Сан-Феличе. Книга вторая - Дюма Александр - Страница 49

Герцог д'Асколи пришел к Караччоло с просьбой взять его на корабль, и, так как адмирал знал, что д'Асколи — самый лучший и бескорыстный из всех друзей короля, он сразу же дал герцогу согласие.

Поэтому среди тех, кто в первый же вечер по приезде пришел засвидетельствовать ему свою преданность, Фердинанд увидел своего товарища по бегству из Альбано. Однако присутствие герцога нисколько не удивило короля, и, вместо приветствия, он сказал лишь: «Я знал, что ты найдешь средство приехать».

Мы помним, что в числе магистратов, явившихся на поклон к королю, был его старый знакомый президент Кардилло, который, приезжая в Неаполь, всегда имел честь один раз обедать у короля; зато и король, всякий раз бывая в Палермо, по меньшей мере дважды приезжал поохотиться в его великолепное поместье в Илличе.

Король делал исключение в пользу президента Кардилло среди всех своих симпатий и антипатий. Аристократ по рождению, но с замашками простолюдина, Фердинанд, как правило, гнушался дворянством мантии. Но в Кардилло его привлекали два весьма существенных качества президента. Король любил охоту, а президент Кардилло, после Нимрода и короля Фердинанда, был поистине одним из самых страстных охотников, когда-либо существовавших на свете; к тому же король терпеть не мог прически «под Тита», а также усов и бакенбард, а Кардилло не имел не одного волоса на голове и ни малейшего признака щетины на щеках и подбородке. Величественный парик, под которым достойный магистрат скрывал свой лысый череп, был тем редким преимуществом, которое милостиво принималось королем. Поэтому, увидев Кардилло, Фердинанд сразу же выбрал его своим четвертым постоянным партнером для игры в реверси; другими постоянными его партнерами были герцог д'Асколи и маркиз Маласпина.

Остальными игроками без карт, как бы министрами без портфелей, были: князь Кастельчикала, единственный из трех членов Государственной джунты, кого королева удостоила своим покровительством, взяв с собой в Палермо; герцог Чирчелло, кого король только что назначил министром внутренних дел, и князь Сан Катальдо, один из богатейших собственников Южной Сицилии.

Эта королевская упряжка, если нам будет позволено назвать так трех придворных, которых король соблаговолил выбрать для игры в реверси, представляла собой самое странное собрание чудаков, каких только можно себе вообразить.

Нам уже знаком герцог д'Асколи, но едва ли мы бы назвали его настоящим придворным. Это был один из тех благородных людей, мужественных и верных, какие так редко встречаются при дворе. Его преданность королю была бескорыстна и свободна от честолюбия. Никогда ему не доводилось просить у короля почестей или какой-нибудь денежной подачки, никогда он не напоминал ему об обещанной милости. Герцог д'Асколи являл собой тип истинного дворянина, глубоко чтившего королевскую власть как священный, Богом установленный институт; он добровольно разделял с нею ее задачи, чистосердечно вменив их исполнение себе в обязанность.

Маркиз Маласпина, напротив, являл собой одну из тех сварливых, склочных и упрямых натур, которые всему противятся и, однако, кончают тем, что подчиняются любому приказу своего господина, мстя за свое повиновение колкими словечками и мизантропическими каламбурами. Он, как сказала Екатерина Медичи о герцоге де Гизе, был похож на окрашенный в цвет железа тростник, который сгибается, если на него надавить посильнее.

Четвертый, президент Кардилло, был уже нами представлен, но, чтобы закончить его портрет, добавим несколько штрихов.

Кардилло до приезда Фердинанда был самым страстным, но и самым плохим игроком в Сицилии; после прибытия короля ему пришлось бы отправиться на поиски какой-нибудь деревни в Сардинии или Калабрии, если бы он пожелал, как Цезарь, всегда оставаться первым.

Будучи допущен к карточной игре короля, президент Кардилло уже в первый вечер не замедлил тут же проявить всю меру своей неспособности соблюдать требования придворного этикета.

