Сальтеадор - Дюма Александр - Страница 37

— Я тоже так думал, любезный дон Фернандо, — проговорил молодой человек, — но на этот раз я ошибся.

— Бедняга, вам не повезло! Даже не удалось узнать, кто она!

— Итак, мне не пришлось подкупать ни дуэнью, ни слугу, я объехал квартал и очутился на широкой и красивой улице — улице Рыцарей — по другую сторону особняка. Оказалось, это настоящий дворец; я расспросил соседей и узнал, что принадлежит…

— Девушка или дом?

— Черт возьми, и то и другое… Что они принадлежат одному знатному и богатому иностранцу. Он прибыл из Индии год или два тому назад и за свои заслуги и ум был вызван из Малаги кардиналом Хименесом и стал советником регента. Вы догадываетесь, дон Фернандо, о ком идет речь?

— Клянусь честью, нет.

— Не может быть!

— Вы забываете, любезный друг, что года два меня не было в Испании и мне совсем или почти совсем неизвестно, что произошло здесь за это время.

— Да, верно. Ваше неведение, признаюсь в этом, в конце рассказа мне очень поможет. У меня были две возможности познакомиться: воспользоваться своим происхождением и положением в свете, чтобы представиться отцу и проникнуть к красавице дочери. Или, скорее, подобно узнику, что ждет, не засияет ли солнце за решеткой его окна, ждать, когда откроются жалюзи и все озарит ее красота. Я воспользовался первым способом. Мой отец в молодости был знаком с вельможей, к которому я надеялся проникнуть. Я ему написал, мне ответили, и я был принят; я хотел видеть дочь, а не отца, но она, по приказанию отца или из любви к уединению, оставалась у себя; я прибег ко второму способу, решил украдкой перехватить ее взгляд, когда вечером, в одиночестве, она будет вдыхать, стоя у окна, свежий и благоуханный воздух — ветерок с Тахо, хотя этот способ не всегда приносит удачу. Но все же молодую девушку, пожалуй, больше заинтересует всадник, остановившийся под ее балконом звездной прекрасной ночью или во тьме, когда разразится гроза, чем кавалер, представленный ей в гостиной?

— Вы всегда были очень находчивы, добиваясь внимания женщины, дон Рамиро. Продолжайте же, я вас слушаю и убежден в вашем успехе.

Дон Рамиро поник головой.

— Я не добился успеха, но и не потерпел полной неудачи, — сказал он. — Два-три раза, стоя за углом, я ловко укрывался от ее взгляда, но сам видел ее, зато стоило ей заметить меня, и жалюзи закрывались.

— А разве через жалюзи вы не могли проследить, смотрит ли она на вас?

— Признаюсь, надежда меня долго поддерживала, но однажды, когда после вынужденного недельного отсутствия я снова явился, то оказалось, что дом заперт, двери и окна наглухо закрыты. Никто днем так и не появился — ни девушка, ни отец, ни дуэнья, и ночью в доме, темном, как могила, свет не зажигался. Я навел справки — совет регента был распущен из-за приезда в Испанию короля дона Карлоса, и когда он подъезжал к Толедо, отец владычицы моего сердца вернулся в Малагу. Я устремился в Малагу, готовый следовать за ними на край света. Я возобновил свои попытки, и кажется, с большим успехом. Теперь она скрывалась не так поспешно, и я смог заговорить с ней, сказать ей словечко; тогда я стал бросать цветы на ее балкон; сначала она отталкивала их ножкой, потом словно не обращала на них внимания, потом, наконец, начала их принимать, один или даже два раза она ответила на мои вопросы, но будто смущенная своей снисходительностью, испуганная звуками своего голоса, она почти сейчас же удалялась, и слова ее скорее походили на молнию, что прорезает тьму, чем на зарю, что предшествует дню.

— Итак, дело продвигалось? — спросил дон Фернандо.

— До тех пор, пока король не повелел ее отцу приехать в Гранаду.

— Ого! Бедный дон Рамиро! — воскликнул, смеясь, дон Фернандо. — Значит, вы обнаружили, что дом в Малаге закрыт, как и в Толедо?

— Нет, не так. На этот раз она благосклонно предупредила меня о часе отъезда и о том, по какой дороге они отправятся; я все разузнал и решил их сопровождать; кроме того, путешествие давало немало преимуществ — ведь каждая остановка напоминала ей обо мне; каждая комната на постоялом дворе говорила ей обо мне. Я стал гонцом, гонцом любви.

