Дон Педро (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 10

– Что там, Иван Фёдорович, сможете починить? – убедившись, что кроме шальных пуль им больше ничего не угрожает, повернулся к телеграфисту Брехт.

– Мне бы нож. Нужно провода зачистить. – Из-под стола откликнулся Долгунов.

Иван Яковлевич протянул ему нож и осмотрел аппарат. Рулона с бумагой не было. Да и чёрт с ним. Они не получать депешу сюда ползли, а крик о помощи отправить. Пока телеграфист зачищал провода, Брехт в первый раз задумался, а кого вызывать. Блюхеру позвонить?

Стоп. А может телефон работает? Нет. Он может и работает, но его в каморке телеграфиста просто не было. Там где он раньше висел на стене, только пятно с другой краской осталось. «Недураки» сняли. Из телеграфной можно было ещё попасть в его бывший кабинет. Пригибаясь, почти на коленках, Брехт добрался до кабинета по маленькому коридорчику. Там был полный разгром. Ну, да диверсанты зачищали же вокзал когда захватили. Телефон был. Тот самый, который и оставил приемнику. Только в него угодила пуля или даже несколько пуль. Он валялся под столом и был разбит на кусочки, а трубка вообще сломалась. Две половинки на проводе болталось. Покрутил их Брехт, прислушался. Нет, не хочет работать. Проверил тогда ещё и бухгалтерию. Там телефона не было. Пришлось возвращаться.

– Получается? – вернулся Иван Яковлевич в кабинетик-каморку телеграфиста.

– Нет. Иван Яковлевич. Тут отрезан кусок провода. Нужно соединить. Кусок провода нужен в метр длинной.

– Нож. Телефонный подойдёт?

– Да, конечно, – пенсне замотались вверх – вниз.

Пришлось ползти назад в свой бывший кабинет, обрезать провод. Японцы стреляли просто с остервенением. Опять и пулемёт подключили. Пули влетали в окна и выбивали щепки из стен, а бывало, и попадали в остатки стекла в окнах, и тогда Брехта засыпало осколками острыми. Один даже в щёку впился, расцарапав её до крови. А ещё весь пол был этими осколками засыпан. Прорезал штанину на коленке и даже дальше, кожу содрал, тоже кровавое пятно на зелени штанов выступило.

– Держите.

– Сейчас, одну минутку! – получилось чуть дольше, но получилось. Зажужжали катушки, и застрекотал ключ в умелых руках Долгунова.

– Вызывайте Забайкальск. Пусть передадут по всей ветке приказ ускорить продвижение состава с полком имени Сталина.

– Понятно, – ключ принялся ещё быстрее морзянку выбивать, – закончил. Сейчас на приём переключу.

Запищало через минуту, Брехт уже отчаялся, думал, напрасно тут корячились.

– Есть. Передают, что получили.

– Хорошо!

– Тащ полковник, атакуют! – чуть не в ухо закричал один из бойцов.

– Иван Фёдорович, лежите на полу и не вздумайте подниматься, под стол заползите.

Брехт выглянул одним глазом в окно. К вокзалу пригибаясь и используя преграду прикрываемые огнём с дальних позиций пробирались японцы, другие мундиры. Цвет такой противно-жёлто-серо-зелёный. Не меньше сотни.

Нда. Тяжела она шапка Мономаха. Тьфу. Причём тут шапка. А вот дожидаться помощи и впрямь будет тяжко.

Событие четырнадцатое

Прибегает как-то Петька к Чапаеву и кричит: «Василий Иванович. Там пакет от Голубого Члена посыльный доставил!»

Чапаев: «Петька! Сколько раз говорить? Фамилия БЛЮХЕР, с английского языка не переводится».

Дверь была с порогом. А ещё, и Иван Яковлевич это сразу вспомнил, она была оборудована для прохода туда здорового рыжего вокзально-общественного кота Лукомора. В двери снизу был пропилен вход для этого разбойника, регулярно снабжающего бухгалтерию мышами. Попадались, время от времени, и набольшие суслики. Даже птичек, бывало, приносил заботливый котяра глупым людям, что сами себе мышек добыть не могли. Сейчас дыра в двери была неумело забита внахлёст дощечкой. Легко сбив её прикладом карабина, Брехт плюхнулся на пол и высунул Арисаку из квадратного пропила. Обзор был так себе. Только нахрен он нужен тот обзор, если и на том пяточке, что был на виду, поспешали к вокзалу полтора десятка японцев.

