Одна Зима на двоих (СИ) - Верховцева Полина - Страница 32

— Это не честно! — Ким обиженно надулась, топнула ногой и, сложив руки на груди, отвернулась от него.

Правильно. Пусть отворачивается, чтобы не видеть глазищи эти зеленые хмельные. Одного взмаха длинных ресниц хватает, что бы захлестнуло. Яростью, ревностью и жесточайшим желанием обладать.

— Я все сказал, — процедил сквозь зубы и выскочил на улицу.

Отошел на пару шагов, уперся руками в бока и поднял взгляд к небу, где все так же равнодушно мерцали звезды, не спеша давать ответы. Впрочем, вопросов тоже не было.

Кхассер, привыкший к тому, что вся его жизнь под жестким контролем, не мог понять, почему сейчас, рядом с ней все катилось под откос. Она была не только в его лагере, его шатре, но и в его голове, в мыслях.

Она мешала!

— Нашел еще на свою голову, — сокрушенно выдохнул Хасс, намереваясь уйти.

Только не смог. Не отпустило. Звериное чутье потянуло обратно, но вместо того, чтобы вернуться внутрь шатра, он бесшумно обошел его сзади. Как раз успев к тому моменту, когда Ким пыхтя и изворачиваясь, словно змея, протискивалась снизу в тонкую щель, которую сама же и прорезала.

— Куда собралась? — поинтересовался, не скрывая сарказма.

Испугавшись, Ким с диким визгом подскочила на ноги и бросилась бежать.

Даже пробежала. Метра два. Прежде чем Хасс ее настиг.

— Пусти, — захныкала она, понимая, что из его тисков так просто не вырваться, — мне надо идти.

— Нет, — он как пушинку подхватил ее на руки и потащил обратно в адовар.

— Пожалуйста, Хасс! — его имя, впервые произнесённое вслух, обожгло обоих, горечью разливаясь на языке.

— Нет, — снова равнодушный ответ.

Мысленно ругаясь на все лады, он боком протиснулся в зазор полога. Поставил ее на ноги, но не успел отвернуться, как неугомонная пленница снова попыталась ускользнуть в темноту ночи. Это было уже почти смешно. Хасс одним шагом перегородил ей дорогу. Она метнулась в другую сторону. Снова шаг, и Ким налетела на каменную грудь кхассера.

Полыхнула на него глазищами своими зелеными и дальше.

— Надоела, — коротко обронил он и, перехватив одной рукой поперек тела, потащил к кровати.

— Мне надо… — она продолжала пыхтеть, вызывая не только глухое раздражение, но и неуместную усмешку.

Одним движением он закинул ее на мягкие шкуры:

— Проспишься. Пойдешь.

Ким откатилась на противоположный край, неуклюже свалилась на пол, но тут же вскочила на четвереньки и поползла. Пришлось снова ловить, укладывать обратно.

На улице гремели барабаны и разносились залихватские песни, а кхассер был занят тем, что пытался утихомирить бродяжку, по дурости наглотавшуюся хмельного хорна.

При мысли о том, кто ее напоил и для каких целей, снова взметнулась дикая ярость. Жалея о том, что не может пойти и прямо сейчас решить этот вопрос, Хасс насильно уложил Ким:

— Все. Спать.

Удерживая бунтующую пленницу одной рукой, накрыл ее по самые уши легкой шкурой. Вообще замотать надо! Запеленать, как младенца, чтобы не дергалась! А еще лучше связать!

Ким не сдавалась. Раз за разом пыталась сбежать, а он раз за разом возвращал ее, мысленно подписывая приговор Брейру. Зов не ослабевал, а подпитанный хорн-травой и вовсе дурманил разум настолько, что ничего кроме него не имело смысла. Даже если дорога будет усыпана битым стеклом — она все равно пойдет.

Спустя еще пять минут, Хасс понял, что на сегодня его день окончен и покинуть шатер не удастся. Тяжело вздохнув, он отстегнул перевязь с оружием и раздраженно швырнул ее на стол. Потом рваными движениями расстегнул рубаху, едва не лишившись пуговиц, скинул ботинки…снова поймал Ким и, уложив ее в очередной раз, опустился рядом.

— Спи!

Лег на бок, подтянул ее к себе и придавил рукой, не позволяя сдвинуться. Стараясь найти хоть какую-то зацепку, чтобы сохранить спокойствие, он прикрыл глаза.

…Не получалось.

Ни черта не получалось.

