Женская гордость - Рид Мишель - Страница 22

Вид у нее был действительно измученный – у Макса сжалось сердце. Некоторое время он стоял и смотрел на нее внимательно и печально. Затем засунул руки в карманы и с минуту рассеянно разглядывал свои ботинки, после чего мрачно кивнул.

– О'кей, на сегодня достаточно, поговорим после, – тихо сказал он и направился к двери. – Береги себя, я позвоню.

И исчез. У Макса был обширный репертуар прощальных пожеланий. Клея слышала их десятки раз, так как на протяжении их недолгого романа десятки раз наблюдала, как он уходит от нее.

8

У Брэда Гэттингса работать было совсем не трудно. Правда, там было и не так интересно, как в «Электронике и компьютерах», но зато Клея была все время занята, а сейчас это было для нее особенно важно. Если бы еще не надо было выслушивать настойчивые, сыпавшиеся со всех сторон советы вообще бросить работу…

Все вокруг пытались направить ее на путь истинный, и Клею это порядком раздражало. Ее постоянно увещевали: не нужно работать, когда так жарко; нужно больше отдыхать; если уж она не хочет думать о себе, следовало бы подумать о ребенке…

Но ей нравилось ходить на работу! Тем более что Брэд не загружал ее чрез меру. После сложной и изнуряющей службы у Макса работать на Брэда было сплошным удовольствием. К тому же он очень хорошо к ней относился. У него не было привычки каждый раз смотреть на нее мрачно и осуждающе – как у некоторых. Он смешил ее, он откровенно флиртовал с ней, и она чувствовала себя женщиной, а не огромным шаром, каким она была в своем собственном представлении. Брэд считал, что беременность ей очень к лицу, что выглядит она замечательно и что вид у нее совсем не усталый. Особенно привлекательными и трогательными казались ему ее округлившаяся талия, цыганские черные волосы и длинные соблазнительные ноги. Он любил говорить, что в ее внешне безмятежных глазах прячутся чертенята и что каждый раз, когда он смотрит на нее, ему хочется поцеловать ее. Брэд шутливо жаловался, что непозволительно женщине иметь такие огромные фиалковые глаза и такие волнующие, ну просто зовущие губы, если мужчина, которому по долгу службы приходится находиться рядом, не имеет никакого морального права воспользоваться этим богатством. Он один никогда не надоедал ей бесконечными наставлениями и замечаниями о том, что она изнуряет себя… и т. д.

Зато Макс пилил ее очень методично. Но он вообще в последнее время был какой-то странный.

Он наотрез отказался порвать с ней, но и от своих визитов получал мало удовольствия. И хотя он постоянно приглашал ее куда-нибудь – на ужин в ресторан или на шоу, ей все же казалось, что делает он это исключительно из чувства долга. Правда, вел он себя безупречно: старался быть добрым, терпимым, потакал ее слабостям и в то же время тщательно избегал малейшего прикосновения к ней. И надо сказать, так ей было спокойнее, потому что каждый раз когда он помогал ей выйти из машины и ему приходилось дотрагиваться до ее локтя или он просто поддерживал ее за руку, чтобы она не оступилась, она с тревогой и тоской отмечала про себя, что он делал это совсем не так, как раньше. Ей казалось, что он старается не смотреть на нее: она носит его ребенка, а ведь он вовсе ее об этом не просил. Он не прочил для нее роли жены и матери. Он выделил ее среди других женщин для гораздо более заземленных целей. И если бы она сделала эту глупость, согласилась бы выйти за него замуж – а он не переставал ей это предлагать, – то уже сейчас он горько бы жалел об этом, так как он просто не мог видеть ее, все время отворачивался. А что было бы, если бы они жили сейчас под одной крышей! У него и так все время какой-то понурый вид, а как он отодвигается, когда она случайно коснется его! Навещал он ее регулярно, строго в назначенные дни, как будто в больницу приходил. Все это было для него неприятной необходимостью, которую надо было как-то пережить.

Отношения с матерью тоже не были безоблачными. Забота Эми была неподдельной, по-настоящему материнской, но только слишком уж она донимала Клею нравоучениями.

