Хранимая благодать - Гарвуд Джулия - Страница 3

Разговор между отцом Маккечни и Келмитом тут же оборвался.

Облик леди Джоанны опять поразил священника, и он признал это без чувства вины и угрызений совести. Маккечни не счел грехом похоти то, что заметил сияние ее волос или изумился чуть больше, чем было возможно, прелести ее лица. В его глазах Джоанна была просто одним из Божьих созданий, великолепным примером совершенства, творимого Господом.

Среднего роста, саксонка с головы до пят, с высоко очерченными скулами и светлой кожей, она, однако, благодаря своей царственной осанке, казалась выше священника.

Да, ее лицо доставило удовольствие святому отцу, и он не сомневался, что не только ему, но и самому Господу, поскольку обладала добрым и мягким сердцем.

Маккечни был человеком сострадательным. Душа его страдала от жестокого удара, который судьба уже обрушила на эту достойную леди: бесплодные женщины были не нужны в этом королевстве. Бремя, что она несла, сознавая свое унизительное положение, конечно же, и было причиной, по которой он никогда не видел ее улыбки.

А теперь ее ждал еще один жестокий удар.

– Могу ли я сказать вам несколько слов, миледи? – спросил Келмит.

Его тон уже должен был ее насторожить. Она и правда взглянула на него тревожно, ладони сжались в кулаки, и, кивнув, медленно вернулась в часовню.

Мужчины последовали за ней. В середине прохода между рядами деревянных скамей леди Джоанна остановилась и повернулась к ним. Прямо у нее за спиной находился длинный мраморный алтарь, на поверхности которого стояли четыре светильника, освещавших часовню, и пламя мигало внутри круглых стеклянных сфер.

Леди Джоанна распрямила плечи, сложила руки и твердо посмотрела на управителя. Казалось, она собирается с силами, чтобы услышать дурные вести. Ее голос прозвучал как тихий шепот, лишенный всяких эмоций:

– Мой супруг возвратился домой?

– Нет, миледи. – Келмит взглянул на священника, тот ему кивнул и выпалил: – Только что прибыли двое посыльных из Лондона с ужасными вестями. Ваш супруг погиб.

За этим сообщением последовало долгое молчание. Келмит нервно сжимал и разжимал руки, а его госпожа не обнаруживала никакой ответной реакции. Решив, что она не поняла смысла сказанного, он повторил хриплым шепотом:

– Это правда, миледи. Барон Рольф умер.

Отклика по-прежнему не было. Священник и управитель обменялись встревоженными взглядами, но тут увидели, что в ее глазах блеснули слезы. Отец Маккечни едва не издал вздох облегчения: она поняла.

Он ожидал, что она откажется поверить сообщению, ибо за все долгие годы, посвященные утешению обездоленных, он видел, что большинство не хотят верить истине, продлевая самообман хотя бы на несколько минут.

И вдруг произошло непредвиденное.

– Нет! – резко выкрикнула леди Джоанна и так затрясла головой, что ее длинные волосы рассыпались по плечам. – Я не хочу слушать эту ложь! Не хочу и не буду!

– Келмит сказал правду, – спокойно возразил Маккечни низким мягким голосом, но она продолжала трясти головой:

– Это обман. Он не мог умереть. Келмит, вы должны докопаться до правды! Кто сказал вам такую ложь?

Священник быстро шагнул вперед, готовый подхватить несчастную женщину, которая едва держалась на ногах. Боль в ее голосе едва не заставила заплакать его самого.

Но она не приняла их утешение: отступив назад, сжала руки и требовательно спросила:

– Ведь это ложь, да? Всего лишь жестокая ложь…

– Нет, миледи, – возразил Келмит. – Известие доставлено от самого короля Джона. Имеется свидетель. Барон умер.

– Его душа почила в бозе, – нараспев произнес Маккечни.

Леди Джоанна залилась слезами. Мужчины бросились было к ней, но она отстранилась от них, отступив назад, упала на колени и обхватила себя руками, согнувшись так, словно ее ударили в грудь.

Ее рыдания были душераздирающими.

