Пари на мажора (СИ) - Снатёнкова Алёна - Страница 29

– М-да, Мирошка, ну прям герой, – заржал придурок, когда без цветов остался. – Герой – каблучара. За девчонкой спрятался, и довольный. А что? Идеальная отмазка, чтобы по роже не получить. Простите, пожалуйста, мне девушка драться не разрешает. Мужик! Мамочка будет тобой гордиться.

Все так резко произошло, что, когда я соображать начала, Мирон уже выкрутил руку Прокудина, за волосы приподнимая его голову.

– Закрой свой поганый рот!

Не знаю, как Прокудину, а мне на секунду страшно стало.

– Еще слово в мою сторону, потом будешь жалеть, что родился. Ты меня понял?

Непонятное мычание.

– Понял?

– Да понял. Понял! Отпусти! Ты мне руку сломаешь.

– Ногой жрать будешь.

Отпихивает его в сторону, тот летит в стену, хватаясь за нее, чтобы не упасть. Все равно упал. Зря хватался.

Меня же в этот момент берут за локоть, морщатся, бросая тяжелый взгляд на чертов букет, и тянут к лифту.

Честное слово, в голове мысль промелькнула, что меня на крышу заведут, а потом с нее скинут. В грузовом лифте стало жарко и тесно. Всем телом чувствовала раздражение Мирона. Я его и раньше злым видела, но сейчас словно в первый раз.

От него такая энергия шла, в обморок упадешь и память потеряешь.

В общем, жуть, а не романтика, о которой девчонки мечтают, в красках представляя, как застревают в одном лифте с красавчиком.

Здесь не романтика. Здесь бы выжить.

– Как твоя мама? Ей уже лучше?

– Ага. Как и тебе. Выздоровление налицо.

Выдохнула. Сказал так, будто это плохо.

Блин, а я ведь не о таком думала. Хотела заявиться в гости, тихо посидеть с Корнеевыми, чай попить, насладиться тем, что мы с Мироном можем спокойно общаться. Смотреть на него и поцелуй вспоминать. Краснеть иногда. А тут вот как все обернулось.

Через одно место.

Как обычно.

И почему я такая невезучая?

Если бы на пару минут в магазине задержалась, то у двери не с Прокудиным бы столкнулась, а с Мироном. И тогда все было бы по-другому. Наверное. Ну, в моей фантазии точно иначе.

– Ну да. Мне уже лучше. Я поэтому к вам и приехала. Чтобы тетю Наташу поддержать. Помочь как-то. Мед купила. Она же любит мед?

– А дома ты остаться не могла? Не подумала, что надо дома сидеть, а не по городу шататься?

Если честно, то нет. Так я не думала. Вообще не было желания дома оставаться. Я ведь, как узнала, что тетя Наташа тоже болеет, тут же и сорвалась. Ее болезнь – моя спасительная соломинка. Повод Корнеева увидеть. Переживаю за нее, конечно, но надо быть честной хотя бы с собой. Парня я хотела увидеть. Но Мирону я так сказать не смогу. Не поймет же. Еще хуже, если засмеет.

– Да я… Просто… Как лучше хотела, – затараторила в попытке объясниться. – Цветы эти купила, показалось, что маме твоей приятно будет. Она же их любит. Не подумала, что дверь с ними открыть не смогу. Люди мимо проходили, и только знакомый ваш помог. А потом отвязаться от него не могла.

– Так не смогла, что в любви признаваться начала? Быстрая ты, Мамаева.

– Да ты что? Я ему в любви не признавалась. Видела его второй раз в жизни. Скажешь тоже. Нужен он мне.

– Тогда чего ты с ним обжималась?

О, Господи! Со стороны именно так и казалось, что ли?

– Букет вместе держали. Он же тяжелый.

Вздохнув, Мирон забрал цветы из моих рук.

– А вы с ним… – неуверенно начала я. – Не ладите, да?

– А похоже, что ладим?

– Похоже, что вы хотите друг друга без почек оставить.

– Он хочет. Давно собирается. – На лице Мирона появилась какая-то зловещая ухмылка. – Мне на него плевать.

Серьезно?

Он сейчас серьезно говорит?

Что тогда в подъезде было? Мирон же чуть руку человеку не оторвал. Это называется плевать?

Да уж…

Еще говорят, что женской логики не существует. А про мужскую почему все молчат? Она где?

