Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 26

Итак, уже семь лет, как монастырь пребывал в полном запустении, и любопытный глаз сквозь замочную скважину мог увидеть двор, где между камнями пробивалась трава, и захваченный сорняками фруктовый сад. Лес также сплошь зарос кустарником; в ту пору только одна дорога и две-три тропинки прорезали чащу, и она казалась непроходимой.

В лесу, в одной восьмой льё от обители, находился так называемый дом послушников — здание, принадлежавшее монастырю. Предоставленный самому себе, лес бурно разрастался, покров листвы облек строение, и его уже нельзя было разглядеть в море зелени.

Об этих двух зданиях ходили самые фантастические слухи: говорили, что там бродят привидения, невидимые днем и наводящие страх ночью. Дровосеки и запоздалые крестьяне, которые порой посещали принадлежавший Республике лес по праву пользования, предоставленному городу Бурку еще во времена картезианцев, уверяли, что видели сквозь щели запертых ставен, как по коридорам и лестницам пробегали огоньки, и ясно слышали, как бряцали цепи, ударяясь о камни пола и мощеного двора монастыря. Вольнодумцы отрицали все это. Но в привидения верили два сорта людей, которые, соответственно своим убеждениям и верованиям, давали различные объяснения зловещим звукам и таинственным ночным огням. Патриоты полагали, что это души злополучных монахов, которых правившие монастырями тираны заточили в душные и сырые «in pace» note 10, возвращаются на землю и молят небеса покарать их мучителей, влача после смерти цепи, какими были отягощены при жизни. Роялисты же уверяли, что это орудует сам дьявол: обнаружив, что монастырь опустел и можно не страшиться почтенных монахов с кропилом в руках, он преспокойно приходит повеселиться в обитель, к стенам которой в былое время не дерзнул бы прикоснуться и кончиком своего когтя. Впрочем, вопрос так и остался открытым, ибо никто из людей, отрицавших или признавших существование привидений (и сторонников версии о душах замученных монахов, и толковавших о шабаше Вельзевула), ни за что не отважились бы приблизиться к монастырю в темноте, в торжественные ночные часы, чтобы увидеть его собственными глазами и на другой день всем сообщить, безлюден монастырь или там бродят привидения, и какие именно.

Но, без сомнения, все эти слухи, вздорные или на чем-то основанные, не оказывали ни малейшего воздействия на таинственного всадника, ибо, хотя в Бурке уже пробило девять и было совсем темно, он, как мы уже сказали, подъехал к воротам заброшенного монастыря, вынул, не сходя с коня, из седельной кобуры пистолет и трижды постучал рукояткой в ворота, медленно, раздельно, как это делают масоны.

И стал прислушиваться.

На минуту Моргану показалось, что в монастыре нет никакого сборища, ибо, как он ни всматривался, как ни напрягал слух, ему не удавалось уловить ни единого проблеска света, ни единого шороха.

Но вот ему послышалось, что кто-то, осторожно ступая по двору, приближается к воротам.

Он снова трижды, столь же размерено, постучал пистолетом.

— Кто стучит? — послышался голос.

— Тот, что прибыл от имени Елисея, — ответил путешественник.

— Какому царю должны повиноваться сыны Исаака?

— Иегу.

— Какой дом они должны искоренить?

— Дом Ахава.

— Вы пророк или ученик?

— Я пророк.

— Тогда добро пожаловать в дом Господень!

Тотчас же отодвинулся засов, заскрежетали ржавые петли; одна створка ворот тихонько отворилась и снова захлопнулась, когда всадник въехал под темный свод.

Человек, так медленно отворявший ворота и так быстро их захлопнувший, был в длинном белом одеянии картезианских монахов, и лица его нельзя было различить под капюшоном.

VII. СЕЙОНСКИЙ КАРТЕЗИАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Подобно первому члену братства, встретившемуся на пути в Сю тому, кто назвал себя пророком, монах, отворивший ему ворота, несомненно, занимал в сообществе лишь второстепенное место, ибо он, как простой конюх, услужливо держал лошадь под уздцы, пока всадник спешивался.

Тот отвязал чемодан, вынул пистолеты из седельных кобур, засунул их за пояс и твердым тоном обратился к монаху:

— Я думал, что братья уже собрались на совещание.

