Книга (СИ) - Летова Ефимия - Страница 39

Третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая картинки показывали парящих огромных драконов — размазанные коричневые с позолотой крылатые тени, разбегающихся людей с воздетыми к небесам руками и перекошенными лицами, поглощающее землю окаменение, исчезающая Шамша, погружающийся под землю Хран, расползающийся во все стороны трещинами подземный лабиринт, песочный дождь, льющийся с позолоченного неба…

Маги, принявшие на себя удар разгневанных божеств — безымянный художник не озаботился деталями, единственная достоверная подробность — их было восемь. Уже без Лавии. И сама Лавия — распятая на каменной скале обнажённая рыжеволосая фигурка. В силу незнания художник обошелся с ней милостиво. Казалось, что девушка просто спит раскинул руки, замерев в бескрылом полёте.

Всё это было по-своему даже красиво — насколько красива может быть чужая боль, прошедшая мимо тебя самого — и в определенном смысле познавательно, но меня интересовало то, что произошло между первой и второй картинкой.

Возможно, народ Криафара просто не желал поверить, что проклятие — результат трагической случайности. Возможно, старался не задумываться об этом — какой смысл, если безжалостно наказаны все вольные и невольные участники события, если ничего уже не вернуть обратно?

Случайность. Совпадение. Некстати сошедшиеся звёзды, нелепая человеческая оплошность. Духи-хранители Криафара оказались слишком подвластны своей животной ипостаси, переменчивой, вспыльчивой и стихийной.

Кровь невинного, нерожденного.

Проклятие любящего.

Любовь проклятого.

Язык древних, способный пробуждать хранителей.

Теперь мне стало душно и тесно, и я поспешила выйти из зала.

* * *

У себя в комнате, поев скорее для того, чтобы отвязаться от служанок, я тоскливо уставилась в потолок. Подарок в виде одиночества оказался хорош лишь первую сотню шагов.

Может, ну их, этих магов? Чем они помогут иномирному автору, запутавшемуся в собственном творении… Надо найти Тельмана, а лучше — самого Вирата Фортидера. Напроситься на завтрашнюю дипломатическую встречу. Побеседовать с виннистером Ристуром, чтобы понимать, чего ждать от этой встречи… Прожить отведённые солнцестои на полную катушку. Может быть, что-нибудь изменится. Что-нибудь обнаружится — само. Как-нибудь само наладится.

Я почти загорелась этой мыслью, подскочила на месте, распахнула дверь — и остановилась так резко, что внутренние органы предательски подпрыгнули, желудок тошнотворно надавил на диафрагму. По узкому ломтику простанства на полу между дверью и косяком неторопливо и неизбежно, как сама смерть, по направлению ко мне полз золотой скорпиутец.

Не такой малыш, как тот, что оказался на моей руке во время перехода от поместья в районе Радуги до королевского Дворца. Этот был гораздо больше, ощутимо тяжелее — почти с ладонь. Панцирь мерцал чистым золотом, незнакомым Криафару. Прекрасное смертоносное существо.

Я могла, нет, я должна была завизжать и вскочить на кровать — уж что-что, а высоко прыгать эти твари не умели. Но я лишь смотрела на медленное приближение скорпиутца, мерно покачивающийся тяжелый изогнутый хвост с надутым ядом мешочком и острой иглой на конце — тельсоном.

Тельсон. Тельман…

Откуда тут взялся скорпиутец? Да, эти твари опасны, но и редки, ибо на них денно и нощно охотятся. Порошок из перетёртых в мельчайшую пыль панцирей золотого скорпиутца обладает ярким наркотическим эффектом, уже любезно продемонстрированным мне Виратом.

На чёрном рынке за криафарский золотой прах дают целые горсти презренного заритура.

— Уходи! — сказала я. — Уходи, я не хочу тебя убивать. Уходи прочь, туда, откуда пришёл, к тому, кто тебя послал.

Это было глупо, абсурдно. Следовало позвать на помощь — и почему эти балбески, мои служанки, достают меня, когда это совершенно не нужно и не оказываются рядом вот в таких вот ситуациях?

— Уходи!

