Книга (СИ) - Летова Ефимия - Страница 79

Вечер подкрадывается незаметно.

— Примите ванну, Вирата? — спрашивает Айнике, а я обхватываю себя за плечи и вдруг понимаю, что скоро ночь. Вират Фортидер, словно сбросивший лет двадцать, перестанет с энтузиазмом пытать сына — не знаю, куда уж он опять его потащил, но искренне радуюсь тому, что их отношения, кажется, налаживаются. Только скоро Тельман вернётся и тогда…

А долговечен ли эффект крови? Или теперь мне придётся постоянно ему её давать? А…

Да всё это не важно. Тельман вернётся, слуги уйдут, дверь закроется, и мы окажемся один на один. Между нами не останется преград.

И мне отчего-то страшно.

Я почти не помню свою личную жизнь, я имею в виду — жизнь, которая была у меня в другом мире, отношения, которые у меня были. Так, какие-то смазанные воспоминания, менее реальные, чем отложившиеся в памяти сюжеты книг и фильмов. Что-то было. С кем-то. В конце концов Кнара старше Крейне на восемь лет, да и нравы у нас не такие строгие. Моя первая брачная ночь не такая уж и первая.

Но мне не по себе. Я не обязана ложиться с Тельманом в одну постель — точнее, на один ковёр — только потому, что он теперь может это сделать. Никто, я уверена, не будет меня ни к чему принуждать. И Тельман, не сомневаюсь, будет ждать меня, сколько мне будет нужно.

Я зябко ёжусь и отпускаю служанок.

Так долго ждать этого момента и так растеряться, дождавшись…

Когда за вошедшим Тельманом мягко закрывается дверь, я даже не нахожу в себе сил обернуться. Он стоит за моей спиной, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать клацать зубами.

— Устала? Безумный солнцестой.

Неопределённо качаю головой. Чувствую, как он осторожно сжимает мои холодные пальцы своими. Едва ощутимо.

— Что ты со мной сегодня сделала?

Снова качаю головой. Мне так много надо ему рассказать! В столь многом признаться… Или не говорить ничего. Я не знаю. Я не могу решиться.

— Хочу тебе кое-что показать. Но если ты устала… Если ты очень устала, можем перенести на завтра.

Да, он не будет меня торопить. Но я не могу объяснить, что что-то иное торопит меня — тревожное, необъяснимое, словно неотвратимо утекает отпущенное нам время.

Я поворачиваюсь к Тельману и переплетаю свои пальцы с его. И иду за ним, не спрашивая, куда и зачем. Стражники расступаются, а мы бесконечными коридорами поднимаемся куда-то наверх. Туда, где я ни разу ещё не была. Светильники с горючим сланцем светят как всегда, приглушённо, но мне хочется зажмуриться. Что я, собственно и делаю. Наверное, Тельман видит мои закрытые глаза, потому что резко снижает скорость и сжимает мою руку чуть крепче.

— Смотри, — тихо говорит он, и одновременно я чувствую ветер — непривычно сильный и не слишком жаркий. Я ещё не была снаружи в вечернее время, и такое близкое небо густого чернильно-лилового цвета кажется не менее нереальным, чем утреннее оранжевое. Затаив дыхание, я смотрю на россыпь домиков по краям, на пески и камень, темнеющие вплоть до идеально ровной линии горизонта, нарушаемой только острым треугольным кончиком Пирамиды. От пустоты нас отделяет каменный балкон высотой мне по пояс.

— Это смотровая башня, — поясняет Тельман. — Самая высокая точка Криафара. Когда-то здесь была сплошная стена с бойницами, хотя столь дальнобойных орудий не изобрели еще ни в одном из государств. Лет сто назад прадед приказал её разрушить — любил обозревать свой мир. Как ему только не надоел этот однообразный пейзаж… Охрейн в любом случае с другой стороны.

— Криафар прекрасен, — я, наконец, прерываю молчание. — Хорошо, что ты мне это показал. Жаль, что так темно.

— Но ведь ничего не мешает нам вернуться сюда завтра? — ладони Тельмана мягко скользят от моих запястий к плечам, а меня пробирает дрожь. — Но это не всё, что я хотел тебе показать. И кстати, я вспомнил об одном невыполненном обещании.

Тельман отворачивается, отходит за одну из каменных колонн — и тут же возвращается. Тусклого света лампин вполне хватает для того, чтобы я разглядела два предмета, которые он держит.

