Сильвандир - Дюма Александр - Страница 50

«Черт побери, — прошептал Роже. — Стало быть, она мотовка».

Но однажды, когда он мягко упрекнул жену за то, что она, покупая красивую английскую шемизетку, переплатила за нее десять луидоров, она поблагодарила его за поучение и попросила впредь самому следить за ее тратами.

«Тем хуже, тем хуже! — подумал шевалье. — Должно быть, у нее есть более серьезные недостатки».

С тех пор он все время был начеку, пытаясь обнаружить, не бродят ли днем или ночью вокруг их дома непрошеные гости, которых обычно именуют кузенами: паразиты эти опасны и надоедливы, как комары, и от них можно избавиться, только убивая их на месте.

Но ни одного воздыхателя в шляпе с павлиньим пером, как сказала бы мадемуазель де Скюдери, но ни одной влюбленной образины, как сказал бы Мольер, ни разу не было обнаружено в окрестностях Шампиньи.

«Положительно, я обладаю истинным сокровищем, — с каким-то испугом думал Роже, — видно, я родился под счастливой звездою, еще не открытой астрологами наших дней».

И это была правда или, во всяком случае, походило на правду.

Мы не решились бы утверждать, что Сильвандир питала безграничную любовь к своему мужу. Скорее всего она просто никого не любила, но в глазах злополучного супруга даже это было добродетелью. Однако, как известно, в тихом омуте черти водятся, и люди, с виду совершенно бесстрастные, могут разом воспламениться: когда солнце прячется в тучах, того и гляди, начнется град, дождь или буря.

Метр Буто приехал в Шампиньи повидать своих детей. Роже, который боготворил родителей и писал им по два раза в неделю, нашел, что Сильвандир весьма холодна со своим славным отцом, хотя тот столько для нее сделал. Шевалье целых три дня размышлял о причинах подобной холодности, а так как он был в ту пору склонен находить всему приятное для себя объяснение, то в конце концов он убедил себя, что пылкая любовь, которую Сильвандир питает к нему, вытеснила из ее сердца все прочие привязанности. Мы видим, что шевалье д'Ангилем уже вполне освоился с ролью супруга: теперь он все видел не в черном, а в розовом цвете.

Сам Роже высказывал множество знаков дружеского внимания метру Буто, и метр Буто платил ему тем же; правда, у одного из них были на то особые причины, а у другого — никаких. Шевалье хотел ублажить тестя, настроить его на благодушный лад, а уж затем досконально обо всем расспросить. После обильного и вкусного обеда, длившегося, как это бывает в деревне, до позднего вечера, он счел, что наступила подходящая минута.

— Скажите, метр Буто, — заговорил Роже, увлекая тестя к окну, — скажите откровенно, ибо теперь вам уже нечего бояться, что я от вас ускользну, а вернее, теперь я и сам не захотел бы от вас ускользнуть, так вот, признайтесь по совести — ведь я до сих пор, говоря честно, так этого и не постиг, — признайтесь, какой же все-таки скрытый недостаток есть у Сильвандир: ведь были же у вас причины для того, чтобы столь странным способом выдать ее замуж.

— Я буду говорить с вами совершенно открыто, любезный мой зять, — отвечал почтенный советник, которому мускатное вино развязало язык. — Прежде всего, как вы знаете, я сберег приданое Сильвандир, иначе говоря, сто тысяч экю.

— Я эту сумму хорошо помню, — отвечал Роже.

— Впрочем, деньги эти достанутся вам после моей смерти, — продолжал метр Буто, — они будут не только сохранены, но и приумножены. Затем, я был уверен, что моя дочь не выскочит замуж за какого-нибудь мелкопоместного дворянина из провинции, у коего только и есть что плащ да шпага, или за какого-нибудь торгаша, у коего за душой одни долги, так что он на долгах едет и долгами погоняет, иными словами, вконец разорен и уповает лишь на приданое будущей жены.

— Стало быть, вам были известны размеры состояния виконта де Бузнуа.

— До последнего ливра, су и денье, любезны мой зять: я все самолично проверил, оценил и посчитал.

— Но разве не могли вы отыскать какого-нибудь дворянина, придворного, который ни в чем бы не уступил мне?