Мужчины позволили ей выплакаться, а когда ей наконец удалось немного прийти в себя и рыдания понемногу затихли, священник положил руку ей на плечо и прошептал утешительные слова. На сей раз леди Джоанна не сбросила его руку. Глубоко вздохнув, успокаиваясь, она вытерла лицо льняным платком, который Маккечни предложил ей, а затем подала ему руку и поднялась.

Все еще не поднимая головы, она тихо попросила:

– Теперь я хотела бы побыть одна. Мне нужно… помолиться.

Не ожидая их согласия, она отвернулась и направилась к первой скамье, а там преклонила колени на обитую кожей подушечку и перекрестилась перед началом молитвы.

Священник вышел первым. Келмит последовал за ним и только собрался было притворить за собою дверь, как госпожа окликнула его:

– Поклянитесь, Келмит. Поклянитесь могилой вашего отца, что мой супруг действительно умер.

– Клянусь, миледи.

Управитель помедлил минуту-другую, ожидая, не нужно ли госпоже что-то еще, а затем плотно закрыл за собой дверь.

Джоанна долго, очень долго смотрела на алтарь, в ней бушевало множество чувств и мыслей, она была слишком оглушена, чтобы разумно рассуждать, поэтому просто шептала:

– Я должна молиться. Мой супруг умер. Я должна молиться.

Она закрыла глаза, сложила руки перед грудью и наконец обратилась к Богу. Это была простая литания, шедшая прямо из ее сердца:

– Благодарю тебя, Господи, благодарю…

Глава 2

Шотландское нагорье, 1207 год

У барона, очевидно, появилось желание свести счеты с жизнью, и лэрд собирался помочь ему в этом.

Четыре дня назад Макбейн сорвал с запутанной лозы сплетен известие, что барон Николас Сендерс прокладывает путь по последним крутым, занесенным снегом холмам у маклоринских земель. Англичанин не был чужаком и даже некогда сражался бок о бок с Макбейном в отчаянной битве против английских язычников, обретавшихся в этих местах. Когда тот бой был закончен, Макбейн стал лэрдом – и для своих соратников, и для всего маклоринского клана – и, как их новый вождь, позволил Николасу оставаться среди них еще довольно долгое время, чтобы оправиться от своих ран. Макбейн полагал тогда, что он весьма предупредителен и чертовски великодушен, но на законном основании. Раздражало, что барон Николас и впрямь в этом бою спас ему жизнь. Лэрд был человек гордый: ему трудно, а пожалуй что и невозможно, было выговорить «благодарю вас», и потому в качестве благодарности за спасение от английского меча, нацеленного ему в спину, он не дал Николасу изойти кровью. Поскольку среди них не было ни одного опытного во врачевании человека, он сам промыл и перевязал раны барона. Его великодушие не ограничилось этим, хотя, по собственному мнению, он уже сполна расплатился. Когда Николас достаточно окреп для путешествия, Макбейн вернул ему великолепного скакуна и снабдил пледом цветов своего клана, – это позволяло на обратном пути безопасно проехать Шотландию. Ни один клан не посмел бы тронуть макбейнца, так что плед был куда более надежной защитой, чем кольчуга.

Да, он и впрямь был гостеприимен, и теперь барон решил извлечь из этого выгоду. «Проклятье, он и в самом деле хочет заставить меня убить человека», – думал Макбейн, и только одна светлая мысль не давала его настроению окончательно испортиться. Раз так – он заберет его скакуна.

– Прикорми однажды волка, Макбейн, он так и будет кружить здесь в ожидании новой поживы. – В голосе первого командира, белокурого воина по имени Колум, звучала усмешка, искры, блеснувшие в глазах, говорили, что его забавляет приезд барона. – Решили его убить?

Макбейн долго обдумывал вопрос, прежде чем ответить:

– Возможно.

Голос его звучал подчеркнуто небрежно, и Колум расхохотался:

– А барон Николас не из трусливых, если возвращается сюда.

– Да нет, просто дурак, – поправил его Макбейн.

– Он поднимается на последний холм, одетый в ваш плед, почти как вы того хотели.

Кит, старший из маклоринских воинов, крикнул, что барон, важничая, уже въехал на земли Маклорина.

– Хотите, чтобы я провел его внутрь? – спросил Колум.