Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 90

Угодно ли Вам принять сей дар?

В залог нашей дружбы я возвращаю паспорта лорду Уитворту, английскому послу в Санкт-Петербурге.

Помимо того, если Вы согласитесь стать — не говорю, моим секундантом, но моим свидетелем, я вызываю на дуэль, один на один, всех монархов, каковые не пожелают вступить в борьбу против Англии и не закроют ей доступ в свои морские порты.

Я начинаю с ближайшего соседа, короля Дании, и Вы сами можете прочесть в «Придворных ведомостях» письменный вызов, который я ему посылаю.

Что мне еще остается добавить?

Ничего.

Кроме того, что мы двое, объединившись, можем повелевать всем миром.

Остаюсь Вашим почитателем и искренним другом.

Павел».

Обернувшись к первому консулу, лорд Тенли спросил:

— Известно ли вам, что русский император сумасшедший?

— Вас навело на эту мысль письмо, милорд? — спросил Бонапарт.

— Нет, но оно подтверждает мое мнение.

— Что же, Генрих Шестой Ланкастер унаследовал от помешанного корону Людовика Святого, и на британском гербе до сих пор красуются французские лилии, — пока я еще не соскоблил их своей шпагой.

Сэр Джон усмехнулся: его национальную гордость задели дерзкие притязания победителя битвы у пирамид.

— Впрочем, — продолжал Бонапарт, — сейчас еще рано говорить об этом: всему свое время.

— Да, — процедил сквозь зубы сэр Джон, — морской бой при Абукире произошел не так давно.

— О, я разобью вас не на море, — живо возразил Бонапарт. — Мне понадобилось бы лет пятьдесят, чтобы обратить Францию в морскую державу. Я одержу победу вот здесь…

И он указал рукой на восток.

— В настоящее время, повторяю вам, дело идет не о войне, а о мире: мне необходим мир, дабы осуществить свои замыслы, и прежде всего мир с Англией. Как видите, я играю в открытую, я достаточно силен, чтобы говорить откровенно. Если когда-либо дипломат скажет правду, это будет самый искусный дипломат в мире, ибо никто ему не поверит и он беспрепятственно достигнет своей цели.

— Значит, я должен передать моему дяде, что вы хотите мира?

— Разъяснив при этом, что я не боюсь войны. То, чего я не добьюсь от короля Георга, я, как видите, могу получить от императора Павла. Однако Россия еще не достигла той степени цивилизации, чтобы я желал иметь ее союзницей.

— Послушное орудие порою бывает полезнее, чем союзник.

— Верно, но вы сами сказали, что император сумасшедший, а помешанных, милорд, лучше разоружать, чем вооружать. Я убежден, что такие великие нации, как Франция и Англия, должны быть либо неразлучными друзьями, либо непримиримыми врагами. В дружбе они, как два полюса, будут сохранять равновесие земного шара; во вражде одна держава должна уничтожить другую и стать осью земли.

— А если лорд Гранвилл, не подвергая сомнению ваш военный гений, усомнится в вашем могуществе? Если он убежден, подобно нашему поэту Кольриджу, что грозно рокочущий океан охраняет наш остров и ограждает его неприступной стеной, как тогда поступить?

— Разверните нам карту земного шара, Бурьенн, — приказал Бонапарт.

Секретарь разостлал карту.

— Видите эти две реки? — спросил первый консул, подойдя к столу.

И он показал сэру Джону Волгу и Дунай.

— Вот дорога в Индию! — сказал он.

— Я полагал, что дорога в Индию лежит через Египет, генерал, — заметил лорд Тенли.

— Я тоже так думал прежде, или, вернее, я выбрал этот путь за неимением другого. Теперь же русский царь открывает мне новый путь. Пускай ваше правительство не вынуждает меня вступить на него! Вы видите карту?

— Да, гражданин, я смотрю внимательно.

— Итак, если Англия заставит меня начать войну и мне придется взять в союзники преемника Екатерины, вот что я сделаю: я погружу на суда сорок тысяч русских солдат, пущу их вниз по Волге до Астрахани. Они переплывут Каспийское море и станут лагерем в Астрабаде в ожидании моего прихода.

Сэр Джон, внимательно слушая, нагнулся над картой. Бонапарт продолжал:

— На Дунае я посажу на корабли сорок тысяч французских солдат…

— Прошу прощения, гражданин первый консул, но ведь Дунай принадлежит Австрии.

