Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 21

Застыв на месте, мальчик молча стоял возле своего приятеля.

Молодой математик почувствовал присутствие Луи, но это не помешало ему еще глубже погрузиться в вычисления. Минут через десять он добился полного успеха.

Тут он повернулся к своему младшему товарищу, испытывая то удовлетворение, которое охватывает человека, одержавшего победу в области науки или в борьбе с силами природы.

Мальчик стоял бледный, стиснув зубы и сжав кулаки.

— Ну-ну! — воскликнул молодой Бонапарт. — Что стряслось?

— Дело в том, что Баланс, племянник директора, закатил мне пощечину.

— Вот как! — и Бонапарт рассмеялся. — И ты пришел ко мне просить, чтобы я ответил ему тем же?

Мальчик покачал головой.

— Нет, — ответил он, — я пришел к тебе потому, что хочу драться.

— С Балансом?

— Да.

— Но ведь Баланс тебя поколотит, дружок; он вчетверо сильнее.

— Потому-то я и не стану драться с ним так, как дерутся мальчишки, я хочу драться, как взрослые.

— Ну и ну!

— Это тебя удивляет? — спросил мальчик.

— Нет, — отвечал Бонапарт. — А какое ты избрал оружие?

— Шпаги.

— Но ведь только офицеры-инструкторы носят шпаги, а они ни за что вам их не дадут.

— Мы обойдемся без шпаг.

— Какое же будет у вас оружие?

Мальчик указал молодому математику на циркуль, с помощью которого тот делал свои чертежи.

— Дружок! — воскликнул Бонапарт. — Циркулем можно нанести прескверную рану.

— Тем лучше, — заявил Луи, — я его убью!

— А если он тебя убьет?

— Пусть лучше убьет — все равно я не стерплю пощечину!

Бонапарт больше не настаивал: он ценил всякое проявление мужества, и отвага юного товарища пришлась ему по нраву.

— Что ж, — согласился он, — пойду и скажу Балансу, что ты будешь с ним драться завтра.

— Почему завтра?

— У тебя остается ночь на размышления.

— А до завтрашнего дня Баланс будет считать меня трусом!

Луи покачал головой.

— Слишком долго ждать до завтра! И он направился к двери.

— Куда же ты идешь? — спросил Бонапарт.

— Пойду искать человека, который захочет стать моим другом.

— Так я тебе больше не друг?

— Ты мне больше не друг, потому что считаешь меня трусом!

— Хорошо, — сказал молодой человек, вставая.

— Ты пойдешь к нему?

— Пойду.

— Сейчас же?

— Сейчас.

— О! — воскликнул мальчик. — Прошу у тебя прощения, ты по-прежнему мой друг!

И он бросился ему на шею, заливаясь слезами. Он плакал в первый раз с той минуты, как получил пощечину.

Бонапарт отправился к Балансу и самым серьезным образом выполнил свою миссию.

Баланс был рослый семнадцатилетний юноша; он преждевременно развился физически, у него уже пробивались бородка и усики, так что ему можно было дать двадцать лет. Вдобавок ростом он был на голову выше оскорбленного им мальчика.

Баланс ответил Бонапарту, что Луи дергал его за косичку, как дергают шнурок звонка (в ту пору еще носили косички); он проделал это два раза, получил предупреждение и все-таки дернул в третий раз; тогда он, Баланс, расправился с мальчишкой.

Бонапарт передал приятелю ответ Баланса, но Луи возразил, что дернуть товарища за косичку — значит подразнить его, а закатить пощечину — значит нанести оскорбление.

Этот упрямый тринадцатилетний мальчик рассуждал логично, как тридцатилетний мужчина.

Современный Попилий снова отправился к Балансу и сообщил, что ему брошен вызов.

Юноша оказался в весьма затруднительном положении: он не мог драться на дуэли с мальчишкой, его подняли бы на смех; если бы он ранил Луи — это было бы чудовищно, если бы Луи его ранил — Баланс был бы опозорен на всю жизнь.

Луи упорно стоял на своем, и дело принимало серьезный оборот.