Ким возилась словно гусеница, пыхтела, крутилась с боку на бок, не понимая, что каждое ее движение стирало ту грань, которая еще сдерживала внутреннего зверя. Хасс чувствовал изгибы хрупкого тела, слышал, как бешено пульсирует кровь ее жилах. Ловил ее запах. Сводящий с ума, дурманящий, лишающий контроля.

Каждая мышца звенела от напряжения, от того, что приходилось сдерживать себя. Хотелось сжать сильнее, вдавить в жесткую койку, почувствовать, присвоить. Завладеть податливым телом, сминая чужой зов.

Он мог это сделать. Перебить его своим, и хорн-трава сыграла бы ему на руку…

От этих мыслей внутренности скручивало узлом. Останавливало лишь то, что он дал себе обещание доставить ее к императору в целости и сохранности.

— Ты уймешься? — процедил сквозь зубы, когда она, не в силах выбраться из-под тяжелой руки, развернулась в нему лицом.

Вся взъерошенная, красная от усилий, запыхавшаяся. Красивая…

Во взгляде полыхала гроза. Каждая эмоция как на ладони, била наотмашь. Недовольство, злость, ненависть, обида… А ему хотелось другого. И это желание, такое очевидное и такое нелепое, еще больше распаляло внутреннего зверя.

Зря он лег рядом с ней. Зря.

Сдержаться было так сложно. Хасс не мог справиться с желанием прикоснуться. Медленно пропустил сквозь пальцы светлую прядь, упавшую на лицо. Убрал ее, едва задевая кончиками пальцев бледную кожу, чувствуя, как бешено разгоняется сердце.

Так близко.

Их взгляды зацепились друг за друга, сплелись в одно целое, прожигая насквозь, вытесняя все лишнее, стирая…

Хасс так и не понял, что произошло, но в какой-то момент просто почувствовал, что больше не слышит отголосков чужого зова. Остались только они. Хмельные — он оттого, что вдыхает ее аромат, Ким от коварной хорн-травы, которая по-прежнему острым желанием звенела в крови.

Бороться с притяжением было не под силу. Ни ему. Ни ей.

Ким протянула руку, и сама впервые коснулась его. Кончиками пальцев провела по твердой, словно камень груди, спустилась ниже. Когда подрагивающие прохладные пальцы коснулись рельефно вылепленного живота, Хасс дернулся, едва сдержав рычание.

Ким замерла на мгновение, а потом продолжила, аккуратно обводя пальчиком каждую четко очерченную мышцу. Чудовище, похитившее ее из долины, было красивым. Той самой настоящей мужской красотой, от которой заходятся девичьи сердца. Его тело — сильное, поджарое, совершенное — его хотелось трогать, ощущать, как оно отзывается на неумелые, робкие прикосновения.

Она поднялась выше. Обратно к груди. Легким движением прошлась по ключице, по напряженной шее. Едва дыша, прикоснулась к виску, на котором бешено пульсировала бледно-голубая жилка и, наконец, подняла на него потерянный взгляд.

Теперь его уже ничего не могло остановить.

— К черту императора, — выдохнул через силу и впился в мягкие губы, дурея от их вкуса, от того, что она не отталкивала, а робко и неумело пыталась отвечать.

Когда рабские одежды улетели на пол, Ким смущенно отвела взгляд, пытаясь прикрыться, но Хасс позволил ей этого. Перехватил ее руки, завел за голову, прижимая к подушке.

— Не надо.

— Я… — ее голос дрожал.

— Ты красивая, — его жадный взгляд скользил по ладному стройному телу. По маленькой аккуратной груди, по талии, которую при желании он мог обхватить двумя ладонями. Скользнул по впадинке пупка, и ниже к плотно сведенным ногам, — не бойся.

— Я не боюсь.

Он знал, что это не ее слова. Это говорил хорн, сладким ядом растекшийся по венам. Завтра все будет иначе, но сегодня, глядя в ее светящиеся глаза, полные желания Хасс не хотел ни о чем думать.

Продолжая удерживать ее руки над головой, прошёлся губами по виску, вниз по шее, к ключицам. Ниже, лаская шелковую кожу. Еще ниже. Вынуждая ее прогибаться, стонать, сминать в руках шкуру и в беспамятстве шептать его имя.

— Хасс, — хныкала она, умоляя о чем-то.

Он сам был пьян. От ее вкуса, от ощущений, которые обострились до предела. Хотелось обладать ей, полностью, безраздельно. Хотелось присвоить, поставить метку, сделать своей. Чтобы никто больше не посмел к ней сунутся.