздвинуть губы в улыбке. Кто-то бережно держит меня на руках, и это так приятно.

— Тель-ман.

Представляю, как он испугался, увидев меня в бессознательном состоянии — я же теряла сознание? Но теперь всё хорошо. Может быть, я вообще бессмертна, как-никак, демиург, сотворивший самих богов… Но зря я опасалась, что Тельман меня разлюбит — нелюбимую так бы не нежили, не ласкали.

— Тель-ман… Мне надо сказать тебе…

Руки внезапно отстраняются от меня, а мир вокруг приходит в движение. Меня, безвольную, слабую и отяжелевшую, как свёрнутый в рулон ковёр, кажется, переворачивают лицом вниз, и совершенно неожиданно в нос ударяет резкий и такой знакомый запах протухшего мяса и раскалённого песка… Запах камальей шерсти. Меня куда-то везут. Везут в максимально абсурдной для Вираты позе — переброшенным через спину камала упакованным тюком. Пытаюсь пошевелиться и быстрее разогнать мельтешащие перед глазами омерзительно чёрные сгустки, но сразу не получается. И дело не только в дезорганизующем действии неведомого артефакта, а в банальных верёвках, стягивающих лодыжки и запястья.

Как-то это неинтересно. У кого-то кончилась фантазия.

…мне это не нравится.

* * *

Тьма уходит окончательно, но глаза открываются неохотно — в каждый будто по черпаку песка насыпали. И это отнюдь не метафора — я действительно вся в песке, несмотря на накрывшую меня с головой тёмную плотную ткань. Песок застрял в ресницах, попал в нос, колет воспалённую, словно бы обожжённую кожу лба и щёк, скрипит на пересохших губах. Если бы во рту скопилось достаточное количество слюны, я бы выплюнула его, но собрать слюну не получается и приходится перекатывать языком хрусткие песчинки.

Ничего не вижу из-за накидки, но тряска продолжается, а я несколько мгновений не знаю, подавать ли знаки того, что я пришла в себя — или продолжать тихо лежать, присматриваться, прислушиваться, попытаться освободиться и сбежать — если верить фильмам, это совсем не сложно. Только не сложно это, видимо, в каких-то других книгах. Связали меня накрепко, на совесть, так сказать, а в том, чтобы сползти с камала и рухнуть на землю с высоты в собственный рост, я не вижу никакой для себя пользы.

Кому я понадобилась? Зачем?

Верёвка впилась в кожу, судя по жжению, немилосердно в кровь стерев эпидермис, тело затекло, мышцы протестующе ныли, а ещё хотелось пить. Становилось всё жарче, может быть, накидка и спасала от палящего солнца, но жар шёл от песка, и неожиданно я решилась — всё равно игры в храбрых разведчиков и супер-героинь были явно не про меня и не про изнеженную Крейне. Так что я задёргалась, как гусеница, и замычала, привлекая к себе внимание или хотя бы стараясь стряхнуть накидку и оглядеться.

Камал остановился, накидку с меня стянули, яркий оранжевый свет резанул глаза. Я проморгалась — на глазах выступили слёзы, едкие и горячие.

— Зачем, — прохрипела я, зажмуриваясь, и в этот момент в губы ткнулось стеклянное горлышко бутылки. Вода была тёплой, но даже так я жадно сделала несколько глотков, жалея о том, что нельзя умыть лицо. Некстати вспомнился бассейн. Смотровая башня. Ночь….Тельман.

Тельман? Разумеется, его не было и быть не могло, но если меня на руках нёс не он…

Всё становилось на свои места пугающе быстро — и в то же время непростительно медленно.

— Зачем, — повторила я уже чётче. — Зачем я тебе?

Вокруг — пески и камень. От Дворца мы уже отъехали далеко, но где именно находились — определить в данный момент в данной точке я не могла.

— А разве ты не догадалась? Ты в этой игре — переходящий приз, Вирата Крейне Криафарская. Выиграет тот, кто заберёт тебя первым. Впрочем… на самом деле тебя зовут иначе, демиург Криафара? Никогда бы не подумал, что тот, кто обладает таким всемогуществом, может быть настолько уязвимым и беспомощным. Поневоле задумаешься о том, что все мы равны по силе богам — просто в каких-то иных мирах.