Бремя идолов - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 23

– А если они связаны друг с другом? – спросила догадливая Римма, про себя подивившись доверчивости всегда осторожного шефа.

– Нет, – сказал, чуть запнувшись, Николай Николаевич. – Вот в это я не верю. Что общего может быть у бывшего уголовника с депутатом Государственной Думы? Нет, конечно. Так не бывает.

– Вы сказали, что мы прячемся на вашей даче? – продолжала допытываться Римма.

– Нет, – сразу же ответил Глебов, – не сказал. И не собирался говорить. Мне важно, чтобы вас не преследовал этот тип, а где вы прячетесь – это уже другое дело.

– А если одним из людей, которые при мне сговаривались, и был депутат Тетеринцев? – предположила Римма. – Такого вы не допускаете? Что именно он один из заговорщиков?..

– Не допускаю, – даже повысил голос Главный. – Судя по рассказу Рыженковой, там речь шла о какой-то банде, о заготовке оружия. Вы думаете, что депутат парламента, человек, выбранный десятками тысяч людей, может оказаться втянутым в такую аферу? Конечно, нет. Это все проделки его помощников. У некоторых депутатов почти по сотне помощников, они не в состоянии физически контролировать всех. Это именно тот случай.

– Что нам делать? – упавшим голосом спросила Римма. Убежденность Ник-Ника ее не успокоила.

– Ждать, – строго ответил Глебов. – И не паниковать. Все будет хорошо. Сегодня найдем Кокшенова, приструним Бондаренко, завтра опубликуем в газете материал вашей пленки, и никто не посмеет вас и пальцем тронуть. Даже если депутат действительно замешан в афере.

Римма положила трубку, взглянула на Свету.

– Что случилось? – спросила та, поняв по лицу подруги, что произошло нечто неприятное. – Он все рассказал депутату, хозяину Бондаренко, – пояснила Римма. – Я боюсь, что они смогут узнать, где мы прячемся.

– Думаешь, нам лучше отсюда уехать? – спросила Света.

– Да, – кивнула Римма. – Все может быть. И опасность грозит не только мне, но и тебе. Давай-ка собираться, вдруг Ник-Ник кому-нибудь еще проболтался. Или его водитель расскажет. Я видела их лица, Света, это было так страшно. А в руках у одного была петля, веревка. Хотел повесить или связать. Это чистой воды уголовники.

– Не рассказывай, – поежилась Света. – Я и так боюсь. А куда мы отправимся? Опять в Москву? Нас там могут найти. Думаешь, если вернешься домой, тебя не найдут? За квартирой бабушки уже наверняка следят.

– Бедная бабушка, – вздохнула Римма. – Хорошо хоть продукты я оставила на два дня. Но сегодня вечером продукты кончатся. Что она потом делать будет, ума не приложу.

– У вас дверь хорошая, – напомнила Света, – может, поедем к вам, прорвемся. А если там нет засады? Если все спокойно?

– Есть, – убежденно сказала Римма. – Никуда мы не прорвемся. Они нас могут прямо в подъезде зарезать. Нет, давай лучше уедем в Подольск. Отсюда электричка ходит. Там нас искать не будут.

– Почему в Подольск? – не поняла Света.

– Там живет моя школьная подруга. Раньше она жила в Москве, а когда замуж вышла, переехала в Подольск. Я у нее два раза была. Свой домик с огородом. Никто нас там искать и не догадается.

– Телефон ее помнишь?

– Конечно. Сейчас позвоню, – Римма прошла к телефону и набрал номер. На этот раз ей повезло. Трубку сняла подруга. – Аня, здравствуй, – обрадовалась Римма.

– Римма, как дела? – еще больше обрадовалась подруга. – Ты откуда звонишь?

– Из Москвы. Хотела сегодня к тебе приехать с подругой. Мы материал готовим, как раз в ваших краях будем.

– Приезжайте, – радушно предложила подруга. – И муж обрадуется. Он говорит, что ты давненько у нас не была. И дети будут рады. Ты теперь у нас известная журналистка. Дорогая гостья.

– Я пока не известная, – пошутила Римма, – а вот если убьют на боевом посту, тогда на могиле напишут, что я известная журналистка.

– Типун тебе на язык, – засмеялась подруга, – приезжай обязательно. И побыстрее.

– Приеду. Ты только ничего не готовь специально. Мы к тебе просто так заскочим, на чай, – сказала Римма. Положив трубку, задумчиво сказала: – Иногда думаю, чья жизнь лучше устроена? Она в Подольск переехала из центра столицы, на своем огороде возится, не работает. Зато у нее муж любимый, двое детей. А что бабе еще нужно, как думаешь, Света?