Несмотря ни на что… несмотря ни на что, у меня дыхание перехватывает. То ли от восторга, то ли от не выразимой словами печали. То ли — от того и другого одновременно.

Я беру из рук Тельмана корону, узкую полосу словно бы светящегося самого по себе металла — не презренного заритура, конечно, а золота. Корона кажется мне едва ли не живой — податливой и тёплой. Я тянусь к Тельману и надеваю её ему на голову.

А он надевает вторую на голову мне. Она весомая, но не тяжёлая, и обхватывает голову, как влитая, не свалится от резкого толчка. Магия? Хитроумный дизайн? Не знаю и не хочу знать.

— Это все сюрпризы на сегодня? — у меня голос срывается. Жаль, что я не могу увидеть себя в зеркале. Может быть, Гаррсам сделает мне такой портрет? Может быть, я смогу забрать его с собой?

На глаза наворачиваются слёзы, а Тельман отвечает:

— Остался ещё один.

Он ведёт меня дальше, открывая новую дверь на смотровой площадке, и я внезапно слышу какой-то звук — ровный гул, такой знакомый, такой… неожиданный здесь.

— Это…

Открывшееся взгляду пространство небольшое, неожиданно светлое — гладкий камень цвета топлёного молока отражает тёплый свет лампин, крошечных, но многочисленных фонариков, разбросанных по стенам и потолку. Прямо передо мной — округлая неглубокая чаша, заполненная водой, в центре которой бьёт самый настоящий фонтан в виде цветка с сомкнутыми лепестками.

Для засушливого Криафара — настоящее чудо.

— Не ругай меня за расточительность, — тихо говорит Тельман. — Это только на сегодня. Завтра пойдём творить добро направо и налево, моя инициативная, гуманная и прогрессивная Вирата. Но я просто не смог придумать ничего другого тебе в подарок. Не свою же статую у Гаррсама заказывать…

Я смеюсь, а потом шальная мысль приходит в голову. Снимаю корону — сначала с себя, а потом с Тельмана, сажусь на бортик, обозреваю архитектурное чудо — вода здесь на разных уровнях, где-то по колено, где-то по грудь. Сбрасываю шлёпанцы, спускаю ноги вниз, прямо в воду и касаюсь пальцами колеблющейся водной поверхности.

Тёплая.

Тельман смотрит на меня, как на сумасшедшую. Впрочем, к изумлению примешивается изрядная толика восхищения.

— Можешь покрутить пальцем у виска, — советую я и спрыгиваю в бассейн — как была, босиком, но в платье. Ткань моментально намокает, облепляет бёдра и голени.

— Зачем?!

— Если ты думаешь, что я ненормальная… В Травестине так делают.

— А если я не думаю, что ты ненормальная?

— Тогда залезай за мной.

Тельман медлит несколько мгновений.

— Ну же. Иди сюда.

Он медленно расстёгивает пуговицы на своей рубашке. Я отворачиваюсь, хотя вообще-то не собиралась стесняться или бояться чего-то. Что я там не видела?! Но непрошенный жаркий румянец заливает щёки. Делаю несколько шагов к центру, встаю прямо под струи. Вода течёт по лицу, по волосам. Платье прилипает к груди, и я чувствую себя голой, хотя фактически это не так.

— Прости меня. Если бы не ты, я бы всё разрушил. Я и так почти всё разрушил.

— Я сама тебя таким придумала, — шепчу я куда-то ему в подбородок. — Мы оба виноваты.

Тельман расстёгивает мелкие мокрые пуговички моего платья с трудом, а я смотрю в огромное, от пола до потолка окно на лиловое небо. Не закрываю глаза даже во время поцелуя, даже когда платье тяжело соскальзывает вниз, даже тогда, когда Тельман мягко-мягко увлекает меня вниз, в воду. Сжимает руки на моём животе в замок, целует шею и плечи.

— Я ошибся. Ты ненормальная, Вирата Крейне. Но в нормальную я бы и не влюбился.

— А ты влюбился?

И вдруг мне становится страшно, безумно, невероятно страшно. Не из-за близости. Я вспоминаю слова Тиры Мин о том, что действие приворотного артефакта должно было пройти после первой брачной ночи. А если всё дело не в нём, а если его влечение ко мне пройдёт без следа, а если…

— Не бойся, — почти беззвучно говорит Тельман мне на ухо, по-своему истолковывая моё напряжение. — Ничего не бойся, моя храбрая Крейне.