Тогда решили созвать совет старших, как поступали в экстренных случаях. Совет старших постановил, что взрослому не подобает драться на дуэли с малышом; но поскольку Луи настойчиво требует, чтобы его считали взрослым, то Баланс скажет ему перед лицом товарищей, что он очень сожалеет о своем поступке: он обошелся с Луи как с мальчишкой, но впредь будет относиться к нему как ко взрослому юноше.

Послали за Луи, который ожидал решения совета в комнате своего друга. Его привели во двор, где стояли кружком ученики, и поставили посередине.

Товарищи уже научили Баланса, как и что надо говорить; они долго обсуждали, в каких выражениях он должен изъясняться, чтобы не уронить достоинства старших в глазах младших. Когда появился Луи, Баланс заявил, что раскаивается в своем поступке: он обошелся с Луи как с мальчишкой, недооценив его ум и смелость; в заключение он попросил Луи извинить его горячность и пожать ему руку в знак того, что все позабыто.

Но Луи покачал головой.

— Как-то раз, — возразил он, — при мне мой отец — а ведь он полковник! — сказал, что тот, кто получит пощечину и не вызовет обидчика на дуэль, попросту трус. Как только я увижусь с отцом, я спрошу его, не трусливее ли тот, кто дал пощечину, а потом просит прощения, чем тот, кто ее получил.

Юноши переглянулись, но все, в том числе Бонапарт, высказались против дуэли, которая походила бы на убийство, и заявили мальчику, что он должен удовлетвориться извинением Баланса, поскольку все нашли это справедливым.

Луи удалился бледный от ярости: он обиделся на своего старшего Друга, считая всерьез, что тот не помог ему отстоять свою честь.

На другой день во время урока математики Луи проскользнул в класс старших и, когда Баланс выводил на доске какое-то доказательство, незаметно подобрался к нему, вскочил на табуретку, чтобы дотянуться до него, и дал ему пощечину в отместку за полученную накануне.

— Вот, — заявил он, — теперь мы квиты; вдобавок ты передо мной извинился, а я ни за что не стану просить у тебя прощения, будь спокоен!

Скандал был изрядный; сцена разыгралась в присутствии учителя, и тот был вынужден доложить об этом директору училища маркизу Тибурцию Балансу. Не зная, что предшествовало пощечине, полученной его племянником, Маркиз вызвал к себе преступника и после жестокого выговора объявил Луи, что тот исключен из училища и должен немедленно отправиться в Бурк, к своей матери.

Луи ответил, что через десять минут он уложит свои вещи и через четверть часа его уже не будет в училище.

О полученной им пощечине он умолчал.

Ответ показался маркизу крайне непочтительным; ему хотелось посадить дерзкого на неделю в карцер, но он не мог одновременно и выгнать, и отправить в карцер.

К мальчику приставили надзирателя, который должен был неотлучно находиться при нем и посадить его в дилижанс, направляющийся в Макон; г-жу де Монтревель предупредят, чтобы она встретила сына, когда прибудет дилижанс.

Бонапарт встретил мальчика, идущего в сопровождении надзирателя, и спросил Луи, чем тот заслужил такую почетную свиту.

— Я бы вам все рассказал, если бы вы были по-прежнему моим другом, — ответил Луи, — но вы больше мне не Друг, и какое вам дело до того, что со мной случилось: хорошее или дурное?

Бонапарт сделал знак надзирателю, и, пока Луи укладывал свои вещи, они успели поговорить за дверью.

Он узнал, что мальчик исключен из училища.

Мера была слишком крутой: исключение Луи повергло бы в отчаяние всю его семью и грозило его будущности.

Скорый на решения Бонапарт счел нужным добиться аудиенции у директора и тут же попросил надзирателя немного задержать Луи.

Бонапарт был прекрасным учеником, в училище его очень любили, маркиз Тибурций Баланс весьма уважал молодого корсиканца, и просьбу его немедленно исполнили.

Очутившись перед директором, Бонапарт изложил ему, как все было, и, отнюдь не обвиняя Баланса, постарался оправдать Луи.

— Вы мне поведали правду, сударь? — спросил директор.

— Спросите своего племянника, и вы увидите, что он скажет то же самое. Послали за Балансом. Он уже знал об исключении Луи и собирался сам рассказать дядюшке о происшедшем. Его рассказ во всем совпадал со словами Бонапарта.