Волчий пастырь. Том 3 (СИ) - Delacruz Angel - Страница 21

Осмотрев стол, Кавендиш оценил свой аппетит, вернее, его отсутствие, а потом не прощаясь поднялся и вышел в ночь.

Глава 10

Из трактира Кавендиш возвращался по лагерю в одиночестве – провожавшая его жрица Фреи исчезла и на глаза больше не показывалась.

Пытаясь собраться осознанием мыслей и чувств, Кавендиш больше двух часов вышагивал по периметру пустого лагеря легиона. А после этого направился туда, куда изначально вечером и шел – в термы. Надеясь, что Рейнара, Ливию и Никласа там не увидит. И еще надеясь, что жрица Фреи ему больше на стойке администратора не встретится.

Так и оказалось: время близилось к полуночи, термы практически пустовали. Практически – в первом зале его встретили две заспанные девушки-массажистки. Почти не обращая на них внимания – Кавендиш так и не вышел из состояния тяжелой задумчивости, он повиновался их словам и движениям, пока его раздевали и разогревали массажем. И пока Кавендиш безмолвно лежал на лавке, ярко чувствовал он только фамильный перстень, который сжимал в кулаке.

«Много крови и мало чести», – сказал ему Рейнар перед тем, как они направились в Северный круг. И он ведь оказался удивительно прав: совсем скоро Кавендишу нужно будет решить, чьи интересы предавать: боевых товарищей по Корпусу или интересы фамилии. Которая от него, как оказалось, не отказалась.

Да, формально Кавендиша по решению Ассамблеи изгнали, но, сжимая в руке перстень, он понимал, что сделано это было во избежание конфликта с Инквизицией. И переданный ему артефакторный перстень Матиаса, обычно принадлежащий наследнику, это подтверждал. И еще косвенно подтверждал слова Дракенсберга о снятии с него обвинений – подтверждал то, что Дом Кавендиш договорился с Инквизицией.

Осознание того, что фамилия от него не отказалось, грело. Но понимание, что совсем скоро нужно будет принять решение, выбирая из двух одинаково плохих вариантов, морозило. И больше всего Кавендиша выбивала из колеи неоднозначность решения – он не мог пойти против боевого братства и клятвы Корпуса. Но не мог он пойти и против фамилии: ведь одно дело от нее отречься, а другое – предать ее интересы.

Устав от массажа и, невиданное дело, совершенно не обращая внимания на привлекательных девушек, Кавендиш их отослал. Окунувшись в бассейн, он направился в кальдарий, где под высокими сводами наполненного паром помещения звонко раздавался стук его деревянных аутентичных сандалий. Бросив захваченную из тепидария простынь на скамейку, Кавендиш сел и прислонился спиной к мрамору стены, уже чувствуя, как по лицу стекают капли пота. Он сейчас был весь в напряжении – изматывающем даже сильнее, чем тяжесть физической работы; голова от мыслей просто гудела.

Густая пелена висела в воздухе, наполняя туманом все помещение. Шипела нагоняющая пар установка, где-то едва слышно капала вода. Но вдруг послышался непонятный посторонний звук, а после Кавендиш уловил движение воздуха. Насторожившись, не меняя позы и не открывая глаз, он через приспущенные веки наблюдал за пеленой пара. В которой проступили очертания высокой женской фигуры в белой накидке. Она появилась не со стороны входа в кальдарий. Тайная дверь? Или… густой пар в помещении напомнил ему о мглистой пелене на Скале закона во время казни старшего трибуна Стефана Лавиолетта.

«Высокая женщина?» – напрягся Кавендиш, по-прежнему сохранявший неподвижность.

– Приветствую тебя, Венсан Кавендиш, – раздался негромкий, но сильный женский голос, глухо звучащий в обволакивающем пару.

Незнакомка вышла из-под густой пелены и остановилась, не подходя вплотную. Руки ее были сложены на груди, под тканью, глухо стягивая укутывающую ее плотную накидку. Это оказалась не северная богиня Смерти, а обычная женщина; Кавендиш медленно выдохнул сквозь зубы, чувствуя, как бьется сердце внутри, едва не выпрыгивая из груди. И вдруг узнав ощущение взгляда: это был тот самый взгляд, который он чувствовал совсем недавно в трактире, взгляд из-под закрывающей лицо вуали.