– Два часа после обеда я обязательно отдыхаю, – много раз повторяла она. – И я наняла прислугу для уборки в доме. В Лондоне сейчас слишком жарко для женщин в нашем положении. Мне кажется, тебе нужно прекратить упрямиться и переехать за город. Ты могла бы жить с нами, мы с Джеймсом всегда были бы рядом. И никаких забот, делать ничего не надо, жила бы в свое удовольствие!

Иногда в обеденное время к Клее на работу заезжал Джеймс и увозил ее в какой-нибудь дорогой ресторан, где заказывал огромное количество еды и, пока она ела, хмурился и выговаривал ей, что она неправильно питается, слишком бледна и осунулась. А ей как раз казалось, что она выглядит прекрасно, – и чувствовала она себя как нельзя лучше! Но он был твердо убежден, что, если бы не он и его наставления, она давно уже заболела бы.

И вот к ним ко всем наконец присоединился и доктор:

– Почему вы нерегулярно пьете таблетки с железом?

Макс оценил бы этот вопрос, усмехаясь про себя, подумала Клея. Да, не хватает у нее терпения принимать все эти таблетки.

– У вас немного повысилось давление. Это не так уж страшно, но я считаю, вам пора прекратить работать. Жара изнуряет вас. Вы же теперь носите лишний вес, к которому не привыкли. Ребенку нужно питание для развития, и он берет это питание от вас, поэтому вы устаете гораздо быстрее, чем раньше. Вам нужно бросить работу.

Один только Бред не поучал ее. Но у него на это были свои, эгоистические причины, – она ему не необходима, пока не вернется из Канады его старая секретарша. Клея понимала, что он не совсем бескорыстен, но он хотя бы не мучил ее!

Макс – вот кто раздражал ее больше всех.

Клея никак не могла убедить его, что все, что она говорила в тот ужасный вечер, было правдой. С тех пор он задался целью уговорить ее взять свои слова обратно, причем тактику для этого применял самую разнообразную: сначала ругал и запугивал, потом, поостыв, стал рассуждать более хладнокровно и начал приводить действительно веские доводы в свою пользу, с которыми ей в общем-то было трудно спорить.

– У меня прекрасный дом в Девоншире, на побережье, – сказал он ей несколько недель назад, как раз когда наступила невыносимая жара. – Там свежий, чистый воздух. И моя мать будет очень рада, если ты поживешь у нее. Клея. Тебе нужно хорошенько отдохнуть перед родами. Откуда у тебя будут силы заботиться о ребенке, когда он родится? Ну, поезжай. Клея, ну хоть на две недели! – настаивал он, особенно когда понял, что в глубине души и ей этого очень хотелось. – Считай, что это твой отпуск за год. Все имеют право на отпуск, и ты в том числе.

Да, самой себе Клея не могла не признаться, что предложение это было очень соблазнительным. Но встреча с его матерью пугала ее, и, что хуже всего, она понимала, что ей будет больно узнать какие-то новые стороны жизни Макса, с которым у нее не могло быть никакого будущего.

– Я не могу подвести Брэда, – стояла на своем лея. – Я нужна ему до сентября. А потом у меня будет целый месяц для отдыха.

И только изредка, когда она оставалась наедине с собой дома, давала она волю своим подлинным чувствам и пыталась представить, что было бы, если бы она поддалась уговорам Макса и вышла за него замуж. Он бы заботился о ней, баловал ее, как Джеймс балует Эми? Пусть даже он ее я не любит! На сердце у нее становилось очень тяжело в такие минуты, и особенно грустно было вспоминать о том, прежнем Максе, чья улыбка, бывало, сражала ее наповал. А иногда она представляла его в постели – как он сжимает ее в своих объятиях, высокий, худой, с загорелой глянцевой кожей. Но чаще она запрещала себе предаваться таким мыслям. Она не имела на них права. После того, как она сообщила Максу о своей беременности, она считала своим долгом отгонять их.

Вот так они теперь и жили – он навещал ее, приглашал в рестораны и на концерты, всячески пытался склонить на свою сторону, она же не уступала, продолжала решительно ему отказывать. Но в последнее время их отношения как-то особенно обострились, они стали относиться друг к другу с предельной, граничащей с жестокостью вежливостью, за которой скрывались долго копившиеся горькие обиды. Пока что эти обиды варились в плотно закрытом котле, но рано или поздно котлу этому суждено было взорваться.