Близкие люди - Резник Юлия - Страница 8

– И что… Что Серый?

На лицо Лизы набежала тень. И от хорошего настроения будто ничего не осталось.

– Мы не успели с ним обсудить этот шаг. Наш разговор с Таней состоялся как раз, когда… – не смогла, не договорила. Видимо, боль все еще была очень сильной. – В общем, я приняла это решение уже после.

– Ты спятила! – отрезал Ярослав, злясь на покойницу Таню, а выплескивая эти эмоции на ни в чем, в общем-то, не виновную Лизу. Поражаясь коварству и беспринципности первой. И простодушию второй.

– Эй… – протянула Лиза. – Я думала, хоть ты меня поддержишь.

– Поддержу? Это безумие!

Безумие, что женщину обманом вынудили воспитывать плод чужого греха. Да если бы эта сучка Таня была еще жива, Ярослав ее придушил бы своими руками. Но что уж теперь? Ему одно остается – вправить Лизе мозги.

– Но почему? Я все хорошо обдумала. Я счастлива, в конце-то концов. Почему никто за меня не может просто порадоваться?! Я усыновила ребенка. Не убила кого-то и ничего не украла. Почему все меня осуждают?!

На слове «убила» Ярослав невольно вздрогнул. На мгновение перед глазами всплыло застывшее лицо Серого с аккуратной точкой прямо в центре лба.

– Я не осуждаю.

– А что же ты делаешь?

– Пытаюсь до тебя достучаться! Тебе просто не нужен этот ребенок. Вот и все.

– Да почему ты решил, будто лучше меня знаешь, что мне нужно?! Ты… и мои родители, мои подруги… Я по пальцам могу пересчитать людей, которые меня поддержали!

– И что же это за люди?

– Родители Серенького, Дубильет. Пара человек на работе.

– Наверняка и они в том возрасте, когда потихоньку начинаешь выживать из ума, – рявкнул Яр, зарываясь в страшной догадке. Родители Серого знают, кого на самом деле усыновила Лиза. Вот и обхаживают внука, очумев от радости, что Серега перед смертью все же продолжил род.

И они предатели. Сколько Лиза им хорошего сделала! Как можно с ней так поступить? У Ярослава в голове не укладывалось. Хотелось поехать и… Что? Отмудохать немощных стариков?

– Знаешь что? Ты, Яр, иди. Я в таком тоне с тобой говорить не буду! – Лиза отбросила валик, подперла бока кулаками и зло на него уставилась. Футболка мягко обтянула её по-девичьи высокую грудь. С крупными, сжавшимися от злости сосками.

– Лиза, да пойми ты, я хочу помочь!

– Ты мог помочь. Поклеить обои. Но вместо этого предпочел учить меня жизни. Только знаешь что? Мне это не нужно. Я уже большая девочка.

– Лиза…

– Иди, Яр. Не то мы опять поругаемся. И у меня пропадет молоко.

– Какое нахрен молоко? Откуда?

Нет, может, она все-таки спятила?

– Обычное, – вздохнула Лиза. – Я наладила лактацию с помощью приема гормонов.

– Ты сошла с ума. – Ярослав тряхнул головой, но картинка ее, кормящей, застыла перед глазами и сменялась лишь одной – Серого, трахающего эту… Таню.

«Почему она? Да потому что голодная и безотказная. Хочешь с черного хода, хочешь с переднего. А хочешь, за щеку возьмет…»

Как могло это светлое, чистое соседствовать с такой невозможной грязью?

– Убирайся, Яр! Слышишь? Приходи, когда одумаешься!

Это кому еще из них нужно было одуматься! Не отпуская злющего взгляда Лизы, Ярослав попятился. Похоже, спорить с ней вот так было бесполезно. Она уже назначила себя матерью этого… он не хотел говорить – ублюдка, нет, в конце концов, ребенок был не виноват в грехах своих непутевых родителей, но оставаться ровным к пацану один черт не мог. Яр видел в нем угрозу. Бомбу, которая в любой момент могла сдетонировать, стоило лишь правде всплыть наружу. Все эти заезженные истины о том, что шила в мешке не утаить… они ведь неспроста из уст в уста передаются. Так, может, еще не поздно? Может, все же открыть ей глаза? Пока еще их с ребенком связь не укрепилась. Пока его еще можно выдрать из ее сердца? Пока…

Дорога до машины прошла будто сквозь него. Яр откинулся в кресле, понимая, что ехать куда-то в таком состоянии просто самоубийство. И долго сидел, глядя перед собой, но ничего толком не видя. А потом звякнул телефон. И еще, и еще. Посыпались сообщения. Ярослав лениво открыл общий чат – мужики договаривались отработать вместе пару задач. Яр настрочил, что скоро подтянется. В надежде, что вместе они придумают какой-то выход из этой безвыходной ситуации.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 6

– Ну, как вы тут? Данька не вредничал? – спросила Лиза, втаскивая в квартиру заиндевевшую елку.