– Если плевать, тогда не надо было и в стену его швырять. Зачем тебе лишние проблемы?

Не подумал, что Прокудин может его подкараулить где-нибудь? И не один. С друзьями своими. Или заявление написать. У меня пульс участился от таких мыслей. Мирон, весь избитый на больничной койке… Или в зале суда. В клетке.

Руками себя обняла и, не сдержавшись, носом шмыгнула.

– Мамаева, ты чего? – Мирон наклонил голову, и мы встретились взглядами. – Василиса?

– Да ничего. О себе не думаешь, о маме своей хоть подумай. Представь, каково ей будет, если из тебя отбивную сделают. Или посадят. Герой, блин. Плевать ему!

Лифт открылся, и я уже было собралась выходить, но меня резко развернули, все так же удерживая за локти.

– Если хочешь знать, то сегодня первый случай, когда он меня довел. Раньше не особо хотелось марать руки об его морду. Сегодня очень хотелось.

Я завороженно смотрела, как Мирон двумя пальцами убирает прядь волос с моего лица. А затем улыбается.

Конечно, это ничего не значит, но…

У него такая красивая улыбка.

24.

– Знаешь, Мамаева, мне кажется, что ты слишком плохо на меня влияешь. Нервным становлюсь. Агрессивным, – наклонив голову, продолжил он. – Думаю, если пойду еще раз выкидывать сломанный стол, то на обратном пути заскочу к твоему бывшему и сломаю ему парочку костей. Может, и все. Всё зависит от тяжести стола.

Я сглатываю ком в горле, который стал размером с воздушный шарик. Внутри все сжимается. Дыхание сбивается, а голова начинает кружиться.

Надо собраться.

Нельзя превращаться в лужу. Потом. Когда дома буду. Одна, чтобы никто не увидел этого жалкого зрелища.

Честно, сложно.

Я ему хочу сказать, что в наше время только дураки кулаки в ход пускают, а он мне говорит, что хочет до бывшего моего добраться. Как тут сконцентрироваться?

Еще бы сказал, что он из-за меня Прокудина скрутил. Окончательно добил бы.

Стоп!

А может…

– Это я влияю? Так говоришь, будто из-за меня чуть Прокудина без руки не оставил. Я, между прочим, не до такой степени и дура. Понимаю, что у вас свои терки еще до меня были. А бывший… Я о нем и не думаю. Ты его чаще вспоминаешь.

– Ничего не могу с этим сделать. Прибить хочется.

– Почему? То есть забудь. Он этого не стоит. И вообще, в цивилизованном обществе люди давно решают свои проблемы посредством разговора. Необязательно давать волю кулакам. Одного скрутил, второго, а на третий раз скрутят тебя. Да так скрутят, что живого места не останется. Хорошо будет? Потом твоя мама мстить начнет, и, к моменту, когда тебя из больнички выпишут, пойдешь сразу же сухари для нее сушить.  Головой думай, прежде чем что-то сделаешь. Взрослый же парень, а мыслишь как ребенок.

– Как запричитала. Смотри, Мамаева, я ведь могу подумать, что я тебе небезразличен.

Подняв голову, он, наверное, только сейчас понял, что лифт давно уже остановился.

Мы вышли, и, по-хорошему, мне надо было не вестись на провокацию и промолчать, но я не смогла.

– Мне небезразличен твой нос, – шепотом сдала себя. – Красивый же. Жалко будет, если сломают.

– Ну, я же тебе чай заваривал, когда ты болела. Так и ты будешь. А насчет носа моего не переживай, он крепкий. Да и Прокудин давно нарывался. Зато больше он к тебе не рискнет подкатывать.

Корнеев на мне метку поставил, что ли?

– С чего ты решил, что он подкатывал?

– Не слепой. Он и на пьянке Сухого пытался, но Гуляева ему помешала.

Получается, Мирон тогда заметил?

Это же…

Визжать можно или лучше сдержать порыв?

– А я думала, ты в тот момент по Оле своей скучал и никого вокруг не замечал, – задрав голову, выдала я. – Избавился от девчонки, а она, может, хотела продолжить веселье.

– Вот про нее чаще всего ты вспоминаешь.

Ох, черт.

Он ведь прав.

Я же про нее всегда говорю. Да и думаю. Она там хоть живая или от икоты в мумию превратилась?

– Я не ревную, – выпалила и тут же пожалела о сказанном.

Додумалась же сказать такое Корнееву. Еще и так громко.