— К тому времени я возьму Вену.

Сэр Джон с изумлением взглянул на Бонапарта.

— К тому времени я возьму Вену, — повторил тот. — Итак, по Дунаю спустятся на судах сорок тысяч французских солдат; в устье реки их встретит русская флотилия и переправит в Таганрог. Оттуда я поведу их сухим путем вверх по течению Дона до Пратизбянской и дальше до Царицына. Они поплывут вниз по Волге на тех же судах, что доставили сорок тысяч русских в Астрабад. Через две недели у меня будет восемьдесят тысяч солдат в Западной Персии. Из Астрабада оба войска, соединившись, отправятся на Инд. Персия, исконный враг Англии, естественно, станет нашей союзницей.

— Это так, но, достигнув Пенджаба, вы уже далеко отойдете от союзной Персии, а восьмидесятитысячной армии совсем не легко тащить за собой обозы с провиантом.

— Вы забываете, — возразил Бонапарт с такой уверенностью, будто поход уже начался, — вы забываете, что я оставил своих банкиров в Тегеране и в Кабуле. Ну-ка, вспомните, что случилось девять лет назад во время похода лорда Корнуоллиса, сражавшегося против Типпу Сахиба: у командующего не хватило припасов, и тогда какой-то простой капитан… не помню, как его звали…

— Капитан Малькольм, — подсказал лорд Тенли.

— Вот именно! — воскликнул Бонапарт. — Я вижу, вы хорошо осведомлены. Капитан Малькольм вступил в переговоры с племенем бринджари, индийских цыган, которые кочуют по всему Индостану и торгуют зерном. Эти цыгане служат верой и правдой тем, кто им хорошо платит: они-то и снабдят мою армию провиантом.

— Но придется переправиться через Инд.

— Ну что же? — отвечал Бонапарт. — Фронт у меня растянут на шестьдесят льё между Дераисмаилханом и Аттоком. Я знаю Инд не хуже, чем Сену. Эта река течет медленно, по одному льё в час; ее средняя глубина в этом месте от двенадцати до пятнадцати футов, и на линии фронта можно чуть ли не в десяти местах переправиться вброд.

— Значит, вы уже составили план наступления? — с усмешкой спросил сэр Джон.

— Да, я разверну наступление в плодородной, обильно орошаемой местности, обойду стороной песчаные пустыни, отделяющие низовья Инда от Раджпутана. Именно с этого плацдарма успешно вторгались в Индию все завоеватели, начиная с Махмуда-Газни в тысячном году и кончая Надир-шахом в тысяча семьсот тридцать девятом. А сколько армий за это время прошли тем же путем, на который я собираюсь вступить? Давайте считать! После Махмуда-Газни совершил вторжение Магомет-Гури в тысяча сто восемьдесят четвертом году с войском в сто двадцать тысяч человек; после Магомета-Гури — Тимурленг, или Тимур Хромец, которого мы называем Тамерланом, — с войском в шестьдесят тысяч человек; после Тимурленга — Бабур, после Бабура — Хумаюн. Да что говорить! Индия покорится любому, кто захочет или сумеет ее завоевать.

— Вы забываете, гражданин первый консул, что все завоеватели, которых вы назвали, имели дело лишь с туземными племенами, тогда как вам придется иметь дело с англичанами. У нас в Индии…

— От двадцати до двадцати двух тысяч солдат.

— И вдобавок сто тысяч сипаев.

— Я оцениваю по достоинству силы противника: к Англии я отношусь с уважением, а к Индии — с презрением, как она того заслуживает. Всюду, где я сталкиваюсь с европейской пехотой, я подготовляю вторую, третью, если нужно, четвертую линии обороны, допуская, что три первые могут не выдержать натиска английских штыков. Но там, где я встречаю одних сипаев, — хлыст, вот все, что мне надо, чтобы разогнать этот сброд. У вас есть еще вопросы ко мне, милорд?

— Только один, гражданин первый консул: вы действительно хотите мира?

— Вот письмо, в котором я предлагаю мир вашему королю, милорд, и, чтобы быть уверенным, что оно будет вручено его величеству Британскому, я прошу племянника лорда Гранвилла быть моим посредником.