Полина - Дюма Александр - Страница 12

Это объявление дало большую свободу собеседникам, и с первого блюда граф заметил, что он стал предметом беспрестанных насмешек. Однако он принимал все слышанное им весело, с улыбкой, только щеки его сделались бледнее и два раза зубы его ударялись о край стакана, который он подносил ко рту. За десертом с французским вином шум удвоился и разговор коснулся охоты. Графа спросили, за какой дичью и каким образом он охотился во Франции. Решив продолжать свою роль до конца, Безеваль отвечал, что он охотился иногда в долинах с легавыми на куропаток и зайцев, иногда в лесах с гончими на лисиц и оленей.

— О! — сказал, смеясь, один из собеседников. — Вы охотитесь на зайцев, лисиц и оленей? А мы здесь охотимся на тигров.

— Каким же образом? — спросил граф добродушно.

— Каким образом? — отвечал другой. — Мы садимся на слонов с невольниками, из которых одни, вооруженные пиками и секирами, закрывают нас от зверя, а другие навьючены ружьями, из которых мы стреляем.

— Это должно быть большое удовольствие, — отвечал граф.

— Очень жаль, — сказал один из молодых людей, — что вы уезжаете так скоро. Мы могли бы доставить вам это удовольствие.

— В самом деле? — возразил граф. — Я очень жалею, теряя подобный случай; впрочем, если не нужно долго ждать, я остаюсь.

— Это чудесно! — ответил первый. — В трех лье отсюда, в болоте, идущем вдоль гор и простирающемся от Сюрата, есть тигрица с тигрятами. Индийцы, у которых она похитила овцу, только вчера уведомили нас об этом; мы хотели подождать, пока тигрята подрастут, чтобы поохотиться по всем правилам, но теперь, имея прекрасный случай угодить вам, мы сократим назначенный срок пятнадцатью днями.

— Очень признателен вам, — сказал, кланяясь, граф, — но действительно ли есть тигрица или только так думают?

— Нет никакого сомнения.

— И известно, в какой стороне ее логово?

— Это легко увидеть, взойдя на гору, с которой открывается озеро; следы ее видны по сломанному тростнику, и все они идут от одной точки, как лучи звезды.

— Хорошо! — сказал граф, наполнив свой стакан, и встал, предлагая тост. — За здоровье того, кто пойдет убить тигрицу с тигрятами в ее логове, один, пешком и без другого оружия, кроме этого кинжала! — При этих словах он выхватил из-за пояса невольника малайский кинжал и положил его на стол.

— Вы сумасшедший! — сказал один из офицеров.

— Нет, господа, я не сумасшедший, — сказал граф с горечью, смешанной с презрением, — и в доказательство повторю свой тост.

Слушайте же хорошенько, чтобы тот, кто захочет принять эти условия, знал, к чему они его обязывают: «За того, кто пойдет убить тигрицу с двумя тигрятами в ее логове, один, пешком и без всякого оружия, кроме этого кинжала».

Наступило молчание; граф попеременно смотрел в лицо своим собеседникам, ожидая ответа, но глаза всех были опущены.

— Никто не отвечает? — сказал он с улыбкой. — Никто не смеет принять мой тост… У вас не хватает духа отвечать мне?..

Так пойду я, и если не пойду, то вы скажете, что я трус, так, как теперь я говорю вам, что вы подлецы!

При этих словах граф осушил стакан, спокойно поставил его на стол и пошел к двери.

— До завтра, господа, — сказал он и вышел.

На другой день в шесть часов утра, когда он был готов к этой ужасной охоте, вчерашние товарищи вошли к нему в комнату. Они просили его отказаться от предприятия, следствием которого была верная смерть. Но граф не хотел ничего слышать. Они признались, что вчера были виноваты перед ним и вели себя как молодые безумцы. Граф Безеваль поблагодарил за извинения, но отказался принять их. Тогда они предложили ему драться с одним из них, если он считает себя настолько обиженным, чтобы требовать удовлетворения. Граф отвечал с насмешкой, что его религиозные правила запрещают ему проливать кровь своего ближнего, и что со своей стороны он возвратил назад обидные слова, ему сказанные, но что касается охоты, то ничто на свете не принудит его от нее отказаться. Сказав это, он пригласил офицеров сесть на лошадей и проводить его, заметив, что, если они не захотят оказать ему эту честь, он пойдет один. Это решение было произнесено таким твердым голосом, что они не решились более его уговаривать и, сев на лошадей, поехали к восточным воротам города, где была назначена встреча.

