Римская волчица. Часть 2 (СИ) - Моро Корделия - Страница 36

— Вот именно — какую «Элефсину», какого «Энлиля»? У нас во флоте нет таких кораблей. Не было, когда я его приняла. Ты что, не помнишь? Забыл?

Люций отстраненно поднес руку к виску, его серебряные, горевшие дьявольским блеском глаза потухли. И тут она, наконец, испугалась по-настоящему.

— Люций, пожалуйста, допусти к себе Анаклета. Ты, — она споткнулась, подбирая слова. — Ты пострадал больше, чем тебе кажется.

Ее язык все не поворачивался выговорить непреложное и окончательное: «ты умер».

Видеть это неуверенное движение, недонесенные до висков пальцы, было страшно. Страшнее, чем его неуправляемую ярость.

— Да, — неожиданно покорно согласился он. — Пусть придет. Электра, пожалуйста, давай после поговорим.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она поколебалась, сделала шаг вперед, к нему, но Люций уже отвернулся, а за ее спиной открылась дверь. Пещера отпускала ее.

Электра вышла и прислонилась спиной к стене. Колени гадко дрожали, даже гибкая поддержка пустотного костюма не спасала. Она все-таки чувствовала себя виноватой, хотя и не бросила ему в лицо и половины тех безжалостных и непоправимых слов, что крутились на языке.

Как всегда после ссоры, гнев ее остывал и она почти кожей чувствовала, как оседают кругом хлопья гари и пепла. Бесконечное опустошение, километры выжженной земли между ними. Как знакомо и как мучительно. Все делалось неважным, лишь бы не потерять его, а потом и это становилось неважным и тогда она сама переставала существовать, теряла свое значение. Оставался раскаленный песок, бескрайнее небо и одиночество.

Только в этот раз она была не одна. Нельзя было хлопнуть дверью и запереться от всего света, как бывало раньше.

На нее смотрели — Кастор Мартелл, Антоний Флавий и еще несколько десятков человек. Несколько десятков пар глаз — выжидающих, любопытных, напряженных, испуганных. Сосредоточенных, ободряющих, восхищенных.

Адмирал съест их всех, если захочет, на завтрак с маслом. За бунт и за самостоятельные решения. А она ничего не сделала, чтобы защитить их. Зачем только прилетела, зачем ворвалась к Люцию, бряцая оружием. Чтобы спросить, как он мог ее обидеть? Как глупо. Что это на нее нашло. Чего она добилась? Отдала кольцо и подставила Кастора. Убедилась в том, что Люций ненавидит Гая Тарквиния, как и прежде. А чего она хотела?

«Элефсина». «Энлиль». Что это за корабли? Откуда он их взял — или вовсе придумал? Как он сможет работать в связке с Гаем, да еще в таком нестабильном состоянии? Никак.

Неужели у нее нет выбора, кроме как взять дуумвират? Или отказаться и войти в историю Рима как женщина, которая умыла руки и позволила катастрофе случиться. Ее люди встревоженно переглядывались между собой.

— Вышла живая, уже хорошо, — ободрил ее Антоний. — Ну, что?

— Он пустит к себе врачей и будет работать.

— А мы?

— А мы летим на Землю. За диктатурой. — От нее ждали чего-то еще. Объяснений? Ободрений? И она добавила, повысив голос, чтобы слышали даже легионеры в конце коридора:

— Я не позволю Риму проиграть войну из-за внутренних распрей.

Электра помолчала, потом перевела взгляд на группку врачей.

— Анаклет Фелиций, я осторожно предполагаю, что через какое-то время вы сможете зайти. И я вам рекомендую серьезно отнестись к своим обязанностям и не давать ему жечь свой мозг, иначе, клянусь Праматерью, я обвиню вас в измене перед сенатом. А вы, Кастор, проводите меня к Конраду. Мне надо как-то донести до него, что отныне мы все работаем совместно или совместно же умираем.

***

— Ты, милая кузина, действительно уверена, что стоит сводить в одном пространстве-времени этих двоих?

Антоний шел рядом с ней по залитой вечерними тенями и полосами света тропинке, ведущей к поместью Тарквиниев. Снова она на вилле Солярис, на которой все и началось. Только нет теперь рядом Малака и впереди — неизвестность.

