Люблю тебя врагам назло - Никандрова Татьяна Юрьевна - Страница 13

– Да, потому что игрушки им не принадлежат. В детдоме, по сути, нет ничего "твоего", отсутствует понятие собственности. А когда не твое, то зачем беречь? – философски заметил я.

– Ну да. В общем, раньше, когда речь заходила о сиротских приютах, я представляла полуразрушенные здания и босых грязных детей, которые питаются черствым хлебом. А потом я поняла, что у детских домов много спонсоров, особенно в больших городах. И главное, чего лишены там ребята, не вещи и не игрушки. Они лишены безусловной любви и семьи. А этого, к сожалению, ни один спонсор дать не может, – вздохнула Алиса.

Я внимательно смотрел на эту девочку из богатой семьи, типичную представительницу "домашних деток" и поражался тому, насколько близка она к пониманию моей жизни.

Алиса была права. Вещи, игрушки, еда – в современном мире воспитанники детских домов уже не нуждались в этом так остро, как, скажем, в послевоенное время. Стабилизировавшаяся экономическая ситуация и наличие спонсоров действительно давали государству возможность закрывать практически все наши материальные потребности.

Я знал, что есть семьи, которым не по карману покупать своим детям то, что дает государство нам, сиротам. Но несмотря на это, они дарят своим дочкам и сыновьям нечто большее – любовь, тепло семьи и чувство защищенности.

В середине поездки парень по имени Антон расчехлил свою подругу со струнами и затянул веселую песню Бременских музыкантов. Остальные поддержали его, подпевая на разные лады. Удивительно, но в компании волонтеров мне было как никогда легко и весело.

Когда мы наконец приехали к месту назначения и вылезли из душного пазика, я увидел широкое зеленое поле и холмы. Никакого намека на присутствие поблизости дома престарелых не было.

– А мы точно на нужной остановке вышли? – с сомнением спросил я у Алисы.

– Да, нам надо будет пройти вот по этой дороге, – она указала на небольшую тропинку, прорезающую поле. – "Белово" будет за холмом.

Осень решила порадовать нас Бабьим летом, и на улице было тепло и солнечно, будто в июле. Я полной грудью вдыхал душистый цветочный воздух, любуясь тем, как красиво солнечные лучи играют в блестящих волосах Алисы.

Я вызвался помочь девчонкам нести клетчатые сумки, и они с облегчением вручили их мне. Сумки были нетяжелые, но существенным минусом этой ноши была невозможность закурить. А подымить хотелось нестерпимо. Когда за холмом мы увидели здание дома престарелых, я уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о сигарете.

– Подожди, я перекурю по-быстрому, – сказал я Алисе, ставя сумки на землю.

– Ну ты что, мы же уже почти пришли! – она развела руками.

– Или мне лучше закурить перед твоими ненаглядными стариками? – иронично поинтересовался я, зажигая сигарету и вдыхая долгожданный никотин.

Алиса в нетерпении сложила руки на груди. Остальные ребята уже подходили к воротам. Малыгина была похожа на маленькую симпатичную белочку в ожидании орешка.

– Да всё-всё, уже закончил, – закатил я глаза, наспех докурив сигарету и отбросив ее в траву.

– Ярослав, так нельзя, – укоризненно сказала Алиса.

– Ты о чем? – не понял я, поднимая сумки.

– Здесь так красиво и чисто, а ты выбросил свой окурок прямо в траву.

– Ну и что? Он же вроде бумажный. Это безвредно, разве нет?

– Нет. Люди ошибочно полагают, что сигареты не содержат пластик, тогда как большая часть сигаретных фильтров производится из волокон ацетилцеллюлозы – одной из разновидностей биопластика, – строго заявила она.

Да уж. Малыгина с ума меня сведет. Откуда она вообще все это знает?

– И что, мне теперь его в траве искать? – кисло поинтересовался я.

– Пожалуйста, – мягко, но в то же время властно сказала Алиса.

Я вздохнул, поставил сумки обратно на землю и, как последний лошара, полез в траву искать свой окурок. Рядом с этой девчонкой я превращался в безвольное существо. Будь на ее месте другая, ни за что бы не согласился на этот бред, а ей не смог отказать.

