Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 82

Повсюду на земле виднелись тела убитых шуанов, их было человек двенадцать. Но было ясно, что республиканцы, по-прежнему стоявшие сомкнутым строем, потеряли в два с лишним раза больше.

Раненые ползли по земле друг другу навстречу и, приподнявшись, словно покалеченные змеи, сражались из последних сил: республиканцы — штыками, шуаны — кинжалами.

Если шуан видел, что ему не доползти до врага, он вставал на одно колено, стрелял и снова падал.

И белые и синие дрались остервенело, без передышки, не зная пощады. И чудилось, что беспощадный, безжалостный призрак гражданской войны реет над полем битвы, потрясая дымным факелом…

Кадудаль на своем коне объезжал вокруг врагов, образовавших живой редут, неустанно стреляя с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья, которое он, разрядив, бросал адъютанту и на следующем кругу получал заряженным.

Каждый его выстрел, попадая в каре, достигал цели.

Когда Жорж в третий раз проделывал этот маневр, на него обрушился ружейный залп: генерал Гатри удостоил его такой чести!

Кадудаль исчез в огне и в дыму, и Ролан увидел, как он упал на землю вместе с конем. Казалось, с ним было покончено…

Тут десять или двенадцать республиканцев выбежали из рядов и ринулись на неприятеля, им навстречу бросилось столько же шуанов.

Завязалась рукопашная, в которой шуаны со своими кинжалами брали верх над республиканцами.

Внезапно Кадудаль с пистолетом в каждой руке поднялся на ноги. Один за другим грянули выстрелы, и двое синих упали мертвыми.

Заметив, что в каре с уходом смельчаков образовалась брешь, Кадудаль врезался в нее с тридцатью шуанами.

На ходу он подобрал с земли ружье и орудовал им как дубиной, каждым ударом сваливая человека.

Пробившись сквозь отряд, он появился с другой стороны.

И подобно кабану, который, свалив с ног злополучного охотника, возвращается и вспарывает ему живот, Жорж снова ринулся со своими бойцами в зияющую брешь, расширяя ее.

После этого все было кончено.

Генерал Гатри собрал человек двадцать, оставшихся на ногах, и со штыками наперевес они сделали попытку прорвать сомкнувшееся кольцо шуанов. Он шел пеший во главе десяти солдат: лошадь под ним была убита.

Десять человек в этой попытке поплатились жизнью, и все-таки генералу удалось вырваться.

Шуаны хотели было его преследовать, но Кадудаль крикнул громовым голосом:

— Не надо было его упускать, но раз уж он пробился, пускай уходит!

Шуаны повиновались: для них каждое слово вождя было законом.

— А теперь, — загремел Кадудаль, — прекратить огонь! Хватит убивать! Берите в плен.

Кольцо шуанов сжалось, охватив небольшой участок, где среди множества трупов еще металось несколько раненых. Сдаться в плен не означало прекратить борьбу, ибо в этой войне и синие и белые расстреливали пленных, одни потому, что считали шуанов и вандейцев разбойниками, а другие потому, что им некуда было девать пленных.

Республиканцы отшвырнули подальше свои ружья, не желая отдавать их. Приблизившись к пленным, шуаны обнаружили, у них пустые сумки для патронов: все было израсходовано.

Кадудаль направился к Ролану.

Во время этой жестокой битвы молодой человек сидел, устремив взор на сражающихся. Волосы у него слиплись от пота, и он тяжело дышал.

Увидев, что республиканцы разгромлены, он закрыл лицо руками и склонил голову к земле.

Ролан даже не слышал шагов Кадудаля. Подойдя к нему, Жорж коснулся его плеча. Тот медленно поднял голову, по его щекам катились слезы, и он не стыдился их.

— Генерал! — проговорил он. — Делайте со мною что угодно: я ваш пленник.

— Разве берут в плен посланника первого консула? — засмеялся Жорж. — Но его можно попросить об одной услуге. У меня нет полевого госпиталя для раненых, — продолжал он. — Нет у меня и тюрьмы для пленных. Возьмите на себя доставить в Ван раненых и пленных республиканских солдат.

— Как это так, генерал? — удивился Ролан.