Тварь остановилась. Это ничего не значило — она просто могла среагировать, ну, на млй сдавленный сиплый голос, вибрацию воздуха — я тряслась, как подхваченный ветром пустынный манник. А затем скорпиутец неуклюже развернулся, суетливо шевеля длинными вытянутыми вперёд педипальпами, узкими острыми ножками — и пополз в противоположную сторону.

Я уже могла закрыть дверь, но остолбенело смотрела за его торопливым передвижением, исчезновением в полумраке коридора — освещающий сланец тратили осторожно, без излишеств. Здесь умели ценить и беречь ресурсы, даже в Королевском дворце.

Вернулась на кровать. Села.

Может быть, слова создателя мира обладают особой силой? Правда, в общении с Тельманом и другими это было не слишком-то заметно, но…

А если я должна написать? Вдруг написанное мною начнет сбываться. Это было бы логично, в конце концов, я писатель, и этот мир — плод моей фантазии, изложенной текстом, пусть не на бумаге, а на экране, но всё равно…

Бумага и чернила у меня были — последние, правда, засохли за ненадобностью, но я без экивоков плюнула прямо в чернильцу. На несколько предложений в рамках эксперимента хватит.

Что бы такое написать? Я расправила лист. Не стоит начинать с чего-то глобального, попробовать можно и на мелочах… В голову как назло ничего не лезло. Ну же, давай, что угодно! Не стесняйся, Кнара-Крейне — какая разница, никто не узнает, а если вдруг выяснится, что хоть какая-то магия подвластна здесь и тебе… Я зло царапнула заостренной каучуковой на ощупь палочкой для письма по бурым пыльным чернилам в квадратной серебристой коробочке.

* * *

Раздался стук в дверь, и сидящая на кровати Крейне вздрогнула от неожиданности. Вират Тельман зашёл в спальню, плотно, тщательно закрыл за собой дверь, словно стараясь потянуть время. Стряхнул прядь тёмных волос, прилипшую ко лбу, зажмурил серые воспалённые, как от слёз, глаза.

— Что стряслось? Ваши внезапные и безрезультатные вторжения ко мне уже становятся традицией.

— Они вас так раздражают? Что конкретно? Внезапность или всё-таки безрезультатность, моя сердитая фени?

— И то, и другое.

— С первым я, кажется, ничего не могу поделать.

__________________

Тихий стук в дверь разорвал тишину. Каучуковая палочка выпала у меня из рук.

Глава 32. Криафар. Часть 1

Стук повторился и, не в силах выдерживать томительное ожидание, я распахнула дверь.

На пороге стоял вовсе не Вират Тельман, а какой-то тщедушный и невероятно ушастый молодой человек, невысокий, даже чуть ниже меня, одетый во что-то невообразимое: некое подобие римской тоги, белой с золотыми вставками, даже плетёные сандалии на голых, слишком больших для такой жалкой комплекции ступнях напоминали об античной моде. Его восторженная улыбка, слегка по-кроличьи выступающие вперёд верхние передние зубы произвели на меня не меньшее впечатление, чем недавнее появление скорпиутца. А если я всё-таки ошиблась, и нет никакого Криафара, а есть только моя шизофрения и несколько безумцев — соседей по несчастью?

Тем временем субъект склонил голову в горделивом полупоклоне, полном непередаваемого внутреннего достоинства:

— Вирата… Вирата… Нет слов! У меня просто нет слов!

— В таком случае приходите, когда они будут! — буркнула я и закрыла дверь, возможно, задев нежданного посетителя по круглому картофелеобразному носу.

Постояла полшага, разглядывая дверь. Снова её открыла.

Субъект никуда не исчез, правда, восторг с его выразительного лица пропал начисто. Теперь на нём крупными, буквально печатными буквами было написано искреннее и безграничное страдание. В круглых глазах чуть навыкате стояли слёзы, нос-картошка подрагивал, как у принюхивающегося кролика, выступающие зубы слегка постукивали по нижней губе.

Не похож на наёмного убийцу. Да и не стал бы наёмный убийца медлить.

— Вы кто? — я едва удержалась от того, чтобы добавить: "Я такое не придумывала!".

— Гаррсам, разумеется! — плаксиво и обиженно отозвался субъект. — Вирата, разве вас не предупредили? Вы ещё не готовы? Вы уже не готовы? Вы ждали меня раньше? Так это не моя вина: бездельники и лодыри, мерзавцы и заговорщики задержали поставки светца! Вы представляете?!