Одна из главных забот игроков в реверси — избавиться от своих тузов. Король Фердинанд, заметив, что, имея возможность освободиться от туза, он оставил его у себя на руках, воскликнул:

— Какой же я, однако, осел! Я мог бы скинуть туза, а не сделал этого!

— Ну что вы, ваше величество! Я-то еще больший осел, чем вы! Мог взять валета червей, да не взял!

Король расхохотался, и президент, к которому он благоволил, вошел в еще большую милость. Откровенность Кардилло, вероятно, напомнила королю бесцеремонные манеры его славных лаццарони.

Пока это были только слова. Но обычно президент не ограничивался одними словами. Он прибегал и к действиям. При малейшей оплошности партнера или пустячном нарушении правил игры в него летели жетоны, карты, деньги, подсвечники. Когда же Кардилло сидел за столом его величества, бедняге приходилось обуздывать свой бешеный нрав, так сказать, надевая на него намордник.

В течение первых трех-четырех вечеров все шло хорошо. Но король, знавший характер президента и видевший, какие мучения тот испытывал, забавлялся тем, что истощал его терпение; когда же Кардилло был уже совсем готов взорваться, король обращался к нему с первым пришедшим в голову вопросом. Тогда бедный президент, обязанный отвечать учтиво, свирепо улыбался и в то же время любезно, насколько мог, клал на стол предмет, который только что собирался запустить в потолок или разбить об пол, сам же довольствовался тем, что, хватаясь за пуговицы своего кафтана, в ярости обрывал их; на следующий день их находили под столом: они буквально усеивали ковер.

На четвертый день, однако, президент уже был не в силах выдержать: он запустил в лицо маркизу Маласпина карты, не осмеливаясь швырнуть их в физиономию королю, сорвал с себя парик, и так как держал в одной руке носовой платок, а в другой парик и в гневе перепутал руки, то, начав с того, что стал вытирать струящийся по лицу пот париком, кончил тем, что в него высморкался.

Король хохотал до упаду и решил почаще устраивать подобные сцены.

Поэтому он не отказал себе в удовольствии принять первое же приглашение президента Кардилло приехать к нему поохотиться.

У Кардилло, как мы уже говорили, в Илличе было великолепное поместье, приносящее пять тысяч унций золота 22 дохода; посреди этого поместья возвышался замок, достойный принять короля.

Фердинанд приехал туда накануне охоты, чтобы пообедать и провести там ночь.

Он был любопытен и велел показать ему все комнаты замка. Его комната, парадный покой, находилась против спальни хозяина.

Вечером, сыграв, как всегда, партию реверси и, по обыкновению, помучив своего вспыльчивого партнера, он отправился спать. Хотя кровать его, словно трон, была под навесом и балдахином, король, в ту пору еще не старый и полный желания охотиться, проснулся за час до того, как протрубили утреннюю зорю.

Не зная, чем заняться лежа, и не в состоянии снова заснуть, король вздумал поглядеть, какое лицо без парика и в ночном колпаке будет у президента, если застать его в постели. Эта затея была менее нескромной, чем можно подумать, ибо президент был вдов.

Итак, король поднялся, зажег свечу и в одной сорочке направился к дверям спальни хозяина дома, повернул ключ и вошел.

Сколь бы комичное зрелище ни предвкушал король, он не мог даже подозревать того, что представилось его глазам.

Президент, без парика и тоже в одной сорочке, восседал посередине спальни на некоем подобии трона, на котором г-н де Вандом принимал Альберони. Король, вместо того чтобы смутиться и закрыть дверь, направился прямо к нему, тогда как злосчастный Кардилло, застигнутый врасплох, оставался неподвижен и нем. Фердинанд сунул свечу ему под нос, чтобы лучше разглядеть, какую тот скроил мину, и стал обходить вокруг этой застывшей на пьедестале фигуры с неподражаемой серьезностью, в то время как голова президента, который обеими руками опирался о свое сиденье, подобно голове китайского болванчика, поворачивалась вслед за его величеством, повторяя его круговое движение.