– Нет-нет, Лизонька. Он вел себя молодцом. Даже улыбался нам с дедом. Представляешь?

Лиза радостно закивала. Она уже и сама не раз на этом ловила сына. Лыбился Данька так широко и радостно, что она, глядя на него, каждый раз начинала хохотать.

Лиза скинула куртку и подула на замерзшие красные руки.

– Я пока его не могу взять. Холодная, – пояснила она свекрови. Сняла сапожки на плоском ходу и поставила в шкаф. Худшая осень ее жизни осталась позади. Пришла зима. Очень снежная в этом году, но теплая. Дело близилось к Новому году. Первому ее новому году без мужа…

– Да мы не спешим, Лиз. Беги, руки мой. Я в кухне уже ужин накрыла.

– Ой, что вы, Людмила Борисовна, не нужно было.

Лиза и впрямь чувствовала себя неловко. Ей даже собственная мать так не помогала, как свекровь. С которой, после гибели Сергея, ее формально ничего даже толком не связывало. А уж тем более не связывало их с Данькой.

Сережа был поздним ребенком, и Людмиле Борисовне было уже под семьдесят. Лиза прекрасно понимала, что той с младенцем приходится тяжеловато. И старалась не злоупотреблять помощью. Впрочем, это у неё не всегда выходило. Работающей мамочке трудно справляться одной. А декрет Лиза себе не могла позволить. И хоть большую часть времени она теперь работала удаленно, в редакцию все же ездила регулярно. Да и других дел хватало. Вон, Дубильет напомнил, что ей бы не мешало вступить в наследство. Время не стояло на месте, и отмерянные на это полгода медленно, но верно подходили к концу. Так что Лизе все же приходилось отлучаться, оставляя Даньку на Людмилу Борисовну. С нянькой им не повезло. Та никак не находилась. Может, потому что Лиза была слишком требовательна.

Лиза пошла в ванную. Вымыла руки. Взгляд зацепился за сваленное в кучу белье, постирать которое так и не дошел черед. Вздохнула и загрузила постельное в машинку, прекрасно зная, что если опять этого не сделает, лежать ему тут еще долго. Словом, задержалась. А когда вышла, услышала такой разговор:

– И ротик, да? Глазки и ротик. Ну, вылитый Сережа.

Лиза замерла у дверного проема, ведущего в кухню. Прислонилась лбом к прохладной стене. Выходит, не одна она иногда выискивала в Даньке свои черты и черты Сергея? Даже понимая, что… ну, не может быть там никаких общих черт. Значит, не ей одной они виделись?

– Вылитый Сергей, – согласился Юрий Васильевич по-военному сухо.

– Его в армию не отдам! Костьми лягу, Юра, но не отдам. Никаких тебе больше династий.

– Долго ты меня еще будешь винить в гибели сына?!

– Да разве я виню? Просто… говорю, что внука от этих дел нужно держать подальше.

Людмила Борисовна обернулась и, заметив Лизу, испуганно замерла.

– Ох, Лизонька. Ты… как давно тут стоишь?

– Достаточно, чтобы с вами согласиться. Даня не пойдет ни в какую армию. Никогда. Не волнуйтесь.

Даже тогда… даже тогда Лиза не поняла, как жестоко ее обманывают. Рассудила, что старикам, как и ей, просто хочется верить в легенду о том, что Данька был их с Сергеем сыном. Сама Лиза жила именно с такой мыслью. Ну и пусть это была неправда!

Людмила Борисовна виновато потупилась и поспешила перевести тему. Лиза ела. Данька спал в качалке. А Юрий Васильевич взялся устанавливать елку. А после они распрощались, договорившись вновь встретиться завтра. Лиза собиралась все же заняться наследством, чтобы покончить со всеми неприятными формальностями до конца года.

Данька уснул, как и всегда, под грудью. Аппетит у него был о-го-го. На зависть. Лиза ужасно гордилось тем, что выкормила сына сама. Так что даже их педиатр уже не раз отмечал, как хорошо Данька прибавляет в весе. И это, конечно, ее радовало, да. Но гораздо большее удовольствие Лиза получала от самого процесса. Кормление ей виделось неким сакральным таинством, во время которого между ними устанавливалась удивительно прочная связь, что держала их вместе гораздо крепче, чем порезанная в момент рождения пуповина.