Малыгина подскочила ко мне и тоже начала ползать по траве в поисках этого злосчастного окурка. К счастью, он быстро обнаружился. Сжимая его между большим и указательным пальцем, Алиса достала из рюкзака салфетку, аккуратно завернула в нее находку и убрала обратно в рюкзак.

– Вот так, – довольно произнесла она. – А потом выкинем его в урну, где ему и место.

Я приподнял брови, но спорить не стал.

Дом престарелых представлял собой светло-бежевое здание, обшитое сайдингом. Вокруг него была небольшая территория с асфальтированными дорожками и скамейками. Внутри все напоминало мне больницу, да и запах стоял такой же.

Идя по длинным коридорам "Белово" я думал о том, почему люди вынуждены проводить старость вот в таких заведениях? Почему не в семьях, не с детьми?

– Здесь живут замечательные люди. Некоторые из низ потеряли детей, у некоторых их никогда не было. О них некому позаботиться, кроме государства, – словно прочитав мои мысли, негромко рассказывала Алиса. – Вот мой любимчик Семен Евгеньевич, например, всю семью потерял при пожаре: жену, сыновей и даже внуков. Совсем один остался. Просто невыносимо печальная история.

Алиса выглядела очень расстроенной. Казалось, рассказ о трагической судьбе, постигшей семью этого Семена Евгеньевича, доставлял ей чуть ли не физическую боль.

– Есть, конечно, и такие, у кого близкие живы, но они не могут обеспечить пожилому человеку нормальные условия, – продолжала она. – Ведь за большинством из них нужен особый уход. Они люди старые, больные. Иногда не могут самостоятельно передвигаться, ходить в туалет, есть.

– Эти близкие их навещают? – спросил я.

– Редко, – грустно отозвалась Алиса. – В основном все эти старички очень одиноки. Поэтому мы сегодня и здесь. Чтобы хоть немного скрасить их день.

Раньше мне казалось, что самая обделенная с точки справедливости категория – это брошенные дети. Но, как оказалось, брошенные родители – не менее печальное зрелище. Старые, немощные и никому не нужные на закате своей жизни люди.

Мы вошли в так называемый общий зал, где старики сидели на стульях и, очевидно, ждали нашего прихода. Первые минуты я не знал, как мне себя вести и что делать. Места было немного, и я чувствовала себя, как слон в посудной лавке: не знал куда пристроиться и деть свои руки.

Алиса же, наоборот, чувствовала себя в своей тарелке. Она лучезарно улыбалась и даже целовала некоторых стариков в морщинистые щеки.

– Мы подготовили для вас небольшой концерт, – сказала рыжеволосая Лиза. – Будем петь песни вашей молодости. Если знаете слова, подпевайте.

Антон опустился на стул напротив стариков с гитарой в руках. Светловолосая девушка из числа волонтеров по имени Алина присела рядом с ним. Музыкант заиграл совершенно незнакомую мне мелодию, и Алина запела. Я впервые слышал эти песни, а вот стрикам, судя по всему, они были знакомы и даже нравились. Некоторые из них подпевали волонтерам скрипучими голосами.

– Это что, хиты семидесятых? – шепнул я Алисе на ухо.

– Ага. Эдита Пьеха, Муслим Магомаев – звезды их времени, – также шепотом пояснила она.

До меня донесся терпкий аромат ее духов с легкой горчинкой в конце. Алиса пахла волшебно. От ее запаха и горячего дыхания на моем ухе я почувствовал неуместное возбуждение и поспешно перевел взгляд на сморщенных стариков. Отпустило мгновенно.

После песен настала очередь Алисы читать стихи. Антон уступил ей свой стул, и, сев на него, Алиса прикрыла глаза, видимо, настраиваясь. Затем она сняла белую кепку и расчесала волосы пальцами. В ее движениях было столько грации и естественности, что я не мог оторвать от нее взгляд.

Наконец, собравшись с мыслями, Алиса глубоко вдохнула и начала декламировать. Она читала много красивых стихов, и я на какое-то время растворился в происходящем. Слушал ее мягкий голос, вникал в смысл ее слов, и на душе было безмятежно.

Потом Алиса спросила, не желают ли старики заказать ей свои любимые стихотворения. Они сначала несмело, а потом на перебой начали просить ее озвучить произведения, которые они хотели бы послушать. Поразительно, но она знала восемь стихотворений из десяти заказанных. Вот это память!