Кавалькада ехала в молчании. Каждый из офицеров имел двуствольное ружье или карабин. Один граф был без оружия; изящный костюм его походил на тот, в котором светские молодые люди совершают утренние прогулки в Булонском лесу. Офицеры смотрели друг на друга с удивлением и не могли поверить, что он сохранит это хладнокровие до конца.

Подъехав к болоту, офицеры попытались еще раз отговорить графа идти дальше. Как бы помогая им убедить его, невдалеке раздалось рычание тигра; испуганные лошади зафыркали и начали жаться одна к другой.

— Видите, господа, — сказал граф, — теперь уже поздно: мы замечены. Зверь знает, что мы здесь, и, оставляя Индию, которую, наверное, никогда больше не увижу, я не хочу оставить ложное мнение о себе даже у тигра. Вперед, господа! — И Безеваль пришпорил свою лошадь, чтобы подняться на гору, с высоты которой виднелись заросли тростника, где находилось логово.

Подъехав к подножию горы, они снова услышали рычание, но на этот раз оно было таким громким и, близким, что одна из лошадей бросилась в сторону и едва не выбросила наездника из седла; другие с пеной у рта, раздувшимися ноздрями и испуганными глазами дрожали, будто их окатили холодной водой. Тогда офицеры сошли с лошадей и отдали их слугам, а граф начал подниматься на вершину холма, с которой хотел осмотреть местность.

В самом деле, по изломанному тростнику он заметил следы страшного зверя, с которым шел сражаться: дорожки шириной в два фута были протоптаны в высокой траве, и каждая из них, как говорили ему офицеры, шла к одному месту, в котором растения были вытоптаны, и образовалась прогалина. Рычание, раздававшееся оттуда, рассеяло все сомнения, и граф узнал, где должен искать своего неприятеля.

Тогда старшие из офицеров опять подошли к нему; но граф, поняв их намерения, холодно сделал знак рукой, что все бесполезно. Потом он застегнул сюртук, попросил у одного из родственников шелковый шарф, которым тот был опоясан, и обернул им левую руку; сделал знак малайцу подать ему кинжал, прикрепил его к руке мокрым фуляровым платком; потом, положив шляпу на землю и грациозно поправив волосы, пошел кратчайшим путем к тростнику и через минуту скрылся в нем, оставив испуганных и не верящих подобной отваге офицеров.

Он шел медленно и осторожно по выбранной дорожке, протоптанной так прямо, что ему не было надобности сворачивать ни вправо, ни влево. Пройдя около пятидесяти шагов, он услышал глухое ворчанье, по которому узнал, что неприятель его стоит настороже и если не видит, то уже чует его. Он остановился на секунду и, как только шум прекратился, вновь пошел. Пройдя около пятидесяти шагов, он опять остановился: ему показалось, что он находится очень близко к логову, потому что перед ним лежала прогалина, усеянная костями, на некоторых из них было окровавленное мясо. Он осмотрелся вокруг и в углублении, скрытом в траве и подобном своду в четыре или пять футов глубиной, увидел полулежащую тигрицу с разинутой пастью и глазами, устремленными на него; тигрята играли у ее брюха, как котята.

Один только он мог сказать, что происходило в душе его в этот момент, но душа его была бездной, из которой ничто не выходило.

Некоторое время тигрица и он неподвижно смотрели друг на друга. Наконец граф, видя, что она, вероятно, боясь оставить своих детей, не идет к нему, сам пошел к ней.

Он подошел к тигрице на расстояние четырех шагов и, увидев, что она сделала движение, чтобы встать, ринулся на нее.

Офицеры вдруг услышали рев и крик и в течение нескольких секунд видели движение в тростнике. Потом наступила тишина: все кончилось.

Они подождали еще с минуту — не вернется ли граф. Но он не возвращался. Тогда им стало стыдно, что они оставили его одного, и они решили спасти хотя бы его труп. Они ободрились и пошли к болоту, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Но все было тихо.