– Не знаю, – честно ответила Света. – Иногда тоже думаю, что, кроме семьи, не нужно ничего. В другой раз – что это тоже ущербная какая-то жизнь.

– И я не знаю, – призналась Римма. – А может, она умнее нас и поняла что-то такое, чего мы с тобой понять не в силах. Мама мне говорила, что женщиной нельзя стать просто так, даже встречаясь с мужчиной. Женщиной становятся, только родив ребенка, всегда говорила мне моя мама. Значит, мы с тобой еще не женщины, Света.

– Ладно, хватит бередить душу, – мрачно заключила Света. – И так тошно. Если решили, давай поедем.

– А у меня месячные завтра должны начаться, – вдруг сказала Римма. – Я даже не представляю, как это у беременных там происходит. И в себе ребенка носишь, своего ребенка. Здорово, наверно.

– Кончай трепаться, – потеряла терпение Света. – Замуж выйдешь, тогда сама поймешь, что здорово, а что тяжело. У меня тетя пятерых родила. И не вылезала из кухни и ванной комнаты – всех обстирывала, одевала, кормила, воспитывала. И в пятьдесят лет умерла.

– А дети?

– А что дети. Они уже взрослые. У всех свои семьи. У одного даже дочь на выданье. Но разве в этом дело? А моей тетки уже нет. Не выдержала такой жизни. Вот так-то.

– Не знаю, – задумчиво ответила Римма, – а может, в этом наше предназначение. Быть матерью героя или гения. Ты бы хотела быть матерью такого человека?

– Не хотела. Ни того ни другого, – рассудительно ответила Света. – Если дети у меня и будут, то не хочу я исключительных. Пуcть будут нормальные здоровые дети. Других не желаю.

– Почему? Это так здорово – быть матерью известного человека. Представляешь? Все говорят, что твой сын гений! Это же здорово!

– Фантазерка ты, Римма, – добродушно заметила Света. – Что в этом хорошего? У гениев жизнь всегда тяжелая. У кого из них легкая жизнь была, назови хоть одного. Толстой из дома ушел, всю жизнь мучился. Чехов в сорок с небольшим умер, от чахотки, говорят, плакал по ночам, когда жена не приезжала. По гастролям моталась. Достоевский вообще эпилептиком был, в карты все проигрывал. Безумный Ван Гог ухо себе отрезал, голодал, Бетховен почти оглох, Рембрандт в нищете умер, да и все остальные плохо кончили. Нет уж, пусть ребенок растет нормальным и здоровым. А гении пусть у других женщин рождаются.

– Эх ты, – махнула рукой Римма, – а еще культурой руководишь. Как же ты не понимаешь, что такие люди историю двигают. Что без них у нас жизнь была бы тусклая и бедная.

– Понимаю. Все понимаю. Но ты спрашиваешь, хочу ли я родить гения. А я тебе говорю: не хочу. И никакая нормальная мать не захочет. Они все с комплексами, по жизни неполноценные какие-то. Словно природа мстит им за гениальность. Многие умирают молодыми, иные спиваются, стреляются, уходят из дома. В общем, жизнь у них тяжелая. А после смерти, глядишь, кто-то опомнится и говорит: мы же гения потеряли! И сразу начинают вспоминать, какой необычный человек был. Нет, Римма, я уж без гения обойдусь в своей семье.

Римма решила переменить тему:

– Давай еще раз позвоним Вадиму и будем собираться в Подольск. Останемся живыми, вот тогда и решим, кого нам рожать. Может, мы с тобой тоже переедем в Подольск.

Римма подошла к телефону и набрала номер «Коммерц-журнала», где работал Вадим. Ответила какая-то сотрудница журнала.

– Римма Кривцова, из газеты «Новое время», хочу поговорить с Вадимом, – представилась она.

– Его нет и вряд ли будет в ближайшее время.

– Почему?

– Он в больнице.

– Где? – она сжала трубку с такой силой, что пальцы побелели. Света испуганно взглянула на нее.

– Он в больнице, – подтвердила женщина, – у него сломаны рука и два ребра.

– Как это случилось? – закричала Римма. – Где, когда?

– Девушка, не мешайте работать. Если вы его знакомая, можете поехать к нему в больницу. Если нет – позвоните завтра, я вам все подробно расскажу. Сейчас мне очень некогда.