Аккуратно. Патронов-то кот наплакал. Затаив дыхание, Брехт выцелил офицера. Бах. И нет его. Упал на только начавшую зеленеть травку. Напрасно японская мамаша ждёт сына домой. Бах. Рядом лёг отдохнуть ещё один офицер. По зданию вокзала от дальних укреплений продолжал строчить пулемёт, и кроме него видны были и японцы, стреляющие из винтовок. Те были опаснее. Они мешали снайперам, запертым в зале ожидания, вести прицельный огонь. Расстояние метров двести. Но вот пулемётчик, скорее всего второй номер, которые эти кассеты вставляет, приподнялся, чтобы заменить ящик с патронами. Бах. Низко. Пулю к земле притянуло. Брехт всё же не самый меткий стрелок в полку, такие уникумы встречаются, что белку не в глаз, а в задницу застрелят в прыжке. Полковник попал вместо головы в живот пулемётчику. Получилось даже лучше. В японском пулемётном расчёте три человека. Вот тот, который командир и корректировщик и сунулся к катающемуся по земле товарищу, перекусившему свинцом. Бах. Этого пуля продырявила совсем кособоко. Косоруко. Попала в предплечье, и он свалился рядом с неуспокоившимся товарищем. Совсем хорошо, от бруствера со шпалами отделился офицер, виден был красный контрпогон. Бах. Мимо. Бах. Куда-то попал. Свалился. К офицеру опять кто-то ломанулся. Бах. Всё. Обойма кончилась. Минус четыре.

И в это время дверь распахнулась. На пороге со штыками направленными на, только начавшего подниматься Брехта, возникло двое японцев. Блин блинский увлёкся охотой. Повезло в одном. Арисака так и осталась, просунутой в кошачье отверстие, и когда один из японцев дёрнул дверь сильнее, то несильно пусть, но ударил прикладом винтовки брехтовской второму японцу по ногам. Отвлёкся, вскрикнув товарищ, и дал возможность Ивану Яковлевичу вынуть из открытой кобуры Кольт и выстрелить в него. Бабах. Блин. Громко. Страшная вещь этот М1911. Японца снесло. Второй японец. выстрелил. Брехту обожгло бедро, но рассматривать рану времени не было. Бабах. И второго японца вынесло в открытую дверь. Брехт перекатом ушёл в сторону стола и вовремя, прямо там, где он только лежал, пуля выбила щепку из пола. Бабах. Невидимый раньше японец возник в проёме двери. Ну, да как возник, так и исчез. Пуля сорок пятого калибра или 11,43×23 мм – это вам не кот начхал. Это целый слон чихнул.

Дверь по-прежнему была открыта, но больше в неё никто не вбегал. Можно было и оглядеться. Долгунов, прикрыв голову руками, лежал под столом. Уже хорошо. Жив. Шевелится. Двое диверсантов сидели под окном и перезаряжали карабина. У Лёхи на руке левой расплывалось уже большое чёрно-красное пятно. Плохо. Но не смертельно. Так, теперь на ногу взгляд. Ёкарный бабай. Так можно и от потери крови умереть. И начинала боль волнами накатывать. Вытащив индивидуальный пакет, Иван Яковлевич соорудил себе повязку повыше раны и саму рану перемотал прямо по штанине бриджей, некогда стриптизом заниматься.

– Что там? – окликнул бойцов, те за это время очередные пять патронов сожгли и вновь сели перезаряжать. Надо будет подумать об усовершенствовании Арисаки. Магазин бы, хотя на десять патрон. Чего раньше не подумал. У него оружейников больше чем в Туле и все умней. Самых умных специально сажали.

– Отходят. Отбились, тащ полковник. Только я последнюю обойму вставил, – как-то лихо-весело откликнулся Леха. Как фамилия, смешная какая-то? Точно – Западловский.

– Отставить пальбу. Беречь патроны. Западловский, давай сюда, перевяжу.

– Так вы сами ранены, тащ полковник. Нужно штаны снять и перевязать по-настоящему, неуклюже на коленях подполз раненый Лёха.

– Не бывать такому, что полковник РККА перед японцами без штанов бегал, – попробовал пошутить Брехт. С трудом получилось. Ногу жгло огнём. Серьёзно ранили. Чёрт. Так ведь и заражение может начаться. Потом гангрена, потом ампутация. Есть плюсы. Инвалида, наверное, не расстреляют через год, когда в армии чистка начнётся.

Плюнул Иван Яковлевич на боль в ноге, разрезал ножом гимнастёрку на диверсанте и, осмотрев рану, решил, что жить будет. Перевязал. Красноармеец кривился, но молчал. А вот самому выть хотелось. И завыл бы, но в это время на столе застрекотал телеграф. Долго стрекотал. Все сидели затаив дыхание, вслушиваясь в точки и тире. Вот, Брехт точно не различал, которая из попискиваний точка, а которое тире. Нет слуха. В смысле не Паганини. Как с таким слухом песни Высоцкого перепевать. Неправильный он попаданец.