— Вот оно что, — вздохнул дон Фернандо, но дон Рамиро был поглощен своим рассказом и не заметил, как тон его друга вдруг переменился.

— Да, в наших придорожных гостиницах ничего не найти, однако я заказывал угощение. Я узнал, какие духи она любит, — я ношу эти духи на шее в золотой коробочке, я наполнял их ароматом коридоры, по которым она проходила, комнаты, в которых она останавливалась. Я узнал ее любимые цветы, и в каждом пристанище, от Малаги до Гранады, ее ноги ступали по ним.

— А зачем же такому галантному кавалеру, как дон Рамиро, — произнес дон Фернандо с волнением в голосе, — понадобилась моя помощь, раз у него в распоряжении столько возможностей?

— Ax, любезный друг, случай, я бы сказал, провидение соединило два обстоятельства, которые должны, если не разразится беда на моем пути, привести меня к счастью.

— Какие же это обстоятельства? — спросил дон Фернандо, проводя рукой по лбу и вытирая выступивший пот.

— Отец той, которую я люблю, друг вашего отца, а вы мой друг, вы мой ангел-хранитель и приехали сегодня…

— Ну а дальше?

— Ваш отец предложил ему гостеприимство, поэтому…

— Значит, та, которую вы любите… — вымолвил дон Фернандо, стиснув зубы от ревности.

— Да неужели вы не догадываетесь, любезный друг?

Дон Фернандо оттолкнул того, кто так неудачно выбрал время, чтобы назвать его другом.

— Ни о чем я не догадываюсь, — оборвал он дона Рамиро с мрачным видом. — Как ее зовут?

— Неужели надо называть имя солнца, когда вы чувствуете его теплоту и ослеплены его лучами? Поднимите глаза, дон Фернандо. Да сможете ли и вы выдержать пламя, испепеляющее мое сердце!

Дон Фернандо поднял глаза и увидел донью Флору — она, чуть наклонившись, стояла у окна и смотрела на него с ласковой улыбкой. Они обменялись быстрым взглядом, она откинулась назад, и окно со стуком захлопнулось: девушка скрылась.

Но хоть окно и закрылось очень быстро, из него успел вылететь цветок. То был анемон.

XXV. АНЕМОН

Молодые люди кинулись поднимать случайно оброненный или брошенный намеренно цветок. Дон Фернандо был ближе к окошку и взял его.

Дон Рамиро протянул руку и сказал своему другу:

— Благодарю, любезный Фернандо! Отдайте-ка мне цветок.

— Почему же? — удивился Фернандо.

— Да ведь его бросили мне.

— Кто вам сказал?

— Никто, но кто скажет иное?

— Тот, кто не побоится прямо сказать вам об этом.

— Кто же?

— Да я.

Дон Рамиро с изумлением взглянул на дона Фернандо и только сейчас заметил, как он бледен, как судорожно сжаты его губы.

— Вы? — переспросил он, отступая на шаг. — Почему же вы?

— Потому что ту, кого вы любите, люблю я.

— Как, вы любите донью Флору? — воскликнул дон Рамиро.

— Да, люблю, — ответил дон Фернандо.

— Где вы ее видели прежде и давно ли узнали? — спросил, тоже побледнев, дон Рамиро.

— Вас это не касается!

— Но ведь я люблю ее уже больше двух лет!

— А я, быть может, люблю ее только два дня, но за это время достиг большего, чем вы за два года!

— Докажите это, дон Фернандо, или я во всеуслышание заявлю, что вы — хвастун и пятнаете имя молодой девушки.

— Вы говорили, что скакали от Малаги до Гранады впереди нее, не правда ли?

— Да, говорил.

— Вы проехали мимо харчевни «У мавританского короля»?

— Даже останавливался в ней.

— Там вы заказали обед для дона Иниго и его дочери, воскурили благовония в прихожей и приготовили букет для доньи Флоры.

— Да.

— В букете был цветок анемона.

— Ну а дальше?

— Цветок она подарила мне.

— Вам?

— Да, мне. И вот он здесь, на моем сердце, он уже увял, как увянет и этот…

— Вы сами взяли цветок из букета без ее ведома или подняли на дороге — вероятно, она уронила его нечаянно, признайтесь же в этом, и я вас прощу.