— Разумеется, мог, да только он не вел бы тяжбы, то есть не был бы связан по рукам и ногам и не находился бы целиком в моей власти; ну а к тому же состояние в полтора миллиона ливров — редкость даже при дворе. Не говорю уж о том, что я давно решил при первом крупном деле сколотить приданое для дочки, и вот в мои руки попало ваше дело. Принимать деньги от тяжущегося, как это делали трое наших судей, — значит красть одновременно у правосудия и у истца; напротив того, дать этому самому истцу, который обязан мне своим состоянием, дать ему в придачу еще прелестную девицу в жены — это, на мой взгляд, означает не только выполнить свой долг, но и оказать человеку услугу. «Опять то же самое, — подумал с досадой Роже, — объяснение и впрямь весьма правдоподобное, и ему на худой конец можно поверить».

— Итак, — сказал он вслух, — итак, дражайший мой тесть, Сильвандир вас нисколько не отягощала?

— О, Бог мой, нисколько! Правда, она сильно скучала дома, и поскольку нрав у нее весьма решительный…

— Вот как?! Стало быть, у моей жены решительный нрав?

— Да, девочка очень упряма. И поскольку, как я уже вам сказал, нрав у нее весьма решительный, я всякую минуту опасался, как бы она не совершила какого-нибудь сумасбродного поступка. Запросы у моей дочери весьма широкие, и больше всего она хочет, чтобы ее постоянно развлекали.

— Какие же удовольствия она предпочитает? — спросил Роже.

— Ничего не могу вам сказать на сей счет, ибо я ей никогда никаких удовольствий не доставлял, и все же, изучив ее характер, я думаю, что ей особенно по вкусу различные увеселения…

— Дорогой тесть, надеюсь, вы не сомневаетесь, что я хочу сделать Сильвандир счастливой? Не так ли?

— Вы делаете для этого все что можете.

— Так вот, чтобы легче достичь этой цели, я должен знать ее пристрастия, лучше понимать ее характер. Что бы вы мне сказали, если бы я попросил у вас совета?

— Я сказал бы: доверяйте ей…

— Вот как? Прекрасно, — прервал его шевалье.

— Постойте-ка, не торопитесь, — продолжал метр Буто, — я сказал бы вам: доверяйте ей, но ни на минуту не спускайте с нее глаз…

— Дьявольщина! — вырвалось у Роже, который остался весьма недоволен концом фразы.

На следующий день метр Буто уехал обратно в Париж; шевалье, оставшийся с женой в Шампиньи, был сильно встревожен разговором, происшедшим накануне.

В самом деле, Роже чувствовал себя настолько счастливым, что для него было очевидно: столь безоблачное счастье долго продолжаться не может, и он терзался, боясь его утратить.

Странное оно, это сердце мужчины; мы не говорим о сердце женщины, ибо знаем его гораздо хуже и только по аналогии с мужским. Повторяем, странное оно, это сердце мужчины: трудно даже поверить, но оно способно любить сразу нескольких женщин, и при этом по-разному. Роже в свое время очень любил Констанс, он и теперь еще любил ее так сильно, что пришел бы в отчаяние, если бы узнал о замужестве Констанс. И при этом он любил Сильвандир, правда, совсем иной любовью; Констанс он любил, как любят прекрасную лилию, восхищаясь ее чистотой, опьяняясь ее ароматом и храня ее в заповедном уголке своей души, вдали от нескромных глаз, вдали от любопытных взглядов. А Сильвандир Роже любил так, как любят красивый алмаз, стремясь, чтобы он переливался всеми своими гранями, желая, чтобы его видели другие, чтобы он вызывал зависть у всех тщеславных и честолюбивых людей.

Любовь, которую Роже прежде испытывал к Констанс, была самым чистым пламенем его души; любовь, которую он теперь испытывал к Сильвандир, была пламенем более бурным: разгоревшись в глубине сердца, оно мало-помалу охватывало все его существо. Он охотно провел бы всю жизнь, любуясь Констанс, и был бы счастлив уже только тем, что может любоваться ею. Он умер бы от любви, как Нарцисс, если бы ему пришлось ограничиться одним лишь созерцанием Сильвандир.

А теперь, когда я описал обе формы любви, которым отдал дань шевалье, пусть сами женщины скажут, что они предпочитают: будить в мужчинах возвышенную любовь или пылкую страсть?