Махайрод, которого она-таки добыла из тюремного блока, шагал далеко впереди, по привычке заложив руки за спину и ничем не выдавая своих чувств. А чувства, конечно, были. Даже после недельного пребывания в комфортной и стерильной атмосфере космического корабля, не имея времени и возможности спуститься на планету, Электра ощущала какую-то недостачу. На Земле иначе пах воздух, иначе проникали лучи сквозь атмосферу, хотя освещение на корабельных амбьянс-проекторах можно было сымитировать любое. В космосе все равно не хватало чего-то, какого-то витамина. Вот сейчас снова все сделалось хорошо — влажный теплый ветер, запахи земли и листьев, леса, нагретой солнцем коры и выступающих из сухой почвы сосновых корней; кажется, даже серый сланцевый камень и белые промывы известняка имели собственный запах…

А Конрад провел годы в тесной коробке, даже без искусственного солнца.

Однако он спокойно шагал, поглядывая вперед. Его стриженый затылок и мощные очертания плеч мягко очерчивало заходящее солнце.

— Мне надо, чтобы они поговорили. Иначе и эти не смогут вместе работать. Хватит с меня ненадежных партнеров, — решительно ответила Электра. — Антоний…

— М?

— Большое тебе спасибо, что ты надежный.

— Я-то? — он как-то невесело хмыкнул и оборвал с олеандрового дерева тонкую ветку с белыми цветами, уже полуувядшую. — Ну, большое тебе пожалуйста.

Так и пошел потом вперед, размахивая этой веткой, как хлыстом.

Сенатор Гай Тарквиний еще не переоделся в диктаторский мундир. Электра уже посмотрела в справочнике, что мундир этот пурпурный, цвета запекшейся крови. Должно быть, мало радости его носить.

Диктаторский статус получали в Пантеоне, при возможно полном собрании преторов и сенаторов, при виртуальном присутствии множества высокопоставленных римлян. Это все Гаю только предстояло сегодня вечером.

Будущий диктатор сидел за хлипким деревянным столиком, вне каменной ограды, на покосившейся скамейке, которую сто лет никто не чинил, таращился на плавные очертания лежащих внизу холмов, выжженных к августу в пестро-соломенные волны, и время от времени делал глоток из стакана с ледяным белым. Видно было, какое вино холодное — бутылка в ведерке вся запотела. Электра вдруг почувствовала, как ей жарко и как она устала. А еще — навалился невыносимый недосып.

Солнце склонялось, склонялось, и холмы медленно переливались, как застывшее в мареве море.

Сенатор повернул к ним голову. Электра увидела его четкий профиль и аккуратную стрижку. А одежда самая затрапезная, розовая вытертая тенниска и синие тренировочные штаны, шлепанцы на босу ногу. Ониксовое кольцо главы клана Тарквиниев валялось на столе, прямо на покоробленных непогодой серых досках.

— Здравствуйте, Гай, — сказала она наконец. — Я вам привезла вашего родича. В интересах всех нас было бы, чтобы вы оба нашли общий язык и как можно скорее.

Гай глянул на нее даже с какой-то мечтательностью, потом перевел взгляд на белесое от жары вечернее небо, в котором все же можно было разглядеть облачные силуэты хищных пятиугольников. Некоторые корабли Люций лишь чуть сдвинул с орбиты, а некоторые отогнал дальше, руководствуясь одному ему понятными соображениями и расчетами. В околоземном пространстве сформировалась сложная конструкция с крейсерами в высоких ключевых точках. Капитаны Первого также получили рекомендации с новыми координатами, пусть и с опозданием.

Теперь сеть боевых кораблей, хотя и растерзанная, пострадавшая, казалась даже более целой и эффективной. Едва очнувшись, Люц перестроил флот почти рефлекторно, не раздумывая, как атакует ядовитая змея, уловившая тепло жертвы.

Почему мы сами не смогли их так выстроить, мельком подумала Электра и тут же одернула себя. Раньше не было никакой информации о ксеносах, о том, что они могут, какова их тактика. Люди погибли, чтобы получить ее. Это не повод, чтобы грубо вырывать из ее рук любой доступ к управлению и игнорировать остальное командование.

Конрад подошел к столу и молча стоял рядом, держась за ее спиной. Наверное, смотрел на Гая. Антоний по своему обыкновению принял самый расслабленный вид. В пиниевой роще звонко и заядло курлыкала какая-то птица — горлинка или вяхирь. Гай звякнул бутылкой и налил себе еще. Никому больше не предложил, хотя лишние бокалы на столе стояли. Молчание становилось невыносимым.