— И правда собрались, — ответил монах.

— Где же?

— В доме послушников. Последние дни замечено, что вокруг монастыря бродят какие-то подозрительные фигуры, и нам был отдан приказ соблюдать величайшую осторожность.

Молодой человек пожал плечами, показывая, что находит эти предосторожности излишними, и сказал все тем же властным тоном:

— Пусть отведут лошадь в конюшню, а вы проводите меня на совещание. Монах позвал другого брата, вручил ему поводья, а сам взял факел, зажег его, поднес к лампе, горевшей в часовенке, что и сейчас виднеется направо от входа, и пошел впереди Моргана.

Пройдя по монастырю, он сделал несколько шагов по саду, отворил дверь, ведущую в цитерну, пропустил вперед Моргана, тщательно запер за собой дверь, потом столкнул с места большой камень, который как бы случайно валялся там, и, схватив находившийся под ним железное кольцо, поднял плиту, закрывавшую вход в подземелье, куда вела лестница.

Спустившись, они очутились в сводчатом подземном коридоре, где могли пройти рядом лишь два человека.

Через несколько минут они увидели перед собой решетчатую дверь. Монах вынул из складок своего одеяния ключ, отворил дверь и, едва они вошли, запер.

— Как прикажете доложить о вас? — спросил он.

— Как о брате Моргане.

— Подождите здесь, я вернусь через пять минут.

Молодой человек небрежно кивнул головой, как бы говоря, что ему хорошо знакомы эти предосторожности и церемонии.

Потом уселся на могильную плиту (он находился в монастырской усыпальнице) и стал ждать.

Не прошло и пяти минут, как монах вернулся.

— Следуйте за мной, — сказал он. — Братья очень рады вашему приходу. Они боялись, что с вами стряслась беда.

Через несколько мгновений он ввел Моргана в зал совещаний. Двенадцать монахов ожидали его, опустив на глаза капюшоны. Как только дверь за братом-прислужником закрылась, Морган снял маску и одновременно все монахи откинули назад капюшоны, открывая свои лица.

Трудно себе представить столь блестящее собрание красивых, веселых молодых людей.

Только двое или трое из этих странных монахов достигли сорокалетнего возраста.

Все руки потянулись к Моргану, несколько человек расцеловали его.

— Клянусь честью, — воскликнул один из них, — у нас камень с сердца свалился! Ведь мы думали, что тебя уже нет в живых или что ты попал в плен!

— Что я мог умереть, Амье, допускаю, но сдаться в плен — никогда! Так и знай, гражданин, — так пока еще говорят, но, надеюсь, скоро перестанут! Надо сказать, что все обошлось превосходно, и мы обменялись трогательными любезностями. Как только кондуктор увидел нас, он велел вознице остановить лошадей; помнится, он даже добавил: «Я уж знаю, что это такое». — «Ну, если вы знаете, милейший, — заметил я, — не буду тратить время на объяснения». — «Казенные деньги?» — спросил он. «Вот именно», — отвечал я. Увидев, что в дилижансе поднялся переполох, я обратился к кондуктору: «Погодите, друг мой, прежде всего спуститесь вниз и сообщите этим господам, а главное — дамам, что мы люди порядочные и никто их не тронет; конечно, я имею в виду дам: мы увидим только тех, которые высунут голову из окошка». Одна все-таки отважилась выглянуть; честное слово, она была прехорошенькая!.. Я послал ей воздушный поцелуй, она вскрикнула и спряталась в дилижансе, точь-в-точь как Галатея, но, поскольку там не было вётел, я не стал ее преследовать. Тем временем кондуктор судорожно рылся в ящике и впопыхах вместе с казенными деньгами передал мне двести луидоров, принадлежавших какому-то бедняге, виноторговцу из Бордо.

— Фу ты, черт! — воскликнул тот, кого рассказчик назвал Амье (вероятно, это была боевая кличка, как и имя Морган). — Какая досада! Ты знаешь, что эта изобретательная Директория организует шайки проходимцев, которые грабят направо и налево, прикрываясь нашим именем, и все это делается для того, чтобы нас считали охотниками за кошельками, то есть попросту бандитами.