— Я отдаю их вам, вернее, поручаю. К сожалению, ваш конь убит, так же как и мой. Но конь Золотой Ветви уцелел, возьмите его.

Молодой полковник сделал протестующий жест.

— Разумеется, на время, пока вы не раздобудете себе другого, — добавил Кадудаль, отвешивая поклон.

Ролан оценил великодушие Кадудаля и понял, что не уронит своего достоинства, если примет его предложение.

— Увидимся ли мы еще с вами, генерал? — спросил он, вставая на ноги.

— Сомневаюсь, сударь: я должен буду действовать на побережье, в окрестностях Пор-Луи, а долг зовет вас в Люксембургский дворец.

— Что же мне рассказать первому консулу, генерал?

— То, что вы видели, сударь. Пусть он сам решит, чья тактика лучше, — аббата Бернье или Жоржа Кадудаля.

— Судя по тому, что я видел, сударь, едва ли я когда-нибудь смогу вам понадобиться, но, во всяком случае, помните, у вас есть друг среди окружения первого консула.

Ролан протянул руку Кадудалю.

Глава роялистов пожал ее с таким же дружеским чувством, как и перед боем.

— Прощайте, господин де Монтревель, — проговорил Жорж. — Я полагаю, что вы и без моего совета постараетесь оправдать генерала Гатри. Такого рода поражение приносит не меньше славы, чем победа.

Между тем для полковника-республиканца привели коня, принадлежавшего Золотой Ветви. Ролан вскочил в седло.

— Кстати, — прибавил Кадудаль, — проезжая через Ла-Рош-Бернар, постарайтесь узнать, что стало с гражданином Тома Мильером.

— Он убит! — внезапно послышался ответ.

Сердце Короля и четверо его подручных только что возвратились из похода, мокрые от пота и забрызганные грязью; они опоздали и не смогли участвовать в битве.

Под конец Ролан бросил взгляд на поле сражения; у него вырвался вздох, и, еще раз раскланявшись с Кадудалем, он поскакал галопом по полю, чтобы встретить на дороге в

Ван повозку с пленными и ранеными, которую ему предстояло доставить генералу Гатри.

Кадудаль велел выдать каждому бойцу экю в шесть ливров.

Ролану невольно подумалось, что генерал-роялист проявляет такую щедрость, тратя деньги Директории, посланные на запад Морганом и его сообщниками.

XXXV. СВАТОВСТВО

По приезде в Париж Ролан прежде всего отправился к первому консулу. Он привез ему две важные новости: умиротворение в Вандее и разгоревшееся с небывалой силой восстание в Бретани.

Бонапарт хорошо знал Ролана: три его донесения — об убийстве Тома Мильера, о суде над епископом Одреном и о сражении при Гран-Шане — произвели на него глубокое впечатление. Молодой человек представлял события в мрачных красках, обнаружив при этом свое тяжелое душевное состояние.

Ролана был в отчаянии, что упустил еще одну возможность быть убитым. Ему казалось, будто его охраняет некая неведомая сила, будто он всегда остается цел и невредим там, где другие расплачиваются жизнью; в монастыре, где сэра Джона ожидали двенадцать судей и смертный приговор, ему Ролану, повстречался только призрак, правда неуязвимый, но вполне безобидный.

Ролан с горечью упрекал себя за то, что искал поединка с Жоржем Кадудалем — поединка, который тот предвидел, — вместо того чтобы кинуться в гущу битвы, где мог бы, по крайней мере, убивать или пасть в бою.

Первый консул, слушая рассказ своего адъютанта, с тревогой смотрел на него: он видел, что тот по-прежнему одержим стремлением к смерти, что его не исцелили, как надеялся Бонапарт, ни возвращение на родину, ни свидание с родными.

Говоря о поражении, Ролан брал вину на себя, всячески оправдывая и превознося генерала Гатри; с прямотой и беспристрастием солдата он воздал должное храбрости и благородству роялистского генерала Кадудаля.

Бонапарт слушал его с серьезным, почти печальным лицом; насколько его привлекали войны с внешними врагами, блистательные победы, сияние славы, настолько ему внушала отвращение война междоусобная, когда страна проливает собственную кровь и сама раздирает себя на части.