Сейчас вуали на лице незнакомки не было, и Кавендиш с интересом всмотрелся в широкоскулое лицо женщины – идеал настоящей северной красоты. Волосы ее были стянуты на лбу тонкой диадемой, украшенной яркими сапфирами, а глаза подведены темно-синими стрелками – по последней септиколийской моде Запада. Ей это казалось удивительно к лицу – густая синь сапфиров и подводящих стрелок подчеркивали прозрачную голубизну глаз женщины.

– Здравствуй… – сделал паузу Кавендиш, давая возможность незнакомке представиться.

– Мари-Мадлен Лавиолетт, маркиза Дракенсберг, – приветствовала неожиданная гостья Кавендиша ровным голосом. При этом внимательно его осматривая.

Кавендиш, который совсем недавно испытал приступ иррационального страха, только сейчас понял, что располагается на скамье, внешне вальяжно развалившись, полностью голый. Он хотел было набросить на себя уголок простыни, на которой сидел, но передумал.

– Ты позволишь нарушить твое одиночество? – между тем проговорила Мари-Мадлен, подходя на пару шагов ближе. Кавендиш, не скрывая интереса во взгляде, оглядел столь неожиданную гостью долгим взглядом снизу вверх, задержавшись взглядом на очертаниях крутых бедер, выделяющихся под плотной тканью.

– В термах принято находиться без одежды, – произнес он чуть погодя, подняв взгляд и посмотрев Мари-Мадлен прямо в глаза.

Руки женщины опустились, белая ткань накидки, легко струясь, спала с плеч. Под ней у Мари-Мадлен ничего не было. Короткое движение рукой и накидка полетела на скамью соседнюю с Кавендишем.

– Без одежды. И без украшений, – сняв диадему, Мари-Мадлен положила ее на накидку. Кавендиш при этом невольно наблюдал за тем, как качнулись тяжелые груди женщины, когда она наклонялась. Мари-Мадлен это заметила и выпрямившись, отметила чуть приподнятым в удовлетворенной улыбке уголком рта.

Внимательно глядя на неожиданную гостью, Кавендиш уже явно чувствовал исходящую от нее внутреннюю силу. И если минуту назад его тело было сковано слабостью утомления и напряжения от лихорадочных рассуждений наедине с самим собой, то сейчас он почувствовал все нарастающее возбуждение.

Мари-Мадлен между тем мягкими шагами, как будто бы плывя, подходила все ближе и ближе. С трудом сохраняя ровное дыхание, Кавендиш наблюдал за женщиной, оглядывая притягивающие взгляд изгибы обнаженной фигуры.

Формы неожиданной гостьи были гораздо крупнее, чем у девушек ему нравившихся. Мари-Мадлен Лавиолетт оказалась очень далека от его идеала красоты – Кавендиш больше тяготел к миниатюрным септиколийкам, или горячим смуглым терранкам южных римских провинций; но эта истинная дочь Севера смогла вызвать в нем настоящее желание. Практически неконтролируемое – Кавендиш сейчас с трудом удерживался, чтобы не сбросить с себя оцепенение, не прянуть вперед и не притянуть Мари-Мадлен к себе, уже не скрывая жадного желания.

Это не было следствием ментального воздействия, он бы почувствовал; но каким-то образом эта женщина буквально притягивала взор, а ее притягательная аура погружала мысли, словно в тягучую меловую патоку. И этому притягательному воздействию он сопротивляться не собирался.

Краем сознания при этом Кавендиш совершенно трезво понимал и чувствовал, что дело сейчас не только в красоте (которая еще и не в его вкусе) женщины. Он подозревал искусственное влечение обольщения, но при этом на Мари-Мадлен не было никаких амулетов или татуировок; а сила притяжения, которую он ощущал, казалось сходной с тем, что Кавендиш испытывал во время посещения жриц любви в храмах Исиды. Только сейчас эта сила притяжения была гораздо, гораздо сильнее. Здесь тоже имеет место божественная аура?

Возможно, возможно.

Кавендиш думал обо всем этом по-прежнему краем сознания, отдавшись на волю влечения. Справедливо рассудив, что даже если Мари-Мадлен пришла делать ему очередное предложение, связанное с его судьбой, фамилией, политикой или вообще судьбами всего мира или волей богов, хорошо потрахаться перед этим точно не помешает. Когда еще удастся подержаться за такую поистине божественную задницу и помять такие огромные, идеально-привлекательные и при этом явно ведь видно, что не знавшие вмешательства магической коррекции, натуральные сиськи?